— Нет. Но я все равно не понимаю, почему человек, который зарабатывает на жизнь дурацкими карикатурами, вдруг появился на месте убийства с той распечаткой в руке? Случайно он обнаружил изображение и приехал, чтобы провести самодеятельное расследование, или уже знал о том, что произошло, когда полез на сайт искать этот снимок? Оба варианта внушают опасения, но второй — особенно. Никакой обычный иллюстратор не стал бы этим заниматься. Частный детектив? Да. Агент ФБР? Разумеется.
Говард сделал паузу, словно собираясь с духом перед своей следующей фразой:
— И уж само собой — сотрудник ЦРУ.
— Я сообщил вам все, что мне известно, Говард. Когда мы поставим этого сукина сына перед вами на карачки, вы сможете сами задать ему любые вопросы. Я скоро вылетаю туда. По прибытии возьму напрокат полугрузовой микроавтобус.
— Держи меня в курсе, — сказал Говард.
Он до сих не исключал, что дело Голдсмита еще может всплыть и больно ударить по ним, пусть его самого уже не было в живых. Но неужели ЦРУ могло понадобиться для этого разнюхивать еще и историю, приключившуюся на Очард-стрит? Ведь в Лэнгли оставалось достаточно людей, которым и без того все было известно. Они, собственно, и разработали весь план, черт бы их побрал! Ведь не Моррису же пришла изначально в голову идея сговора с террористами.
Существовала ли вероятность, что те, кто уцелел в своих креслах после смерти Голдсмита, решили дополнительно прикрыть задницы, нарыв еще больше компромата на Янгера? Предположим. Но как в таком случае сумели они связать происшествие на Очард-стрит с Моррисом? Неужели и за Бриджит велась негласная слежка? Тогда им, конечно, стало известно о ее связи с Эллисон Фитч, они провели поиск в Сети, обнаружили изображение и…
Нет, все это выглядело неправдоподобно. Но отдельные факты оспорить было невозможно. Рэй Килбрайд появился на пороге квартиры Эллисон Фитч, и его явно привело туда полученное из Интернета изображение момента убийства Бриджит Янгер.
Говард ощущал острое желание поговорить с Моррисом. Аккуратно прощупать его, не упоминая, разумеется, ни о Фитч, ни о Килбрайде, ни о том, что случилось на Очард-стрит, потому что Моррис Янгер до сих пор понятия не имел, как на самом деле умерла его жена. Он не ведал, что она вовсе не покончила с собой, а была убита фактически по прямому приказу его лучшего друга.
После третьего гудка Моррис снял трубку.
— Я как раз собираюсь на обед к мэру, — сказал он. — Что у тебя?
— Мне пришлось хорошенько обдумать все, что ты сказал, Моррис. О том, что твое время пришло. И ты не должен считать, что я к тебе не прислушиваюсь. Я прекрасно понимаю твои чувства.
— Забавно, что ты сам заговорил об этом, Говард. В последнее время я не узнаю тебя. Где тот Говард, спрашиваю я себя, которого я знал столько лет? Тот Говард, который любил рисковать и не боялся взбаламутить любое дерьмо, чтобы добиться цели?
— Взбаламутить, но так, чтобы в него случайно не вляпался ты, — усмехнулся Говард. — Вот почему я пока стараюсь не делать резких движений. И ты прекрасно знаешь, что любой совет я даю тебе прежде всего как друг.
Моррис выдержал паузу и сказал:
— Да, знаю. И что же?
— Я тщательно обдумал твое желание снова начать двигаться вперед и считаю основным сдерживающим фактором нашу неуверенность в исходе дела Голдсмита.
— Ты прав.
— Так вот, мне нужно на сто процентов убедиться, Моррис, что с этим окончательно покончено.
— Понятное желание, Говард. Но мне представляется бесспорным мое собственное ощущение, что с тех пор, как Бартон — да будет ему земля пухом! — покончил с собой, риск стал минимальным. Бедняга не смог вынести угрозы, что в правительственных кругах его заклеймят как предателя и устроят публичный скандал. Причем это было бы совершенно несправедливо по отношению к нему, человеку, который всегда превыше всего ставил интересы американского народа и его безопасность.
Теперь настала очередь Говарда сделать паузу, прежде чем задать вопрос:
— Моррис, насколько вероятной тебе представляется возможность, что у людей из агентства имелись причины начать присматривать за тобой уже после смерти Голдсмита? И если они были, то какие?
— О чем ты?
— Считай это чистой гипотезой, но предположим, что ЦРУ установило за тобой наблюдение. Повторяю, всего лишь предположим. Зачем это могло бы им понадобиться? Каковы были бы мотивы?
— Мне приходит в голову только одно. Кое-кто из бывшего окружения Голдсмита, из тех, кто был в курсе всех его планов, кто стал его соучастником, испугался, что я могу выступить с разоблачительным заявлением. Хотя они должны понимать, что подобный ход с моей стороны стал бы политическим самоубийством и я едва ли отважусь на это.
Говард вынужден был принять данный аргумент и задал следующий вопрос:
— Хорошо. А на более ранней стадии? Когда Голдсмит был еще жив, не мог он сам посадить своих ищеек на хвост тебе и, черт его знает, той же Бриджит?
— Зачем ему следить за Бриджит? Или произошло нечто, о чем я не знаю?
— Нет, разумеется. Я обо всем тебе сразу сообщаю.
— Не надо со мной лукавить, Говард. Ты всегда сообщал мне лишь о том, что, по твоему мнению, мне следовало знать, и придерживал остальную информацию, обладание которой могло мне повредить.
Говард готов был согласиться и с этим утверждением.
— Сейчас я всего лишь пытаюсь объяснить тебе, что прежде чем вернуться в большую политику, нам надо проанализировать все сценарии, какими бы невероятными они ни казались, и выработать стратегию на все случаи жизни.
— Звучит вроде бы логично, но беспочвенно и бесполезно. Послушай, забудь про дело Голдсмита. Все будет отлично. Сам я вижу главную проблему в том, что пока мы с тобой ждем у моря погоды и хотим убедиться в полной безопасности, драгоценное время утекает безвозвратно. Нам давно пора сесть и спланировать дальнейшие действия. Необходимо определить ключевых людей, на которых мы сможем положиться. Важно вычислить слабости противника. Боже, Говард, неужели мне нужно тебе все это объяснять? Ведь ты сам написал когда-то правила этой игры.
— Да.
— Так давай встретимся сегодня же вечером.
Говард понимал, чем это обернется. За много лет у них вошло в привычку встречаться после полуночи и работать до рассвета над планом грядущего сражения. Когда они знали, что им никто не помешает, у них рождались самые смелые идеи.
— Хорошо, — произнес Говард. — Так мы и поступим.
— Значит, увидимся позже, старина. И завяжи покрепче свои боксерские перчатки.
Моррис дал отбой.
Что ж, подумал Говард Таллиман, есть надежда, что еще до сегодняшней встречи он получит ответы на все свои вопросы от Рэя Килбрайда.
Льюис собирался сесть в самолет, чтобы совершить короткий перелет к северу, когда ему позвонили на мобильник.
— Слушаю, — сказал он.
— Как я понял, ты пытался связаться со мной, — услышал он знакомый голос.
— Виктор! Спасибо, что перезвонил.
— Чем могу помочь?
— Речь пойдет об одном человеке, который прежде работал на тебя.
— О живом или мертвом?
— О живом.
Виктор сразу понял, о ком речь. От него мало кто уходил полюбовно.
— Что у тебя с ней?
— Я дал ей работу, а она сильно меня подвела.
— Неужели?
— Да, и это обернулось для меня нежелательными последствиями. Сейчас она все еще пытается исправить свою ошибку, но как только с этим будет покончено, мне придется свести с ней счеты. Иначе пострадает моя репутация.
— Уважительная причина.
— Однако я посчитал своим долгом поставить тебя в известность о том, что собираюсь предпринять. Если у тебя есть возражения, я изменю свой план.
— Мне следовало сделать это самому, но я проявил слабость, — произнес Виктор. — Я приблизил ее к себе и относился к ней как к дочери. И как она меня отблагодарила? Просто ушла. С моей стороны у тебя не возникнет препятствий.
— Спасибо. Как дела в Лас-Вегасе?
— Сюда слишком многие стали притаскивать с собой детей.
Льюис попрощался, убрал телефон в карман и вошел в салон самолета.
Вернувшись домой, я сказал Джули:
— Пойдем прогуляемся.
Мы вышли на задний двор и спустились по склону холма в овраг.
— Мне нужно сделать пару звонков полицейским в Тампу, — проговорила она, похлопывая себя по карману джинсов, который топорщился от сотового телефона. — Хочу узнать подробности о деле Фитч.
Я кивнул.
— Ты слишком задумчив, — заметила Джули.
— Меня встревожили предположения, высказанные Гарри в отношении Томаса.
И я рассказал ей о выдвинутой Пейтоном версии, что брат мог многое выдумать. Подделать изображение на компьютере, сочинить разговор с управляющим, которого на самом деле не было.
