Никита стал неловко прятать в карман ветровки стопку несчастных бумажек, называемых «документами». Они вдруг показались ему невыносимо жалкими, а сам он, их предъявитель, убогим провинциальным идиотом. Даже что-то вроде стыда перед этой прямолинейной, но честной женщиной появилось у него внутри. Но только на очень короткое время. С одной стороны, он с готовностью умер бы от этого стыда, но с другой, не мог поверить в неправоту своей матери. Эти внутренние борения выразились в следующей фразе.
— Я вам верю, но мне нужно самому поговорить с Савелием Никитичем.
Собеседницу, уже почти ощутившую вкус победы, это разумное желание почему-то возмутило.
— Зачем это?!
— Не знаю, но знаю, что нужно.
— Хотите впечатлить его внешним сходством? Я вас разочарую — между вами нет ничего общего. Ну вот нисколечко. Абсолютно чужая кровь. У вас голубые глаза, у него карие, у него нос благородный, горбатый, а у вас…
— Вы чего-то боитесь?
Варфоломея Ивановна понизила голос и сказала вкрадчиво, почти доверительно:
— Чтобы раз и навсегда закончить эти бессмысленные переговоры, я вам скажу — лезть в чужую семью, это омерзительно.
За завтраком Марианна Всеволодовна объявила:
— Я получила письмо от твоего отца.
Денис и Руслан бросили есть одновременно и с одинаковым интересом уставились на нее.
Церемонная старушка сначала как следует разлила чай, положила один кусок сахара в свою чашку и начала размешивать. Сахар был не из быстрорастворимых.
— И что он пишет? — спросил Руслан. Перспектива быстрого возвращения Александра Петровича пугала его больше, чем Дениса. Не потому что он был трусливее, просто, обладая лучшим воображением, живее себе представлял, с каким грохотом обрушится противозаконная конструкция их бизнеса при его появлении. Скрыть разбазаривание ядов не удастся, это ясно. И что тогда отвечать на вопрос, куда они подевались? Какая потребуется громоздкая и длинная ложь, чтобы скрыть всех перебитых собачек и милиционерские раны (хорошо еще, если они оказались не смертельными).
То, что первым откликнулся на ее сообщение не внук, а друг его, Марианна Всеволодовна сочла проявлением вежливости, но никак не нетерпения. Она поощрительно посмотрела на Руслана и спросила у внука.
— А тебе, Денис, что, не интересно?
— Конечно, интересно, бабуль.
Конверт появился на свет из кармана идеально чистого фартука, был неторопливо развернут сложенный вчетверо лист. На нос помещены очки, неугодные в другое время.
— Самое главное, испытания препарата прошли успешно. Даже очень. Потребуются кое-какие доработки в клинических условиях, но в целом — успех полный.
— Молодец папаня! — с чувством сказал Денис.
Марианна Всеволодовна бросила в его сторону особенный взгляд сквозь стекла, в нем не было недоверия к искренности выраженного чувства.
— Твоими успехами по итогам первой четверти он доволен. Хвалит и тебя, и меня. За что меня, тебе понятно?
— Конечно, бабуль. Чего там говорить, без тебя мы бы с Русликом могли бы немножко разболтаться.
— Хотелось бы верить, что ты именно так и думаешь.
— И не только Диня, я тоже так думаю, Марианна Всеволодовна, — торопливо подтвердил Руслан, после того как друг незаметно, но больно наступил ему на ногу.
— Спасибо, Руслан, — улыбнулась старушка, — тебе я верю.
Собачий убивец потупился. Он знал эту свою особенность — никому никогда не приходило в голову сомневаться в его словах. Последние месяцы ему часто приходилось из-за этого испытывать болезненные приступы смущения. Правда, раз от разу укусы этого чувства становились все менее ощутимыми. Порою он даже ощущал легкое головокружение от успехов какой-нибудь отдельно взятой лжи. Но иногда он вдруг остро и ясно прозревал, что в мире действует закон сохранения (чего-то), как закон сохранения энергии, рано или поздно он достанет его своим извивающимся жалом. И тогда ему становилось страшно.
Как сейчас, во время чтения этого письма из Африки.
— Так, что тут еще? Деньги он передаст с оказией, и оказия эта будет ближе к Новому году.
— К Новому году? — с трудом сдерживая радость, переспросил Денис.
— Да, да. Его очень хвалил профессор Ланжере, а может, и не Ланжере, отец твой пишет латинскими буквами его фамилию, а ты знаешь эти французские слова, может, там половина букв не читается. Вот и все.
— Так он остается там еще, да? Ты не говоришь, бабуль, самого главного!
— Разве я не сообщила в самом начале?
— Забыла, бабуль, забыла.
— Я ничего не забываю. Например, что звонила мама Руслана и просила, чтобы он связался с ней.
— Конечно, — почти прохрипел взволнованный Руслан.
— Давай закончим с письмом.
— Может быть, сначала закончим завтрак?
Было доподлинно известно, что спорить с Марианной Всеволодовной по поводу способов и времени приема пищи бесполезно, поэтому Денис стал молча запихивать в рот остатки бутербродов, щеки у него раздулись, глаза сердито сверкали. Руслан выглядел еще хуже.
— Да, — сказала Марианна Всеволодовна и легким движением коснулась своих проволочных седин на виске, — да, ему сделали такое предложение, твоему отцу. И он его принял. И с научной и с финансовой точки зрения оно его устраивает. Поведение сына внушает определенное доверие…
Денис что-то хотел сказать, но набитый рот есть набитый рот.
Руслан встал и, судорожно глотая, бросился вон из кухни.
— Куда ты? — последовал за ним вопрос старушки.
— Позвоню маме, — кое-как произнес беглец из-за двери. Его душили чувства, к матери не относящиеся. Кажется, была среди них и радость.
Когда Денис устроился в кресле за отцовским столом и самоуверенно закурил, испытывая, по-видимому, состояние, близкое к блаженству, друг его скорчился над телефоном, и по лицу его было видно, что ему не так хорошо, как курильщику. Он в самом деле звонил матери, потому что не любил откладывать на потом неприятные дела. Раз главного разоблачения приходилось ждать еще несколько месяцев, имеет смысл поскорее претерпеть малую неприятность, чтобы полностью очистить жизненные горизонты.
Ольга Даниловна Бахно, урожденная Свирская, была человеком нервным, вспыльчивым и неутомимым в ссорах. Можно было бы подумать, что отец-математик родил Руслана не от нее, когда бы это не было точно известно.
— Здравствуй, мамочка, — запел неприятно-угодливым баском «собачья гроза».
Из разговора выяснилось, что конфликт Ольги Даниловны с «учителем арифметики» не исчерпан (на что никто из родственников и знакомых всерьез и не рассчитывал). Подлецом и неблагодарной сволочью она его продолжает считать; несмотря на полное им выполнение всех финансовых обязательств в связи с разводом, она полагает себя безобразно и подло обманутой. При этом она подозревает своего бывшего мужа, и поныне действующего отца Руслана, Антона Борисовича Бахно в том, что он со скользкой дорожки тихого разврата вышел на столбовую дорогу того же назначения. В связи с этим она обращается к своему сыну с настоятельной просьбой: отцу его, этому Антону Борисовичу, в отвратительном поведении никак не содействовать.
— Как не содействовать? — не понял сбитый с толку речевым потоком Руслан.
— Никак!
Что имелось в виду: если Антон Борисович явится на дачу со своими собутыльниками и бабами, ключа ему не выдавать. Ни под каким видом.
— Ты меня понял?
— Да, мам.
Денис нескрываемо веселился, стараясь при этом каждой выдыхаемой струей дыма попасть в открытую форточку.
— А что, почему бы твоему отцу действительно не закатиться сюда с девчонками, а?
Руслан неуверенно покачал головой.
— Нет, он никогда в жизни не сделал бы такого. Я просто не могу себе это представить.
Тут Денис произнес сентенцию, которую можно было бы счесть философской, если бы ее произнес философ.
— Когда бы мы делали только то, что можем себе представить, как было бы скучно.
Руслан весьма тяжело вздохнул.
— Да ладно тебе. Ты же сам слышал — все в порядке. Целых три еще месяца впереди.
— А потом?
— А что будет потом, увидим собственными глазами и тогда же решим, стоит ли этого бояться. Топор над нами временно не висит. Займемся чем?
— Не знаю, может, винтовку почистить?
— Займись, займись, а меня ждет писатель Сорокин.
— Кто-кто?
— Буду наизусть зубрить.
Следующий выходной Никита попросил уже через три дня. Третий через два дня после второго. Один раз суперсутенер попросил, чтобы его отпустили на круглые сутки. Его прямой начальник, бригадир Сережа, сказал, что ему это не нравится.
— Или ты работаешь, или ты не работаешь.
— Мне очень нужно, — ответил Никита.
