Он посмотрел на Смуглову и осекся. Просто невозможно словами описать ее состояние: по щекам ручьем катились слезы, но глаза радостно блестели, при этом Лена смеялась. Трудно сказать, что в ней преобладало, грусть или радость. Но что спадало напряжение от неизвестности — безусловно.
— Где же он сейчас? — В очередном вопросе Смугловой уже не проскальзывали тревожные нотки, но улыбка сползла с лица Аркадия.
— Задержан. Но майор Сушняков сказал, что его невиновность по делу об убийстве практически доказана. И сам Виталик не выглядел расстроенным. Надоело ему прятаться. Говорит, что светит наказание по другому делу, но оно ничтожно мало и на нем не стоит заострять внимания. Не исключено, что условным сроком отделается. Главное, что просил передать: тебе опасаться больше нечего, всю вину он возьмет на себя.
— И больше ничего? — В ее глазах светилась надежда.
— Остальное найдешь в квартире, которую вы вместе снимали. — Лена как-то сразу засуетилась, то и дело посматривая на часы. — Тебе, наверное, некогда, — понял ее нетерпение собеседник. — Устала с дороги, а я зубы заговариваю.
— Я еще зайду, — пообещала посетительница, поднимаясь.
В квартире она провела тщательный обыск, заглянула в каждый уголок. Что конкретно искать — не знала, но предполагала, что записку. И мысли ее двигались в верном направлении, но чтобы найти записку, она должна была лечь спать и обнять подушку, чего, к сожалению, не случилось.
В конце концов поиски Лена прекратила. Пересилить себя и остаться в квартире она не могла. Давила атмосфера и сама обстановка, здесь все напоминало о нем. Она вызвала плотника, который вставил новый замок, отнесла ключи хозяйке, отказавшись от ее дальнейших услуг.
Вдыхая свежий, морозный воздух, со спортивной сумкой через плечо девушка петляла по улицам вечернего города и ловила себя на мысли, что угодила в новую ловушку, лишив себя ночлега. «Куда же мне теперь?» И тут вспомнила последние слова умирающего деда. Недаром говорят, что тень усопших родственников в трудные минуты приходит на помощь. Поликарп Сидорович советовал внучке ехать к его другу и однополчанину. «Больше и некуда», — констатировала она.
Афанасий Тимурович Самсонов встретил девушку радушно. Не перебивая, выслушал ее исповедь. После этого молча налил полный стакан водки и помянул друга, с которым бок о бок перенес все невзгоды Великой Отечественной войны.
— Уходят ветераны, — мрачно заметил он. — Но что обиднее всего, так это то, что не но своей воле. За что, спрашивается, воевали, чтобы эти мрази сегодня подняли головы и расправили плечи?
Ответа он и не ждал, просто тоже необходимо было излить перед кем-то душу.
— Я знаю убийц в лицо, но в милицию заявлять не стану. Соберусь с силами, придумаю план и сама отомщу.
Такова была твердая позиция этой совсем еще юной девушки. Последний год закалил ее волю, научил принимать решения, многие женщины куда старше ее не могли похвастать приобретенным Леной за короткий срок опытом. Тут и предательство, и разочарования, и настоящая борьба за выживание, и потеря самых близких людей.
— Тебе нужно закончить школу, — напомнил Самсонов. — Я договорюсь с директором местной школы. Он мужик неплохой.
И Смуглова засела за учебники. Усидчивость и терпение через три месяца принесли плоды. Она сдала экстерном экзамены за первое полугодие. Но даже просиживая днями за учебниками, зачастую прихватывая ночи, она не оставляла мыслей о мести. Лена отодвинула их на летние каникулы, задавшись целью закончить год вместе со сверстниками. Учебный год она закончила, но осуществление планов пришлось снова перенести на неопределенный срок уже по другой причине. Лена не понимала, почему у нее часто проявляется отвращение к той или иной пище. А однажды, наоборот, захотелось, как самой показалось, несуразного. Математичка вызвала ее решать на доске уравнение. Уравнение Смуглова решила блестяще, но с таким аппетитом смотрела на мел, что не удержалась и сунула его в карман, а на перемене тайком съела. Странностями, которые с ней происходили, она поделилась с Самсоновым. Тот хитро прищурился и спросил:
— Хочешь солененький огурец?
Девушка почувствовала во рту обильное выделение слюны и, ничего не подозревая, ответила:
— С превеликим удовольствием. — Афанасий Тимурович принес ей трехлитровую банку огурцов собственного посола. За беседой Лена и не заметила, как полностью ее опорожнила. Когда очнулась, с удивлением посмотрела на банку, затем на деда. — Такие вкусные, — облизала она губы.
— Доедай и собирайся.
— Куда, уже темно на улице?
— Ничего, он примет нас.
— Кто? — недоумевала собеседница.
— У нас в деревне один гинеколог — Альберт Равилевич.
— Зачем нам гинеколог? — округлились глаза у Смугловой.
— Мне он действительно не нужен, — наполовину согласился Самсонов. — Мужчина я, да и стар уже. А вот тебе, как мне кажется, не помешает выслушать мнение специалиста.
— По поводу чего?
— Повод найдется, и он тебе более квалифицированно объяснит, чем я.
После осмотра Лена и Альберт Равилевич вместе вышли из кабинета. Лицо девушки пылало.
— Как? — поинтересовался у врача Самсонов.
— Семнадцать недель.
— Кто бы мог подумать, мне так стыдно, — и девушка бросилась в объятия деда, зарываясь лицом в поношенное пальто на его груди.
— Ну, ну, милая, — погладил он ее по волосам. — Этого не нужно стыдиться. В конце концов, все мы появились на свет божий одним способом.
— Как теперь быть со школой, Афанасий Тимурович?
— А что школа? У тебя сейчас срок, — сложил он в уме недели, — четыре месяца, учебный год заканчивается в конце мая, роды в августе, а новый учебный год — с сентября. Так что в школьную программу мы вписываемся.
Как нам уже известно, десятый класс Лена закончила и перешла в одиннадцатый, в остальном ее мысли занимало то живое существо, которое еще находилось в утробе будущей матери. И замыкалась ее жизнь в узком пространстве. Деревня Ильинка, а в ней одна дорога: в школу и обратно. Лето девушка провела в лесу, в сторожке лесничего, где дышала только свежим воздухом, а дары леса приносили витамины, столь необходимые в ее положении.
Николая Юрьевича Ерофеева и остальных участников, оставшихся в живых при штурме складов с оружием и боеприпасами известной нам воинской части, суд приговорил к различным, в основном длительным срокам заключения.
Гонтарь-старший до сих пор не вернулся из командировки, все выжидал, когда полностью прояснится обстановка вокруг его имени.
Материалы по делу Исаака Давидовича Зимбера неоднократно направляли в суд, а тот, в свою очередь, после рассмотрения, возвращал на доследование. В работу следователя постоянно вмешивались. Частые звонки высокого начальства с просьбами не давали довести на вид простое дело до логического завершения. А если кто из следователей и был к этому близок, то его по непонятным причинам отправляли в командировку или в отпуск, а материалы передавали другому. При этом терялись важные документы с уликами и доказательствами, приходилось начинать сначала. Одним словом, судопроизводство, грозившее перерасти в самое длительное за всю историю области, как нельзя лучше подтверждало поговорку о том, что коней на переправе не меняют.
Зато Шумилина, пусть на два года, но упрятали довольно быстро. Не помогло и вмешательство генерала Карпова. Его еще и обвинили в лояльности к преступности и в личной заинтересованности. Что подтверждало, что щупальца коррупции разрастались и уже дотягивались везде и всюду. Но сам Виталик давно настроился на несколько лет и не переживал. Родных у него не было, любимой тоже, а о скором рождении сына он и не подозревал. Ах, если бы Лена нашла его записку — все могло бы обернуться иначе. Но в том-то и дело, что в реальной жизни через это «если» не перешагнешь. Оно без чьего-либо согласия появляется и исчезает там, где и когда ему заблагорассудится.
Что касается Антона Сергеевича Синицына и Виктора Николаевича Зубчикова, то им удалось избежать наказания по простой причине: они все же задушили друг друга там, где их в последний раз оставил Шумилин. Об этом, кроме самого Виталика, знал только майор Сушняков, которому он сам рассказал. Но Петр Валерьевич скрыл данный факт, и совесть его не мучила.
Левчик по-прежнему сторожил особняк Ерофеева под пристальным наблюдением Косолапого. А Вадим покончил с преступным миром и, понимая, что в покое его бывшие дружки не оставят, просто-напросто сбежал из города. Преступное формирование Гонтаря переживало не самые лучшие времена, и его отсутствие не способствовало сплоченности.
Бывшего командира воинской части майора Ильина обвиняли сразу по нескольким статьям уголовного кодекса, поэтому судебные слушанья по нему велись отдельно. Под нажимом неопровержимых доказательств и свидетельских показаний признал он и убийство сержанта Строгова в том злополучном купе, где впервые пересеклись его пути с Шумилиным, который и стал причиной всех дальнейших несчастий.
