– Почему ты так поступил бы?
– Потому что это мой долг. Потому что мы вместе учились. Потому что я считал тебя странным, и потому что мы катались вместе на роликах и ты заходил иногда ко мне домой, и потому что я не такой интеллектуал и циник и не стал бы требовать каких-то доказательств в качестве гарантий.
Последовало молчание. Повышенный тон, в котором разговаривал Джордж, привлек внимание японца. Тот повернул голову назад, улыбаясь им обоим. Но собеседники со злостью глянули на него, и японец отвернулся обратно к бармену.
– Послушай, я, конечно, все понимаю. Но было бы глупо с моей стороны обещать тебе то, чего я не могу сделать. Я ознакомлюсь с этим делом и посмотрю, что тут в моих силах. Но и ты должен мне побольше рассказать. Ты знаешь, кто это сделал?
Джордж покачал головой.
– Подробности мне неизвестны, а Крис не очень разговорчив. Я знаю, что здесь замешана девушка. Он не хочет говорить о ней, а она – главная во всей этой истории. Но я могу попытаться найти тебе кое-кого. Есть этот человек, о котором я сказал и который там работает. Правда, тогда он там еще не работал. Все равно с ним, возможно, стоит поговорить. Я до него доберусь. Я не думаю, что это такая уж сложная история. Главное – разговорить людей.
Ник снова кивнул. Японец забирал свои сигареты и зажигалку, прощаясь за руку с барменом. За окном спешили прохожие, иногда заглядывая в освещенный розовым светом бар. Ник погрузился в свои мысли, думая о Розе и о том, кого можно было бы попросить забрать ее в воскресенье. Зазвучала версия «Yesterday». Вошла парочка туристов и села за соседним столиком. Язык, на котором они разговаривали, был незнаком Нику, и он подумал, не израильтяне ли они. У женщины было удивительно красивое лицо.
– Чем вызван твой интерес к этому делу? Почему ты так хочешь ему помочь? – спросил Ник Джорджа, стараясь не смотреть на женщину.
– Иногда ты просто должен что-то сделать, вот и все, – ответил Джордж. – Несправедливо, что мой друг там. Однажды он оказал мне большую услугу, и я этого никогда не забуду.
Джордж взял со стола телефон и стал надевать пиджак, висевший на спинке стула. Парочка, показавшаяся Нику израильтянами, стала спорить между собой, пытаясь не повышать голоса, и их разговор превратился во взбешенный шепот. По щеке женщины потекла слеза: она в смятении теребила прядь своих волос. Мужчина был в гневе и жестикулировал. Это единственное, что Ник видел и понимал в разыгравшейся между ними драме. Он старался не смотреть на соседей и снова обратился к Джорджу.
– И куда ты теперь направляешься?
– Хочу повидать детей.
– Сколько их у тебя?
– Двое. Чиерис и Сэмюэл.
– Похоже, что мальчику больше повезло с именем.
Джордж рассмеялся.
– Ну, в отношении Чиерис мое мнение не учитывалось, потому что тогда я не жил с ее матерью. Ей нравятся всякие такие дурацкие имена. Но старшего, Сэмюэла, я решил так назвать в честь своего старика. А ты? Уверен, что у тебя нет детей.
– Ошибаешься. Розе четыре года.
– Это от…
– Нет, ее мать не Кейтлин. И я редко вижу ее – мать, я хочу сказать. А с Розой мы видимся.
– Я люблю своих детей, – сказал Джордж. – Я правда не хотел с ними расставаться. Но с их матерью… когда у нас было хорошо, то было очень хорошо, но когда плохо – ну, это просто смерть, если ты понимаешь, о чем речь.
– Еще как. Особенно последнюю часть.
Женщина за соседним столиком встала и пошла прочь, оставив своего спутника и вытирая мокрые глаза. Мужчина остался сидеть, разрывая клочок бумаги на мелкие кусочки.
– А тот клуб, – спросил Ник, снимая свой пиджак со стула, – как он называется?
Джордж встал, положил телефон в карман пиджака и, глядя вслед уходящей женщине, с пониманием посмотрел на Ника.
– Он называется «Саблайм».
Свой медовый месяц я провел в Пунта-дель-Дьябло – там же, где бедный Панчо познакомился с Софи. В то время туда не приезжало столько туристов, сколько сейчас, а кроме того, был не сезон, хотя все еще стояла такая жара, что небо казалось раскаленным.
Мы жили в небольшом здании, выходящем на пляж, и по ночам, лежа под накрахмаленными белыми простынями, слушали тяжелые удары и шипение океанских волн, набегавших на песчаный берег внизу. Жилище было простым, но элегантным; покрытый керамической плиткой прохладный пол усыпан песком, который мы наносили своими голыми ногами, а владел домом жилистый югослав, любивший поговорить. Он усаживался вместе с нами в маленькой столовой, когда мы ели, стакан за стаканом пил розовое вино и читал нам лекции о пороках коммунизма. Его жена – она была также и поваром – выходила из кухни, вытирала руки о фартук, встав в проеме двери, и таращила на нас глаза. Ближе к вечеру югослав садился с вином на балконе и зачарованно смотрел на рассыпающиеся волны, положив ноги на деревянные перила, пока лед в ведерке уменьшался в размерах, постепенно превращаясь в воду.
Пунта-дель-Дьябло – рыбацкая деревушка, а ловят там главным образом акул. Помимо торговли рыбой местные жители промышляют изделиями из акульих зубов и морских раковин. Они продают и целые акульи челюсти с несколькими рядами перекрывающихся острых зубов. Моей жене не нравились акульи челюсти, и я купил ей сидящего на скале улыбающегося тюленя, сделанного из камушков и раковин. Однажды, гуляя вдоль пляжа, мы увидели кучку людей, собравшихся вокруг только что выгруженного на берег улова. Над нашими головами кружили птицы в ожидании поживы. Мы подошли ближе, и я увидел трех мертвых акул, лежавших на берегу. Они были не очень велики, но с характерными для акул мордами, спинными плавниками и хвостами. Жабры одной из них сочились кровью – она сражалась и билась, не желая попасть в плен. Пасти разорваны рыболовными крючками.
Какая-то собака стала их обнюхивать, один из рыбаков прогнал ее и потащил акулу по берегу за длинный хвост, оставляя за собой на песке след. Странно было видеть этих тяжелых мертвых рыб, шершавые туши которых вдавились в теплый песок, рыб, еще недавно плававших в океане далеко за линией прибоя, еще недавно изгибавшихся, крутившихся и стремительно носившихся в поисках своей добычи. Мертвые рыбы, ждущие птицы, непомнящие мозолистые руки рыбака.
Точно так же странно думать сейчас, когда я сижу здесь и пью пиво «Куско» за столиком только что открывшегося латиноамериканского ресторана в Дальстоне, что волны по-прежнему набегают на берег в Пунта-дель-Дьябло, а рыбаки так же вываливают на берег свой улов. Мой сын – он сидит рядом и беседует с бедным Панчо и мексиканской девушкой, которую тот встретил в salsateca[25], – был зачат в одну из ночей медового месяца в той маленькой рыбацкой деревушке. Об этом своем медовом месяце я не стал рассказывать бедному Панчо, потому что не хочу напоминать парню о его несчастной любви к Софи, которая по-прежнему держит его своими колдовскими чарами, как русалка. Бедолага продолжает надеяться – без всяких оснований и вопреки логике – на то, что в конце концов они снова соединятся.
Адольфо – аргентинец, которому принадлежит ресторан, – дразнит крайне патриотично настроенного Панчо, говоря, что Уругвай – всего лишь провинция Аргентины. Панчо в ответ напоминает: великий исполнитель танго Карлос Гардель родился в Уругвае, а не в Аргентине. Адольфо энергично отрицает это. Мой сын пытается произвести впечатление на мексиканскую девушку, рассказывая ей о глобализации экономики. Панчо сказал мне, что она родом из Мериды на Юкатанском полуострове, славящемся красивыми женщинами, и что раньше работала стриптизершей в Zona Rosa[26] – квартале красных фонарей в Мехико. Все та же история мигрантов: девушки из провинции, раздевающиеся в столицах стран третьего мира, латиноамериканцы и африканцы, убирающие помещения в европейских городах. Девушка вежливо кивает, делая вид, что ей интересно. У нее очень красивые иссиня-черные волосы, длинные и блестящие. Однако в ее занятиях стриптизом уроков актерского мастерства не предусматривалось, отчего ее попытка изобразить интерес выглядит жалкой, и только такой ненаблюдательный и не следящий за реакцией слушателей рассказчик, как мой сын, может этого не замечать.
Ресторан открыт навстречу теплому вечернему воздуху, и несколько посетителей пьют перуанское пиво или чилийское шардоне. Парочка молодых жителей Хэкни с серьезными бледными лицами устроили спектакль, заказывая блюда по-испански и называя Адольфо по имени. Как и большинству англичан, им очень тяжело выговаривать «р» и «о», если те стоят рядом. «А я хочу заказать cordero[27], Адольфо», – говорит мужчина. Его слова на мгновение повисают в воздухе, как воздушный пузырь, и Панчо следит за мексиканской девушкой, которая отвлеклась от захватывающей лекции моего сына о мировых финансовых центрах и запутанной экономике «южноазиатских тигров» и тихо хихикает, разглядывая свои руки.
