– Он пригнал машину в четыре часа утра и поставил на место, – после небольшой паузы сказал Смайлов-младший. Очевидно, он все-таки сообразил, что скрывать факт езды на чужой машине бессмысленно. – И хозяин утром ее забрал. Игорь сказал, что нужно по оперативной нужде, я ему дал ключи... Но машину он вернул в том же состоянии, что и брал.
Кряжин распахнул папку и бросил ее на стол. Вот теперь, кажется, все.
Протокол допроса быстро заполнялся убористым почерком следователя, перо бегало по серой бумаге, как игла детектора лжи, выписывая цифры и буквы. Сотников уже давно все понял, это был не тот человек, которому необходимы наводящие вопросы для полной картины происходивших двенадцатого июня событий. Он уже не спросит Кряжина: «А не нарубили ли мы дров в отношении моего опера?»
– Вот так иногда бывает, брат, – бросил Кряжин, принимая от Смайлова-младшего свое перо. – Приходишь машину забирать, а становишься свидетелем преступления. Да, кстати, насчет автомобиля. Это к полковнику Сотникову. Не ко мне...
Можно ли сказать, что Иван Дмитриевич Кряжин не спал всю ночь? Пожалуй, нет. Он думал, что не заснет. Выкурил на кухне две сигареты подряд, равнодушно посмотрел, как развиваются события в киноромане «Молодые и дерзкие», потом вдруг понял, что это кинороман «Молодые и дерзкие», переключил канал, нашел футбол, понаблюдал, как Парфенов врезал с одиннадцатиметровой отметки мимо ворот, и вдруг почувствовал, что силы закончились.
Он заснул, как младенец. И перед тем, как провалиться в бездну совершенно бестолковых снов, зачем-то опять подумал об Оксане. Интересно, где она сейчас и чем занимается. Носит Харину передачки и уже не вспоминает Страну восходящего солнца? Устраивается на более приличную работу, нежели дискредитация следователей? Он не успел найти предположения и уснул.
И в половине девятого уже был в своем кабинете. Началось утро, по меркам Кряжина, почти как всегда. Опять покосился портрет друга Чезаре, позвонил Смагин, поздоровался и попросил зайти.
– Такого видео я не лицезрел все сорок восемь лет своей жизни, – признался Егор Викторович. – За что ты ее так? За отца?
На стол легла черная, как смоль, кассета. Видя, что Кряжин ее не берет, начальник следственного управления Генеральной прокуратуры подтолкнул ее к следователю.
– Я проверил, дубликат в Думу не поступал. Но не факт, что, не дождавшись результата, группа кинорежиссеров не запустит копию по более верному адресу. Ты закончил расследование?
– Остался небольшой штрих, – бросил Иван Дмитриевич.
– Как закончишь основные моменты, я передам дело для дальнейшего расследования другому следователю. Любомирову, скажем. Возникнет искусственная картина твоего отстранения от дела. Любомиров долго запрягает, но быстро едет, поэтому, пока он через месяц начнет понимать то, к чему пришел ты, найдем и копии записи, и операторов, – Смагин прикурил, выпустил дым в потолок и откинулся в кресле. – Я смотрю, ты во всех отношениях специалист, Иван Дмитриевич. И расколоть, и пообщаться...
– Да ради дела, Егор Викторович...
– Я бы сам хотел ради дела такие жертвы терпеть, Кряжин. Каждый день.
– Так за чем же дело стало?
Значит, прислали кассету. Держат ребята слово, держат. Слов на ветер не бросают. Хотя, и глупо это все. Чего добивались – конца карьеры следователя Кряжина? Да иди, поищи такого Кряжина на улице! Глупцы, ей-богу, глупцы. Хотя, опять же, неприятно. Остается надеяться, что Смагин смотрел кассету в одиночестве. Иван Дмитриевич представляет, какие приятные мгновения он доставил начальнику. А без этого никак нельзя. Елец по-своему доставляет, Кряжин по-своему...
Ровно в двенадцать часов в кабинете Ивана Дмитриевича раздался звонок.
– Мне следователя Кряжина, – застенчиво произнес голос Иннокентия Игнатьевича.
– Варанов, вы? Это хорошо, что вы позвонили. А кто в постановлении суда расписываться будет? Я, что ли? Или мне к вам приехать с папкой в руке и ручку раскрутить? Не круто ли для следователя Генеральной прокуратуры бегать по Арбату и автографы у бичей брать?
– Я не понял... – пробормотал Иннокентий Игнатьевич.
– Сколько вам нужно, чтобы доехать до прокуратуры?
– Десять рублей.
– Я о времени спрашиваю, – вздернул брови Кряжин. – Часа хватит? Я жду. Кстати, о десятках. На меня не рассчитывайте, берите деньги в два конца, я вам не кладовщик монетного двора.
И часы на стене начали отсчет секунд. Стеклопакеты на окнах были добротны, кто же будет кривить рукой и душой при ремонте прокуратуры, с улицы не слышалось ни единого звука, а потому каждый щелчок секундной стрелки доносился до Кряжина, как шаг Варанова.
Генеральный дал добро на полную раскрутку дела Оресьева. Значит, и на полную раскрутку тайн политической и финансовой жизни всех фигурантов дела. Любомиров доведет дело до конца. И уже не суть важно, что это будет он, а не Кряжин. Не окажись той кассеты, главным героем оказался бы Иван Дмитриевич. Остальные сыграли бы роли второго плана. Теперь выйдет наоборот, но и за второй план дают Оскара. Номинанты не видны публике, зато их знают в лицо здесь, на Большой Дмитровке. Это дело должно быть доведено до конца. Но для того, чтобы поставить в нем точку, нужно дождаться Иннокентия Игнатьевича.
И он пришел. С первого этажа раздался звонок, следователю сообщили, что по его душу прибыл странный персонаж, желающий где-то расписаться, и Иван Дмитриевич попросил выписать ему пропуск.
И с этой минуты он больше не слышал щелчков стрелки. Их заглушал стук его сердца.
– Садитесь, Варанов, – пригласил следователь гостя к столу, едва тот появился в дверях.
– Где я забыл расписаться? – спросил Иннокентий Игнатьевич, шаря по столу взглядом.
– Вам сегодня придется много где расписываться, – сообщил Кряжин. – А пока давайте я расскажу вам историю, которая произошла с вами двенадцатого июня этого года. Но начнем мы повествование с двадцать четвертого апреля двухтысячного года.
По лицу Варанова пробежала тень, и Кряжин услышал щелчок. На этот раз стрелка часов была ни при чем, этот звук издал надломленный в суставе палец Иннокентия Игнатьевича.
– В апреле двухтысячного года вас задержал в Реутово сотрудник уголовного розыска по фамилии Смайлов. Все бы ничего, никаких грехов за вами не водилось, однако неумение общаться с сотрудником милиции и патологическая боязнь людей в форме заставили вас подломиться и войти в контакт с этим милиционером. Так вы стали информатором оперуполномоченного уголовного розыска Смайлова. Сдавали ему мелких воришек, наркоманов, но в один день случилось то, чего вы ждали с нетерпением. Смайлова перевели на повышение, и вы обрели надежду выйти из роли, казавшейся вам неприличной. Однако чуда не случилось. Смайлова перевели в МУР, и интерес его к вам лишь усилился.
Но вы не из той категории информаторов, которые способны поставлять добротную, серьезную информацию, а МУР интересуется именно таковой. И вдруг случилось то, отчего вы пришли в ужас. Сотрудник МУРа Смайлов на очередной встрече с вами вдруг предложил вам убить человека. Вы, конечно, поначалу отказывались, восклицали, что это противоречит вашему жизненному кредо, внутреннему эго, однако опытный сыщик, коим являлся до последних своих минут Смайлов, надавил. Не знаю чем, но это и неважно. Скорее всего, он пообещал повесить на вас другую «мокруху», только на этот раз вами не совершенную. За реальные же действия по реализации его планов он обещал деньги и вольную. Вольную, потому что ему очень невыгодно держать в Москве человека, который исполнил его заказ на убийство. И Иннокентий Игнатьевич Варанов понял, что лучше убить и заработать, нежели проявить принципиальность и сесть.
Добившись согласия, Смайлов некоторое время выжидал, а потом, когда понял, что клиент созрел, разъяснил вам схему последующих событий. Вы должны позвонить депутату Государственной думы Оресьеву и сообщить, что готовы передать ему материал, подтверждающий участие партии «МИР» во взрывах на территории Южного региона. Просили приехать Оресьева одного, в противном случае грозились, что сделка не состоится. Да, я чуть не забыл...
О сделке. Вы сошлись с Оресьевым на пяти тысячах долларов, верно? Их он и привез с собой на улицу, которую вы ему указали, к дому, номер которого вы назвали.
Забравшись на заднее сиденье и умирая от ужаса, вы начали приводить в действие стреляющее устройство, владению которым вас обучил Смайлов. Оресьев почувствовал опасность, и между вами произошла борьба. Павел Федорович разбил вам локтем нос, кровь хлынула, но в этот момент вы выстрелили ему в затылок. И, ничего не тронув, как и было велено Смайловым, вышли из машины. Пересекли двор, вошли в арку и сели в красный автомобиль «ВАЗ» восьмой модели, за рулем которого вас поджидал Смайлов.
– Вы с ума сошли?! – вскричал Варанов. – Иван Дмитриевич, вы сами понимаете, что говорите?! Совершив убийство и получив за него деньги, стал бы я на следующее утро возвращаться к джипу? Только не нужно говорить о следственной теории, в которой говорится о том, что убийцы всегда возвращаются к месту совершенного преступления!..
