Глаз крапчатого коричневого бурдюка по-прежнему внимательно следил за ним из коралловой норы, однако один кончик его небольшого щупальца с покачивающимися верхними розовыми присосками нерешительно высовывался на дюйм-два из мрака. Декстер Смит удовлетворенно хмыкнул. Было бы время, возможно всего один месяц вдобавок к тем двум, что он приручал Осьминожку, и она была бы укрощена, как миленькая. Но у него не было этого месяца. Может, попытаться сегодня вместо обычного куска сырого мяса, нанизанного на гарпун, самому опуститься вниз и предложить щупальцу руку? Так сказать, поздороваться? «Ну нет, Осьминожка, — подумал он. — Я еще не могу тебе довериться». Почти наверняка другие щупальца тотчас метнутся из норы и захватят руку. Достаточно им утянуть его под воду даже меньше, чем на два фута, как пробковый клапан маски автоматически закроется, и он или задохнется, или же утонет, если успеет сдернуть ее. Он сможет еще нанести резкий удар гарпуном, но, чтобы убить Осьминожку, этого явно не хватит. Нет, не сейчас. Попозже. Получится, как в игре в русскую рулетку, и почти с теми же шансами — пять к одному. Так можно быстро и эксцентрично выпутаться из затруднения. Но не сейчас. Один очень интересный вопрос может остаться не решенным. Ведь он пообещал этому милому профессору Бенгри из института… Декстер Смит расслабленно поплыл к рифу, в то время как его глаза напряженно выискивали на дне зловещие очертания клинообразной рыбы-скорпены или, как назвал бы ее Бенгри, Scorpaena plumieri.
Кавалер ордена Британской империи, майор Королевской морской пехоты в отставке Декстер Смит — когда-то храбрый и находчивый офицер, статный мужчина, охотно демонстрировавший сексуальный строй своих зубов, особенно перед женским вспомогательным персоналом из сухопутных войск, ВМС и армейской транспортной службы. Девчата обеспечивали работу коммуникационных линий и секретариата специальной оперативной группы, в которую его включили под конец служебной карьеры. Теперь же ему — пятьдесят четыре, на голове начинает появляться лысина, а когда он только в плавках фирмы «Джантзен» — видно, как провисает его животик. И у него было уже два приступа коронарного тромбоза, причем второй — всего лишь месяц назад («Второе предупреждение», как шутливо выразился при появлении Декстера Смита на Ямайке доктор Джими Гривз, игрок в покер в «Клубе Принца»). Впрочем, в хорошо подобранной одежде, когда укрыты от посторонних взглядов вздувшиеся вены и спрятан живот, благодаря безукоризненному поясу и подтяжкам, на вечеринках с коктейлем или на обедах, устраиваемых на «Северном побережье» острова, его все еще считали стройным мужчиной. Для друзей и соседей Смита было непонятно, почему несмотря на то, что лечащий врач запретил ему выпивать больше нескольких капель виски и ограничил его десятком сигарет в день, он продолжал дымить, как труба, и каждый вечер добирался до кровати изрядно перебрав.
А правда заключалась в том, что Декстер Смит подошел к той грани, за которой начинает просматриваться стремление умереть. Причин для такого состояния духа хватало, и они не являлись слишком сложными. Он крепко привязался к Ямайке, и тропическая праздность разъела его настолько глубоко, что внешне он напоминал вроде бы прочно стоящее дерево, хотя его ядро давно превращено в труху термитами лени, излишней снисходительности к себе, чувства вины за какие-то прошлые грехи и общего отвращения к собственной личности. С тех пор, как два года назад умерла Мэри, он никого не полюбил. Он не был уверен в том, что и ее-то по-настоящему любил, но чувствовал, что каждый час и день ему не хватало ее любви к нему и ее веселого, шумного, ворчливого, а зачастую и раздражающего присутствия. К международным отбросам общества, в котором Смит вращался на «Северном побережье», он не испытывал ничего, кроме ненависти, хотя, бывало, и мартини пил, и закусывал за их счет. Он мог бы подружиться с более солидными людьми, например фермерами, владельцами плантаций на побережье, местными интеллектуалами, политиками, но это означало бы возвращение к тем серьезным ценностям жизни, против которых восставали его душа и ленивое тело. Так что вопрос о сокращении выпивок он перед собой ставить не собирался. Смиту все решительно надоело, надоело до смерти, и, если бы не один жизненный момент, он давно бы опустошил бутылку веронала, которую легко достал у местного врача. Линия жизни, заставлявшая его карабкаться к краю пропасти, была незамысловатой. Горькие пьяницы весьма отчетливо проявляют свои темпераменты, и к какому типу из классической четверки они относятся — сангвиникам, флегматикам, холерикам или меланхоликам — определить легко.
Пьяница-сангвиник надирается до впадения в истерику и идиотизм; флегматик погружается в трясину мрачного уныния; холерик — ожившая пьяная дерущаяся карикатура из мультфильма, значительную часть времени вынужден проводить в тюрьме за избиение людей и порчу вещей; наконец, меланхолик становится жертвой слезливой сентиментальности и жалости к самому себе. Майор Смит был явно выраженным меланхоликом с бредовой идеей о содружестве с птицами, насекомыми и рыбами, населявшими принадлежащую ему территорию виллы «Маленькие волны» площадью пять акров, включая пляж и коралловый риф (данное им название вилле весьма симптоматично). Особой благосклонностью майора пользовались рыбы. Он называл их «люди», а так как и рыбы, и большинство маленьких птичек постоянно крутились вокруг рифа, через два года он знал их всех, нежно любил и верил, что они отвечают ему взаимностью.
И они узнавали его. Как обитатели зоопарков узнают смотрителей, тем более что он ежедневно снабжал их пищей, собирая водоросли и тщательно перемешивая песок и камушки для обитателей дна, разбивая морские яйца и разделывая морских ежей для небольших хищников, принося падаль и требуху для крупных. Вот и теперь, когда он медленно и тяжело проплывал мимо рифа, его «люди» бесстрашно сновали вокруг, натыкаясь на трезубец, который в их представлении был лишь ложкой— кормилицей, — заглядывали прямо в стекло маски, а самые бесстрашные и драчливые даже пощипывали за ноги. Интуитивно майор Смит узнавал всех этих прекрасно раскрашенных маленьких «людей» и мысленно приветствовал их. «Доброе утро, прекрасная Грегори», — это темно-голубой драгоценной рыбке с яркими крапинками, которая в точности повторяла картинку в рекламе флакона духов «В ночи». «Прости, не сегодня, дорогая» — это уже трепещущей рыбке-бабочке с фальшивыми черными глазами на хвосте. «Все-таки ты очень толст, мой мальчик», к рыбе-попугаю цвета индиго, вес которого, должно быть, достигал добрых десяти фунтов. Однако сегодня предстояла работа, и глаза высматривали лишь одного из «людей» — его единственного врага на рифе, единственного, которого он убьет сразу же, — рыбу— скорпену.
Рыба-скорпена обитает в большинстве южных морей мира, причем ее вест-индская разновидность достигает в длину лишь около двенадцати дюймов, с весом один фунт. Это, несомненно, самая уродливая морская рыба, как если бы сама природа предупреждала о грозящей опасности при встрече с таким крапчатым серо-коричневым существом с клинообразной щетинистой головой и мясистыми «бровями», нависающими над злыми красными глазами. Окраска и силуэт рыбы обеспечивают ей прекрасный камуфляж на рифе. Хотя сама рыба-скорпена и маленькая, ее набитый зубами рот настолько широк, что может заглотить большинство из обитающих у рифа рыб. Ее сверхоружие размещается в шипах спинных плавников, которые, действуя при контакте как иглы для подкожного впрыскивания, соединены с ядовитыми железами, содержащими достаточное количество дотоксина для убийства человека. При этом достаточно быть лишь слегка оцарапанным в уязвимом месте. Для пловца у рифов рыба-скорпена представляет значительно большую опасность, чем барракуда или акула, потому что, уверенная в своем камуфляже и своем оружии, она сдвигается с места лишь при приближении или даже прикосновении к ней. Но и в этом случае скорпена отплывает только на несколько ярдов. Покачивая широкими странной расцветки грудными плавниками, скорпена обычно устраивается на песке, где напоминает выступ разросшегося коралла, или же прячется среди камней и водорослей, где фактически исчезает из вида.
Майор Смит был полон решимости найти скорпену, пронзить ее гарпуном, принести Осьминожке и понаблюдать, съест она ее или выплюнет, распознает ли ядовитость рыбки. Съест осьминог только тело и оставит плавники? Съест все? А если так, подействует ли на него яд? Вот вопросы, на которые ждет ответа профессор Бенгри в институте. Поэтому, зная, что на вилле «Маленькие волны» ему больше не жить, Смит сегодня ответит на них. Пусть даже ценой гибели миленькой Осьминожки, но он оставит в память о своей нынешней пустой жизни хотя бы небольшой след в каких— нибудь пыльных морских биологических архивах института. И все потому, что за последние два часа и без того постылая жизнь майора Смита повернулась к нему еще более худшей стороной. Настолько худшей, что ему просто посчастливится, если через несколько недель он отделается приговором суда о пожизненном заключении. Эти недели — время, необходимое для обмена телеграммами между Домом правительства на Ямайке и Министерством по делам колоний в метрополии, далее секретной службой, и затем — со Скотланд-Ярдом и государственным прокурором. А вся заваруха началась с появлением на вилле человека по имени Джеймс Бонд, который примчался на такси в десять тридцать утра из Кингстона.
