— Займись, займись, а меня ждет писатель Сорокин.
— Кто-кто?
— Буду наизусть зубрить.
Следующий выходной Никита попросил уже через три дня. Третий через два дня после второго. Один раз суперсутенер попросил, чтобы его отпустили на круглые сутки. Его прямой начальник, бригадир Сережа, сказал, что ему это не нравится.
— Или ты работаешь, или ты не работаешь.
— Мне очень нужно, — ответил Никита.
Бригадир понял, что дальнейшее обсуждение бессмысленно.
— Хорошо, но эти два дня я запишу в твой долг, — сказал он. Сказал только для того, чтобы сохранить лицо, ибо сам не знал, что подразумевается им под этими словами. К его удивлению, Никита кивнул.
— Я долги отдаю.
Зачем ему было нужно столько времени?
Он установил слежку за домом Савелия Никитича. Он решил поговорить с ним и чем дальше, тем больше утверждался в этом желании. Несмотря на злобную отповедь его супруги, он не перестал считать себя сыном археолога. Хуже того, по зрелом ночном размышлении он пришел к выводу, что оскал Варфоломеи безусловно свидетельствует в его, Никиты, пользу. Она просто бдительная клуша, стоящая на страже семейного гнезда, и готова на любые подлости, чтобы оградить интересы своих птенцов. Любые залетные, особенно из прошлой жизни, дети непутевого академика несут прямую ее птенцам угрозу. Угрозу дележа того, что было нажито долгими годами совместной жизни. Когда бы он, калиновский гость, не имел никаких шансов на завоевание отцовского сердца, с ним обошлись бы ласково, как принято обходиться с сумасшедшими. Чаем бы напоили и, участливо побеседовав, отправили восвояси. Нет, они ждали, ждали его появления. Ждали и боялись. Поэтому при первом его появлении, даже не попытавшись выяснить, что он за человек, начали громоздить перед ним баррикаду лжи и злобы. А отца они прячут! Вдруг он признает своего назаконнорожденного сынка? Увидит и признает.
Короче говоря, из этой ситуации возможен только один выход. Самому поговорить с отцом. Если он откажется… а почему он должен отказаться?! Ведь возникшему из далекого прошлого дитяте ничего не надо. Ни денег, ни жилья. Варфоломее этого никогда не объяснить, но мужчина понять должен. Тем более академик. Сын приехал, чтобы отдать долги, не потому что на самом деле считает себя должником, а потому что только желанием их отдать можно доказать отсутствие претензий.
Мать говорила, что Никитой его назвали в честь деда, то есть отца Савелия Никитича. Вот вам еще одно доказательство.
Когда его приплюсуешь ко всем прочим, картина становится невыносимо прозрачной.
Все свои выходные Никита провел в укромном месте между двумя строительными вагончиками в наблюдении за хорошо знакомым подъездом. Пять или шесть раз имел возможность наблюдать милейшую Варфоломею Ивановну выходящей из него и столько же раз возвращающейся. Возможно, среди тех, кто появлялся из высокой деревянной двери, был и Никита-второй, брат младший. Но кто именно? Один, примерно двадцатилетний рослый симпатичный парень, долго казался наблюдателю похожим на его единокровного брата. Но однажды он при встрече с Варфоломеей подчеркнуто раскланялся. Никите пришлось признать — всего лишь сосед. Да и вообще, существует ли этот мифический Никита. Не мгновенная ли это выдумка, чтобы отпугнуть незваного гостя? Жена академика женщина, судя по всему, и изобретательная, и готовая на все. Придумала же она, не моргнув глазом, историю с просительными письмами матери. Этих писем не могло быть, потому что сын библиотекарши никогда ни в какой вуз поступать не собирался.
Отца он тоже за эти пять разрозненных дней наблюдения не обнаружил. Впрочем, — Никита достал из бумажника фотографию Савелия Никитича двадцатипятилетней давности — отец мог измениться за эти годы. Но не до такой же степени, чтобы обмануть любящий и специально нацеленный сыновний глаз!
Нет, академик или не выходил это время из квартиры, или не вернулся все еще из научной командировки. Американские лекции до сих пор держат его вдалеке от сына. Воронежский курган не отпускает, Пантикапей вцепился. Есть, к сожалению, и другие возможности. Он скрылся, услышав, что разыскивается каким-то сумасшедшим, выдающим себя за его сына. Никита отогнал эту мысль, помотав для верности головой. Может быть, лечится? Живет с другой бабой? Тогда почему так бесится эта?
Вопросов было очень много, но еще хуже было то, что ответов оказывалось еще больше. Что же все-таки происходит в этой семейке? Желание распутать этот ядовитый узел становилось просто обжигающим.
А это еще что?
Никита в очередной раз увидел Варфоломею Ивановну, но внутреннее вопрошание относилось не к ней, а к девушке, одного примерно с нею роста, черноволосой, одетой в длинный кожаный плащ, безбожно стянутый поясом для публичной демонстрации талии.
Сразу можно было сказать, что они давно знакомы. Всякий, кто понаблюдал бы за тем, как они беседуют, заподозрил бы, что они родственницы. Именно родственницы, а не подружки — слишком велика разница в возрасте. Тетка — племянница? Свекровь — невестка?
Скрылись за дверью.
Никита понял — это улов. Это добыча. Это нить, потянув за которую, и так далее.
Надо дождаться, когда носительница кожаного плаща выйдет обратно. Ее нельзя упустить, и он ее не упустит. Судя по всему, она бывает здесь нечасто.
Ждать Никита был готов сколько угодно, но втайне надеялся, что ночевать в дыре между вагончиками ему все же не придется. И холодновато, и неохота обращать на себя лишнее внимание. К тому же возле этих вагончиков каждый пьяный норовит освободить свой мочевой пузырь. Он уже охрип, отпугивая их кашлем. Да и к началу ночной работы неплохо бы успеть.
И ему повезло.
Кожаное пальто появилось примерно через час (выпили по чашечке кофе) и сосредоточенно двинулось по тротуару. Свернуло в арку. Никита выпрыгнул из засады и, на ходу разминая затекшие ноги, бросился следом.
Нельзя затевать фарс знакомства под окнами, из которых может выглянуть подозрительная старуха. Но, гонясь за конспирацией, можно было, не обладая настоящими сыщицкими навыками, упустить девушку.
Она направляется к метро. Слава богу, что не к такси.
В густонаселенном помещении Никита сократил дистанцию между собой и варфоломеевской родственницей шагов до десяти. Сел с нею в один вагон, проехал пять станций, косясь голубым глазом до боли в нем, как если бы перед ним была не беззаботная москвичка, а мечтающая уйти от слежки Мата Хари.
Самое трудное в деле знакомства — первые несколько слов. Дальше все или идет к черту, или идет как по маслу. Эти первые слова могут быть какими угодно, глупыми, странными, одно обязательно — короткими. Если окажутся остроумными, ничего больше желать нельзя.
В описываемом случае необходимо было соблюсти еще одно условие: объект ни в коем случае не должен почувствовать, что за волшебной случайностью знакомства стоит какая-то подготовка.
Решение проблемы явилось прямо на эскалаторе, ползущем вверх. Раздвинув нескольких шипящих пенсионеров, Никита преодолел дюжину ступенек и деловито спросил у черной, благоуханной, рассеянно выбившейся из-под платка пряди:
— Девушка, вы сходите?
Родственница усмехнулась и заинтересованно покосилась.
Он не сам придумал этот назамысловатый способ знакомства, просто вовремя вспомнил, что таким образом познакомился со своей будущей женой герой одного современного романа. Причем ни названия романа, ни имени автора он не помнил.
Здание школы выглядело стандартно: темный кирпич, белые рамы, четыре этажа, к левому крылу приделан спортзал, по дну которого туда-сюда проносится тупой топот.
Никита пошел к правому крылу. Не успел взяться за ручку двери, как та распахнулась сама. Изнутри, хохоча, как шампанское, вылетела стайка самочек. Увидев незнакомого мужчину, они перешли с хохота на хихиканье. Перешли и ушли, искоса посверкивая глазами, полными недетских огней. Но сутенер был выходной, он просто вошел внутрь. Светлана, правда, просила его не делать этого — все-таки она считается замужней учительницей, зачем подвергать сомнениям репутацию и без того сомнительную. Но он не мог удержаться. Все, что хоть как-нибудь касалось его новой семьи, вызывало в нем бешеный интерес.
Первый этаж был хранителем основных школьных запахов. В калиновской школе доминировали ароматы раздевалки, половых тряпок из конуры уборщицы тети Наины. Здесь тоже пахло неприятно, но по-другому. Было гулко и пусто, как на утреннем вокзале. Пол застелен больничным линолеумом. Окна по правую сторону коридора выходили на мокрый двор с ржавым остовом грузовика посередине. По левую сторону двери классных комнат. За ними чувствовалась какая-то сгущенная, искусственно приглушенная жизнь. Никита двинулся вдоль, щелкая липким линолеумом и пристально поглядывая на двери. Ему нужен был десятый «а», именно в этом «а» Светлана Савельевна Воронина преподавала родную литературу. На первом этаже этого класса не оказалось. На втором тоже. Отыскался он на третьем. Замедляя щелканье до предела, Никита приблизился к двери. По собственному опыту зная, что двери в школах никогда не прикрываются плотно, он хотел высмотреть через неизбежную щель свою сестрицу. Каково выступает в качестве учительницы девушка с эскалатора.
