— Теперь мы знаем, кто предатель. Человек, повинный в смерти вашего сына, — не он один, правда, — вам известен, — сказал Каплан.
— Радоваться мне, что ли? — спросила Норма. — Или утешиться этим?
— В какой-то мере, да.
— Не слишком-то серьезное утешение, — возразил Сондерсен, наливая в стакан с «Рикаром» немного холодной воды.
— На что вы намекаете? — спросил Каплан.
— Сасаки предатель, он сам сказал. Но сейчас я абсолютно убежден, что есть и второй предатель. Его просто не может не быть.
— Почему вдруг? — полюбопытствовал Каплан.
— Стоило случиться чему-то, как тут же звонил человек с металлическими нотками в голосе, — сказал Сондерсен. — Всегда и везде. В Гамбурге, в Берлине, на Гернси. Он всегда на все сто процентов посвящен в наши дела. А сейчас? В Симьезе? Когда мы были у Сасаки? На сей раз он не позвонил! Впервые не позвонил — хотя я счел бы его звонок вполне уместным.
— Что верно, то верно, — озадаченно проговорила Норма. — Вы совершенно правы, господин Сондерсен. Почему он не позвонил к Киоси Сасаки?
— Потому что на сей раз его никто не проинформировал? — спросил Каплан.
— Или он был проинформирован, но имел вескую причину не звонить, — сказала Норма.
— Должны быть и другие объяснения, — повторил свою любимую фразу Сондерсен, потирая лоб. — Нет, я уверен, что есть другой предатель, и каждый его последующий шаг предсказать невозможно. После ареста Сасаки вся эта история вступила в критическую фазу. Впервые я просто-напросто… — он оборвал себя на полуслове и допил вино.
— Я тоже, — сказала Норма. — Я очень боюсь.
34
Самолет, в котором летели Норма и Каплан, приземлился в гамбургском аэропорту Фульсбюттель в четырнадцать пятьдесят.
По-прежнему было очень жарко и душно, и Норме показалось, что она в последний раз побывала здесь не три дня, а три года назад. Вместе с молодым израильтянином они прошли паспортный и таможенный контроль. В зале ожидания авиапассажиров встречали друзья, знакомые и родственники. Норма втайне надеялась, что увидит здесь Барски. Расстроенная, она шла рядом с Капланом, который нес свои и ее вещи.
— Норма! — услышала она тонкий детский голосок.
Она оглянулась. У выхода, несколько в тени, в белом платьице стояла Еля, улыбалась и махала ей рукой. Норма ощутила, как ее охватывает удивительно светлое и теплое чувство радости и благодарности. Девочка подбежала к ней, Норма нагнулась, обняла ее и прижала к себе.
— Вот, Норма, пожалуйста! — Еля протянула ей букет красных роз.
— Спасибо тебе, — сказала Норма. — Какие красивые!
Каплан остановился в некотором отдалении.
— Это от меня и от Яна, — уточнила Еля.
— Где же Ян?
Еля неопределенно махнула рукой в сторону стоянки машин:
— Где-то там.
— А почему не пришел сюда?
— Сказал, чтобы я одна вас встретила. Это, мол, будет для вас сюрпризом.
— Понимаю, — сказала Норма.
Ах, Ян! — подумала она.
— Если ты не против, пойдем сразу в «Альстерский павильон». Мне ужас как хочется мороженого. Шоколадного и клубничного! Ты ведь не против, а?
— Я — за! — сказала Норма.
— Помнишь, как я с тобой сидела там?
— А как же!
— У-у, как давно это было! Правда?
— Страшно давно, — сказала Норма.
Серебристо-серый «вольво» Барски остановился перед ними. Как только они вышли из здания аэровокзала, Барски улыбнулся Норме.
— Привет, — сказал он.
— Привет! — и бросилась ему на шею.
— Ладно, будет, будет, — успокаивал он ее.
— Я не знала, что и подумать…
— На твоем месте я подумал бы то же самое.
— Правда? — тихо проговорила Норма.
— Я же сказал тебе. Забудь об этом, — ответил он несколько жестко и, увидев подошедшего Каплана, обменялся с ним рукопожатием.
— Разве я не предсказывал вам?.. — сказал молодой израильтянин. — Я тоже поеду с вами полакомиться мороженым. Ванильным. Обожаю ванильное! Я от него без ума!
— Вы ребята что надо, — сказала Норма. — Оба!
— А что! Возражать не будем! — отшутился Каплан.
И поехали. Все боковые стекла опустили, машину продувал теплый ветер. Норма сидела рядом с девочкой на заднем сиденье, и у нее было такое ощущение, будто после долгих странствий она вернулась к близким и дорогим ее сердцу людям.
— Ты заметила? — спросила Еля.
— Что заметила?
— Что я надела мои любимые туфельки. Сине-белые.
— И правда, — сказала Норма. — Специально надела, потому что пойдем в кафе-мороженое?
— Специально для тебя, — сказала Еля. — Я не сама придумала, это Ян мне посоветовал.
Какой прекрасной может быть жизнь, подумала Норма. Конечно, лишь изредка и на короткое время. Зато как хорошо тогда!
Несколько позже они сидели за столиком в павильоне у реки.
От воды веяло прохладой, к причалу подходили одни теплоходы, а другие отходили. На палубах было много народа, опять звучала музыка — старые сентиментальные шлягеры. Еля с Капланом наслаждались мороженым, Норма пила охлажденный чай, а Барски — лимонад. Над водой поднимался первый осенний туман, и Норма вспоминала обо всем, что несколько часов назад в Ницце говорил ей Сондерсен, и страх не оставлял ее. Алые розы она поставила в вазочку.
— «C’est si bon», [38] — пел Ив Монтан.
— Звонил Патрик, — сказал Барски Каплану. — Похоже, они действительно серьезно продвинулись вперед с помощью идей Тома.
— Выходит, мои предсказания сбылись, — заметил Каплан. — Я отдал Патрику все оставшиеся после Тома бумаги. Конспект его методических разработок, по которым Так составил вакцину. Через несколько дней мы узнаем, подействовала ли она.
— Возможно ли это? — спросила Норма. — Я в том смысле, что Патрик и его друзья в Париже работают с радиоактивными изотопами, а вы — с вирусами.
— В том-то и сила методики Тома, — сказал Барски, — это, так сказать, философское обоснование возможностей применять и вирусы, и радиоактивное облучение.
— «…bras dessus, bras dessus, en chantant des chansons», [39] — пел Ив Монтан.
— Видишь ли, — объяснял Барски, — Том как бы создал исходные материалы — никогда он не работал столь продуктивно, как во время своей болезни; поверь, я знаю, что говорю. Это мне и Эли стало ясно сразу же, когда мы познакомились с разработками Така. Пользуясь методикой Тома можно составлять самые разные вакцины. Просто и гениально.
— Да, Том — гений, — сказал Каплан. — Мозг его работал с четкостью электронного компьютера. Фантазия так и бурлила. Да и руки у него были золотые. И вдобавок он всегда был готов рискнуть… Вкусное мороженое? — спросил он маленькую девочку.
Еля даже причмокнула от удовольствия.
— Супер! Я всегда говорила, ничего лучше шоколадного и клубничного на свете не бывает.
— И еще ванильного, — сказал Каплан. — Да, фрау Десмонд, Том был всесторонне одаренным человеком. Есть много ученых, которые ставят поразительные эксперименты и приходят к удивительным результатам. Одно только «но»: в большинстве случаев они не знают, как свои открытия применить. Возьмите ученых, занятых передачей наследственности. Сколько незаурядных результатов. А дело — ни с места. Уже лет сто. Пока в Кембридже не появились два высокомерных юнца, которые до того ничем, кроме тенниса и французских красоток, не интересовались, пока, значит, Фрэнсис Крик и Джеймс Уотсон в припадке немыслимого величия не нашли двойной геликс ДНК. Вот как бывает. Перед своей смертью Том сделал открытие ничуть не меньшей важности. Так и мои коллеги по редакции просиживают целые дни в одном кабинете со мной. И болтают. И расслабляются: отдыхают между одним происшествием и другим. Между двумя перестрелками. Между смертью и жизнью, жизнью и смертью.
— Большинство из нас, — говорил Барски, — за всю жизнь ничего гениального создать не успевают. Работаем, стараемся. Только одного старания мало. А Том перед смертью сделал фантастическое открытие. Вот почему я и отослал все его разработки Патрику — в надежде, что они пригодятся в Париже в поисках вакцины против злокозненного вируса, вызвавшего новую разновидность рака. И Патрик сообщил мне, что дело, похоже, идет на лад.
