– Вы думаете, Сергей Михайлович, что те двое?…
– Я ничего не думаю. – Отрезал Украинский. – Надо поехать, разобраться. – Полковник снова вооружился трубкой. – Вот что. Сейчас к вам майор Торба подъедет, от нас, определитесь, как и что, по месту.
– А как же быть с Пустошью? – поинтересовался Владимир Иванович, вставая.
– Значит, в Пустошь я отправлюсь сам, – сказал Украинский, и Торба подумал, что шеф внезапно охрип.
– А что Журба и Ещешин делали на Оболони? – спросил Владимир Иванович напоследок.
– Вот ты и выясни, что, – сказал Украинский, не дрогнув ни единым мускулом и упорно смотря в стену, где был прилеплен календарь на 1994-й год. – Вот и разберись, значит.
* * *
поздний вечер того же злополучного четверга
Пока вышедшая из-под контроля ситуация подбрасывала полковнику Украинскому ребусы, Бандура ехал к Правилову домой. Поскольку он оставил машину Планшетову, а денег не было ни гроша, за исключением одной жеваной купюры номиналом в доллар, довелось воспользоваться городским транспортом. «Это тем более „приятно“, когдавсего два часа назад держал в руках гребаные миллионы». Падение было ужасно, впрочем, из-за цейтнота Бандура не успел как следует его осознать. «Видать, плохо держал», – вздыхал внутренний голос. Как бы сочувственно, но с некоторой долей злорадства. Когда оппонентом выступает собственная голова, ей сложно, с позволения сказать, прихлопнуть рот. «Не вешай нос, – не унимался «внутренний», – не ты первый, не ты последний. Вспомни, хотя бы, Остапа Бендера, после румынской границы. Его там так общипали, что ничего не осталось, Ильфу и Петрову на третью книгу».
«Скоростной» трамвай доставил Андрея к Воздухо-флотскому мосту, дальше пришлось идти пешком ввиду отсутствия троллейбусов. Снова повалил мокрый снег хлопьями, из которого одно удовольствие лепить крепости или снежки. разукрасив деревья и провода. Он налипал практически везде. На мосту было безлюдно, и это немного тревожило. Одинокий прохожий – лакомый кусочек для милицейского патруля, а когда у прохожего пистолет, то проверка документов может закончиться чем угодно. Бандура прибавил шагу, миновал хорошо освещенное здание штаба округа. Сзади послышалось завывание электромотора. Бандура замахал руками, и через минуту сидел в троллейбусе, пустом, если не считать водителя.
– А за проезд? – поинтересовался последний, двигая здоровенным эбонитовым рулем. Действительно, как-то неудобно ехать зайцем, когда ты один, будто в кабине такси.
– Одну остановку? – спросил Андрей.
– А где написано, что одну бесплатно?
Бандура полез в карман за долларом. В принципе, у него был пистолет, но, с другой стороны, потеряв голову, по волосам не плачут.
– На вот. Сдачи не надо.
– Шутишь? – водитель немного растерялся.
– Какие шутки, чувак.
– Ты, видать, парень с деньгами. – Водитель теперь глядел испуганно, очевидно подозревая, что перед ним псих.
– Я парень, – делая ударение на каждом слове, отчеканил Андрей, – у которого сегодня спионерили, б-дь, такую кучу бабок, какую ты в своем сраном троллейбусе даже вообразить не сможешь.
Оставив водителя с открытым ртом, Бандура сошел на остановке, прямо под домом Правилова. Завернул за угол и вскоре уже поднимался по гулкой просторной лестнице, образующей изрядный колодец. По колодцу ходил лифт, пока, месяц назад, с него не украли двигатель.
* * *
– Тут, под мостом гаишники часто ошиваются, – предупредил Вовчик. Приятели подобрались, потому что встречи с милицией, никогда не сулящие ничего хорошего, тем более опасны, когда один из пассажиров путешествует в багажнике, а саму машину вы недавно угнали. И вовсе не исключается, что вас уже разыскивают по всему городу многочисленные наряды ППС. – Выезд из города, а КП нет. Вот они и пасутся.
Дорога нырнула под мост, по которому идет Большая Окружная. Приятели были в пригороде. На счастье, их никто не побеспокоил.
– Фух. – Планшетов вытер лоб.
– Не говори гоп, зема, пока не перепрыгнул. – Жизнь сделала Вовчика пессимистом. – Мы еще не доехали. А когда и доедем. Там, зема, такое место… злое.
– Опять начинаешь?
Они перевалили пологий холм и какое-то время ехали через поле, безлюдное, как поверхность астероида. Город остался позади, со своими улицами, освещаемыми хотя бы как-то. Стало совершенно темно, если не считать скрещенных конусов, отвоеванных у мрака фарами. Постепенно дорога, сначала незаметно, а потом все круче и круче, пошла под откос, скатываясь в широкую лощину.
– Тут запруда на речушке, – пробормотал Вовчик, с тревогой поглядывая по сторонам. – Днем даже красиво. Ночью страшновато. Места, понимаешь, дикие.
– Не вижу никакого озера, чувак. – Планшетов внимательно следил за дорогой.
Затянувшие небосклон тучи расступились на время, открыв одиноким путникам Луну. Мертвенно бледный свет залил окаймляющие лощину холмы. То тут, то там, на противоположной стороне долины тлели огоньки сельских домов, редкие, как звезды в плохую погоду. Дно лощины укрывал толстый белый туман, отчего она напоминала гигантский чан со сметаной.
– Словно перину между холмов уложили, – сказал Юрик, в школе баловавшийся стихами.
– Или саван, – откликнулся Вовчик. Планшетов покосился на него с тревогой. «Во колбасит, – подумал Юрик. – Как бы он окончательно с катушек не слетел».
Вскоре «Девяносто девятая» целиком нырнула в туман, словно батискаф, бросающий вызов морским глубинам. Ощущение погружения оказалось настолько правдоподобным, что пассажиры невольно поежились. Окна застили густые белесые хлопья, салон наполнился неверным, мерцающим светом. Планшетов врубил «противотуманки» и «дальний», но с тем же эффектом мог включить радио. Туман поглощал фотонные потоки фар с легкостью промокашки, впитывающей чернильную кляксу.
– Он будто свет хавает, – сказал Планшетов растерянно.
– В смысле, зема?
– Ну, как живой организм.
– Я ж говорю, гиблые тут места. – Вовчик перешел на шепот. Разное про них говорят.
– Что говорят? – Планшетов практически остановил машину. И, прислушиваясь, опустил ветровое стекло. Нити тумана поползли в салон, будто щупальца осьминога, добирающегося до морской раковины.
– Подыми стекло, земляк. И нажми. Что ты плетешься, как на похоронах? – Вовчику не терпелось убраться. Он этого не скрывал.
– Еще задавим кого в тумане, чувак.
– Кого? – Вовка сидел, как на иголках. – Местные тут по ночам не ходят, понял? А кто бродит, того один хрен не задавишь, потому как по второму разу помереть нельзя.
– Бред, – сказал Юрик.
– Ты плуг неумный! Мне пацан хозяйский рассказывал, что красноармейцы здесь людей закапывали. Которые от голода померли. До войны. На подводах привозили, и в ров. По-любому. Пацан – грамотный черт, хоть и два вершка от горшка.
– А в войну, – тоном заговорщика продолжал Вовчик, – тут самих красноармейцев не меряно полегло. В сорок первом. Как немецкие танки УР с тыла обошли, так гарнизон сюда побежал. И, – под гусеницы…
– Веселая история, – оценил Планшетов.
– Без дураков, зема. В сорок втором немцы хутор спалили. Из-за партизан. Загнали народишко в хлев, и из огнемета… После войны здесь рыбпромхоз организовали. Запрудой реку перегородили, и, давай карпов разводить. А вода могилы размыла.
– Значит, тут теперь рыбы завались?
– Аж два раза. Где там. Рыбхозу давно вилы настали. Озеро обмелело, заилилось. Болота тут теперь. Гиблые. То корова пропадет, то коза…
– Пурга, – резюмировал Планшетов. – Чушь натуральная. Вовчик, у тебя талант. Тебе бы страшилки в журналы сочинять. Бабок бы колотил… – Договорить он не успел. Волына вцепился ему в запястье:
– Тихо, зема! Смотри!
Вокруг по-прежнему клубился густой туман, и каждая висящая в воздухе капля преломляла лучи автомобильных фар согласно какому-то своему, отличному от прочих закону. Туман не стоял на месте, а закручивался, как показалось Планшетову, спиралью, и как бы дышал, хотя, очевидно, это не то слово, действительно напоминая живой организм. Тени играли, как заблагорассудится. Редкие бетонные столбики вдоль обочины теперь представлялись уцелевшими противотанковыми надолбами, а несколько зловещего вида коряг, в которые превратились погибшие от наступления грунтовых вод деревья, здорово смахивали на виселицы.
– Туда смотри!
– Куда туда? – Сколько Планшетов ни таращился, кроме теней, которые, при желании, можно было принять за что угодно, ни черта не разглядел.
– Наверное, померещилось, – с облегчением сказал Вовчик.
– Идиот! – выдохнул Планшетов и прибавил газу. – Ты что, нарочно это вытворяешь, кретин?!
Вскоре туман расступился, выпустив машину на возвышенность.
– Вот и село, – сказал Вовка.
