— Петер Ульрих! Петер Ульрих!
Водитель наклонился к микрофону справа от руля.
— Петер Ульрих на связи!
— Говорит Цезарь Виктор. Для информации: наши парни и специалисты только что вошли в здание издательства и типографии «Гамбургер альгемайне». Сотрудники издательства один за другим покидают здание. Эвакуируются также жители нескольких соседних домов. Квартал почти полностью оцеплен. До объявленного взрыва остается двадцать четыре минуты. Конец.
— Принял, Цезарь Виктор, — сказал водитель. И через плечо бросил Норме: — К счастью, угрозы чаще всего угрозами и остаются. Безумцы они — те, кто запугивает людей. Чаще всего бомбы не взрываются. Или их и в помине нет. Но мало ли что…
— Не говори, — поправил его коллега. — Бывает, что и взрываются. И не так уже редко. Поэтому к каждому звонку или предупреждению относимся на полном серьезе. Не хотел бы я быть на месте специалистов по терактам. Никогда нельзя знать заранее, что у этих обезумевших кретинов на уме…
Машину сильно тряхнуло на выбоине, и она едва не вылетела в кювет, но водитель сумел вовремя вывернуть руль.
— Извините, — сказал он.
За Раммельсло машины свернули на автостраду Ганновер-Гамбург. Здесь очень интенсивное движение. Сирена первого «мерседеса» выла не умолкая, мигалка вертелась. Все три машины вышли в левый ряд и обгоняли остальных.
— Первым в здание, которое угрожают взорвать, входят специалисты по терактам и проводники служебных собак. С тем, кто хорошо знает здание и все его помещения. Обыскиваются общедоступные места. То есть цеха, залы, лифты — словом, те помещения, куда без труда попадет почти каждый. Уборные, курительные комнаты — ну и так далее.
— Но ведь они каждую минуту рискуют жизнью, — сказала Норма.
— Я же говорю, счастье еще, что большинство звонков — пустые угрозы. Или дурацкие шутки.
— Петер Ульрих! — раздался голос из «уоки-токи». — Вызываю Петера Ульриха! Говорит Цезарь Виктор.
— Пока ничего не нашли, Петер Ульрих. Семнадцать минут до нуля! Где вы находитесь?
— На автостраде. Примерно в двадцати километрах от эльбских мостов.
— Благодарю, Петер Ульрих. Вы едете прямо к временному штабу оперативной группы, к господину Сондерсену. Поняли?
— Я с первого раза понял, Цезарь Виктор. Конец.
— А если действительно найдут бомбу? — спросил Барски. — Что тогда?
— Смотря по ситуации, — ответил водитель. — Сколько осталось времени? Какого типа бомба? Но в любом случае эту штуковину помещают в толстостенный стальной кожух, чтобы при взрыве она не наделала особого вреда. Если удастся, бомбу вывозят из здания на специальный полигон для взрыва. Если, конечно, вы уверены, что времени у вас хватит. Обычно бомбу обезвреживают все-таки в помещении.
День ясный, солнечный. Мимо пролетают поля, луга, перелески.
Снова в эфире появился Цезарь Виктор и сообщил, что бомба пока не найдена. Девять минут до нуля!
— Вот проклятье! — выругался водитель.
— Каким образом Сондерсен оказался в Гамбурге? — спросила Норма. — Ведь он задержался по делам в Ницце.
— Не знаю. Нам велели отвезти вас в его оперативный штаб — сами слышали! Сейчас он там — вот и все, что я знаю.
— Там вы, по крайней мере, будете в полной безопасности, — сказал его напарник.
Норма перевела взгляд на Барски.
— О чем вы сейчас подумали?
— О том, что полная безопасность — величайшая иллюзия из всех существующих, — ответил он, положив свою руку на ее.
Прошло еще несколько минут. И снова послышался хриплый голос:
— Петер Ульрих! Петер Ульрих! Здесь Цезарь Виктор.
— Петер Ульрих на связи. Какие новости, Цезарь Виктор?
— У нас сообщение для вас. Где фрау Десмонд и господин доктор Барски?
— Здесь, в моей машине.
— А фрау доктор Гордон?
— В следующей. Доктор Каплан в «вольво» доктора Барски.
— О’кей. Пусть ваши коллеги доставят фрау Гордон в институт и остаются при ней. Вы немедленно отвезете фрау Десмонд и господина Барски в похоронное бюро Ойгена Гесса на Уленхорстервег. Просигнальте доктору Каплану, чтобы следовал за вами!
— В похоронное бюро? На Уленхорстервег? Что еще за шуточки?
— Нам не до шуток! Это приказ господина Сондерсена. Поезжайте, да поскорее!
— Но почему туда?
— Не моего ума дело. Господин Гесс позвонил в оперативный штаб и что-то сообщил господину Сондерсену. От него мы и получили приказ. Ваши коллеги слышат меня? Людвиг Тео? Слышите?
— Каждое слово, Цезарь Виктор. Мы сворачиваем в сторону института.
— О’кей. Людвиг Тео! Подождите… подождите… я скоро опять свяжусь с вами… — голос умолк. Из наушников доносился только треск. И вскоре Цезарь Виктор снова появился в эфире. — Говорит Цезарь Виктор! Всем! Всем! Только что стало известно: бомба найдена. Повторяю: бомбу нашли. Минеры пытаются обезвредить ее прямо в здании.
— Выходит, они это всерьез… — задумчиво проговорил водитель.
— Повторяю: Людвиг Тео — в институт. А Петер Ульрих — немедленно в похоронное бюро на Уленхорстервег. Конец.
38
Уленхорстервег, заведение господина Гесса. Здесь уже стояли три машины сотрудников Сондерсена. Первый «мерседес» и «вольво» Барски остановились вплотную за ними.
Норма, Каплан и Барски вошли в траурный зал. Рядом с гробом на черном пьедестале, рядом с двумя массивными высокими канделябрами с толстыми свечами стояли двое служащих в черных костюмах. В помещении прохладно. Из скрытых динамиков слышится приглушенная музыка: Шопен. Когда я была здесь в последний раз? — подумала Норма. Снова круг, и он пройден…
К ним подошел молодой человек в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке, проводил всех троих в кабинет Ойгена Гесса. Им навстречу вышел пожилой мужчина. Норма увидела, что помимо него в кабинете, вся обстановка которого была выдержана в черных тонах, присутствуют ее издатель, семидесятидвухлетний Хубертус Штайн, Карл Сондерсен и Алвин Вестен. Норма познакомила Барски с высоким стройным издателем. Штайн был явно потрясен. Прежде чем протянуть руку Сондерсену, Норма обняла Вестена.
— Повезло, — сказал тот, когда все сели. — Бомбу нашла собака — в бумажном складе под столом, в портфеле. Взорвись она, издательство и типография взлетели бы на воздух. Да и соседние дома могли пострадать. Чрезвычайно мощный заряд…
— Когда вы вернулись из Ниццы, господин Сондерсен? — спросила Норма.
— Два часа назад. Вообще-то у меня там было еще много дел с Сасаки и Полис жюдисьер. Но меня мучила мысль, от которой я никак не мог отделаться. Я извинился перед комиссаром Колленом и прилетел сюда на нашем полицейском самолетике. Дурные мысли и предчувствия меня никогда не обманывают. И когда господин Гесс попросил меня приехать сюда немедленно, я ничуть не удивился.
Глаза у Сондерсена воспаленные. Норма вспомнила, что этот человек не спал уже трое суток.
— Пожалуйста, господин Гесс, вы собирались нам что-то сообщить.
Гесс сидел за заваленным бумагами письменным столом и то и дело переставлял с места на место черную керамическую вазу с белыми шелковыми хризантемами. Обшитый черными обоями кабинет подсвечивался снизу матовыми светильниками.
— На мне большой грех, — сказал Ойген Гесс. — Бесконечно большой. Я виноват… Но с другой стороны… Я просто не мог себе представить, что это зайдет так далеко… что ненависть его сжигает… что он готов воистину на все…
— О ком вы говорите? — спросил Каплан.
— О своем единоутробном брате, — ответил за него Сондерсен.
Гесс судорожно сжимал свои холеные белые руки.
— Мы его знаем? — спросила Норма.
— О да, — проговорил издатель Штайн. — О да, дорогая фрау Десмонд!
— Кто он?
— Наш главный редактор, — сказал Штайн, опустив голову. — Доктор Понтер Ханске.
38
— Ханске ваш единоутробный брат? — уставилась на Гесса Норма.
— Да, сударыня, — тихо проговорил тот. — Господину Сондерсену я уже сказал. И он наверняка велел проверить этот факт.
