Сиваков не стал останавливаться у двери, а вывел Катю из изолятора по другой лестнице.
– Видела его, значит, теперь проще будет. Врачи эти наркологи, мы ему обязаны кровь взять у него на анализ на предмет проверки алкоголя или наркотиков. Повторный контрольный забор, первый вчера делали сразу по задержании. Первый анализ ничего не дал. В смысле наркотиков чисто. Он, как видишь, против всех этих манипуляций не возражает.
Вернулись в кабинет.
– Ну и как первое впечатление? – хмыкнул следователь прокуратуры.
– Интеллигентный молодой человек, – сказала Катя.
– Ага. Тогда вот, пожалуйста, ознакомьтесь с небольшой справкой – насчет биографии и всего такого прочего, – следователь протянул Кате папку (она поразилась оперативности – уже и папку-досье на отца Лаврентия сумели собрать!), а сам вышел. Эксперт Сиваков, однако, остался и снова принялся за свой иллюстрированный журнал.
Катя присела за стол, открыла папку и жадно начала знакомиться. Информация была краткой, но впечатляющей.
– Я сегодня утром почти наизусть это выучил, – сказал Сиваков, не отрываясь от журнала. – Лаврентий Тихвинский, из семьи потомственных священнослужителей. Отец, Павел Тихвинский, протоиерей, профессор Московской духовной академии в Сергиевом-Посаде, хранитель церковно-археологического кабинета, умер, когда Лаврентию, младшему сыну, исполнилось семнадцать лет, в семье еще четыре сестры – все замужем за священнослужителями. Окончил с отличием семинарию, после работал в Центре информационных технологий Московской духовной академии. Женат на Елизавете Тихвинской, в девичестве Прянишниковой, двоюродной племяннице архиепископа Северо-Двинского и Онежского Лонгина. Рукоположен в сан священника, назначен в здешний приход, проявил себя не только как достойный пастырь, но и как хороший организатор по строительству нового здания церкви, а также активно участвует в благотворительных фондах. Там еще его здешний адрес, проживает совместно с женой и пожилой родственницей.
Катя просмотрела внушительный список благотворительных организаций, с которыми сотрудничал отец Лаврентий. Здесь были и Фонд помощи жертвам бытового насилия, и Центр реабилитации жертв сект и оккультных культов, Ассоциация «Нет наркотикам» и детские благотворительные фонды.
– Я тут по просьбе Гущина для переговоров, если они, конечно, состоятся, – сказала Катя. – А вы? Этому делу уже несколько месяцев. И даже обвиняемый есть. Что вас сюда привело? Или вы тут по какому-то другому делу? Я вот слышала, наш следователь по телефону говорил про какой-то лес Ордынский…
– Об ордынском эпизоде речь впереди, – Сиваков нагнулся и достал (откуда, из-под стола, что ли, как фокусник?) еще одну папку. – Об этом пока рано. Я здесь для проверки неких своих чисто субъективных теорий. О том, как способ убийства связан с личностью преступника. Что мы можем сказать о самом убийце исходя из способа, каким он приканчивает свои жертвы. Огнестрельное ранение, например… Знаешь, я не люблю огнестрельные ранения. Кто угодно может выстрелить – киллер, ревнивая женщина, старик, ребенок, был бы пистолет. Случайно или намеренно. Яд… Это, к счастью, редкость в нашем Отечестве – убийства с помощью яда, видимо, не в нашем национальном характере. Но весьма интеллигентный способ расправы. Свидетельствует об определенных навыках… о расчете, коварности. Хотя иногда проще всей этой возни с ядами схватить топор или молоток и ударить. Но убийца не бьет жертву топором, он дает ей яд. А вот те, кто режет, кто убивает свои жертвы ножом…
Катя посмотрела на знаменитого эксперта Сивакова – он порозовел, в глазах его появилось мечтательное, почти вдохновенное выражение.
– Эти преступники для меня загадка. Пойми, я не говорю о тех, кто просто «пырнул» противника в драке. Я говорю о тех, кто режет. Кто пронзает свою жертву лезвием – один удар. Самый близкий контакт из всех возможных, когда чувствуешь все. Это ведь очень страшно… очень некомфортно чувствовать все на пару с жертвой. Сила нужна все это вынести. Я не только о физической силе говорю, потому что нанести смертельную рану ножом человеку не так-то просто. Нужна сила… И вот я порой смотрю на них, потом… когда они уже у нас, задержаны, те, кто режет. Ну где же эта сила в них? Где она дремлет до поры до времени? И отчего они порой так не похожи на мое личное представление о человеке, который не боится убивать свои жертвы ножом?
– Этот отец Лаврентий не похож на того, кто «режет»? Так, значит, Марию Шелест, убили…
– Нет, ты все-таки не понимаешь здешней ситуации, – Сиваков покачал головой. – Вот тут фото с места происшествия, – он открыл свой ноутбук и повернул экран к Кате.
– Ситуации о том, что отец Лаврентий пришел и признался родителям жертвы? И поэтому, абсолютно не веря его показаниям, здесь, в отделе, все равно вынуждены все досконально проверять?
– Нет, другой ситуации или этой же, но с другой стороны. Вот в этом убийстве юной девушки… зверском жестоком убийстве, – Сиваков кивнул на экран, – уже есть обвиняемый. И он кавказец. Спроси здесь любого в этих стенах, выйди на улицу в город и спроси любого, там все, особо не задумываясь, скажут: «Да, да, конечно, все правильно… они ведь эти… они такие… они режут».
– Но это же не значит, что подозреваемый Султанов…
– Выйди и скажи: это отец Лаврентий, священник, сын профессора из лавры, выпускник семинарии, молодой интеллектуал во Христе. И что ты услышишь: как? Как такое возможно? Он режет?!
– А мне наплевать на стереотипы, – дерзко ответила Катя. – Я взгляну на снимки, ладно?
Сиваков открыл папку с файлами.
Катя смотрела, перелистывала снимки.
Снимков на месте происшествия эксперты сделали много.
– Это не место убийства, убили ее не там. Где именно – мы до сих пор не знаем, – сказал Сиваков. – Труп бросили в пруд, но там неглубоко и коряги на дне. Тело затонуло не полностью. Обнаружили его рабочие железной дороги рано утром. Здешний сотрудник отдела оказался случайно на переезде, у него там мотоцикл заглох. Он тело из воды вытащил. Очень неаккуратно действовал, я бы даже сказал, топорно. Давность смерти на момент обнаружения не более шести-восьми часов. То есть смерть свою встретила она в период с 20.30 до 22.30. Смерть наступила от удара ножом в подреберье, в область печени. Удар нанесен с большой силой. Давность других повреждений… более поздняя, уже посмертная.
Катя молча смотрела на снимки на экране. Что же там с лицом…
– Множественные переломы лицевых костей, все лицо разбито.
– Преступник пытался лишить нас возможности опознать жертву? – спросила Катя.
– Разве ее нельзя опознать? Нет, тут другое. Он ее просто бил, уже мертвую. Никаких предметов для нанесения этих лицевых повреждений использовано не было. Это все ногами. Ярость свою выплескивал.
Катя почувствовала, что она больше не может… не хочет на это смотреть.
– Еще у погибшей синяки и ссадины на запястье и в области предплечья, – Сиваков покачал головой. – Удару ножом, видимо, предшествовала короткая борьба, причем все данные за то, что борьба эта велась в каком-то ограниченном тесном пространстве.
– А анализы ДНК? У Султанова и отца Лаврентия образцы взяли?
– Взяли, конечно. Только тело восемь часов находилось в воде. Я думаю, тот, кто бросил его в пруд, кое-что кумекал в экспертизе ДНК и условиях, когда она бесполезна.
– Получается, что он избивал ее уже мертвую, но…
– Вот из-за этого «но» я сегодня сюда и приехал. Поглядеть на нового фигуранта. Попытаться понять, где же все в нем это кроется – эта бешеная ярость, с которой ногами втаптывали женское лицо в грязь. И пока не вижу.
– А в Султанове, в кавказце, вы это все увидели, да?
– Он очень молод, этот парень. И он сейчас в отличие от отца Лаврентия на психиатрической экспертизе. В тайнах его души разбираются светила психиатрии. Но одно обстоятельство здесь в ходе расследования установлено железно – Султанов весь последний год, что называется, преследовал девушку. Звонил, встречал на улице. И адски, со всем кавказским пылом ее ревновал.
В кабинет вернулся следователь Жужин.
– Боюсь, что пока ваша очередь на переговоры откладывается, – объявил он с порога Кате с усмешкой. – Тут к нам от РПЦ переговорщики прибыли, из секретариата архиепископа. Хотят встретиться с отцом Лаврентием. И я думаю, что это полезно.
– Хорошо, – Катя встала. – Я не настаиваю на немедленной встрече. В конце концов, это вам решать, нужна моя помощь или нет. Я бы хотела пока съездить к родителям Марии Шелест. Где они живут?
Жужин написал ей адрес.
– Мы их допросили, – сказал он. – Постарайтесь убедить их, что вся эта история с признанием в убийстве…
– Ошибка?
Маленький пухлощекий следователь только вздохнул тяжело.
– Успокойте их, если сможете, – сказал он.
Закрываете глаза, вдыхаете глубоко…
