Едва Бонд закончил анализ характеров игроков, как около стола бесшумно, экономя, подобно большой рыбе, движения, возник Намбер. Он холодно улыбнулся присутствующим и занял свое место в кресле банкомета напротив Бонда.
Таким же скупым движением он с треском распечатал грубыми, но быстрыми пальцами толстую пачку карт, которую крупье положил перед ним. Затем, когда крупье ловко уложил все шесть колод в сабо, Намбер что-то шепнул ему.
— Mesdames et messieurs, les jeux sont faits. Un banco de cinq cent mille [11], — объявил крупье и, когда грек на первом номере постучал пальцем по столу, добавил: — Le banco est fait. [12]
Намбер наклонился к сабо, чуть встряхнул его, подравнивая колоды, и вот первая карта показалась из отверстия, похожая на бледно-розовый язык. Указательным пальцем Намбер прижал ее к сукну и отодвинул сантиметров на тридцать вправо, в сторону грека. Потом вытащил карту для себя, затем вторую для грека и еще одну для себя.
Он застыл, не прикасаясь к картам, вглядываясь греку в лицо. Крупье осторожно поддел обе карты грека своей длинной лопаткой и быстрым движением перекинул их еще на несколько сантиметров, так чтобы они легли точно перед бледными волосатыми руками, похожими на двух притаившихся крабов. Оба краба двинулись к картам.
Накрыв широкой ладонью карты, грек склонил голову и осторожно открыл угол верхней карты. Затем другой рукой чуть выдвинул нижнюю так, чтобы была видна только она.
Лицо грека оставалось каменным. Он опустил левую ладонь на стол и плавно убрал ее, оставив перед собой свои две загадочные карты.
Он смотрел Намберу прямо в глаза.
— Нет, — сказал он ничего не выражающим голосом.
То, что грек оставил свои две карты и не взял третью, говорило лишь о том, что у него либо пять, либо шесть, либо семь очков. Чтобы быть уверенным в выигрыше, банкомет должен предъявить восемь или девять. Если у него их нет, он, как и все, имеет право взять третью карту, которая может и улучшить, и ухудшить его положение.
Карты Намбера лежали в нескольких сантиметрах от его сцепленных рук. Правой рукой он придвинул их к себе и легким щелчком перевернул их.
Это были четверка и пятерка. Девять на сдаче. Он выиграл.
— Neuf la banque [13], — ровным голосом сказал крупье. Своей лопаточкой он перевернул карты грека и так же бесстрастно объявил: — Et ie sept. [14]
После этого он забрал со стола битые семерку и даму и опустил их в прорезь в столе рядом со своим креслом. Они упали в металлическую коробку, довольно громко ударившись о пока еще не устланное картами дно. Следом туда упали карты Намбера.
Грек снял с большой стопки стотысячных жетонов пять кружков, и крупье придвинул их в центр стола к пятисоттысячному жетону Намбера. С каждого выигрыша казино получает небольшой процент, но по традиции на больших столах этот процент берет на себя банкомет, либо заранее внося оговоренную сумму, либо рассчитываясь по окончании партии, с тем, чтобы на банке всегда стояла ровная сумма. Намбер выбрал второй вариант.
Крупье опустил в специальную прорезь несколько жетонов, которые потом будут предложены к оплате банкомету, и спокойно объявил:
— Un banco d un million. [15]
— Suivi [16], — тихо сказал грек, пользуясь своим правом отыграть проигранный банк.
Бонд закурил и поудобнее устроился в кресле.
Большая игра началась; эти же спокойные слова будут из раза в раз повторяться до конца, до того момента, когда игроки выйдут из-за стола. После этого использованные колоды будут преданы огню, стол накроют чехлом, похожим на саван, зеленое поле боя, впитав последние капли крови своих жертв, утолит жажду.
Взяв третью карту, грек смог набрать только четыре очка против семи у банкомета.
— Un banco de deux millions [17], — сказал крупье.
— Принято, — сказал Бонд.
Намбер без видимого интереса посмотрел в сторону Бонда; круглые глаза придавали его бесстрастному взгляду что-то кукольное. Его рука медленно сползла со стола и скользнула в карман смокинга. Он извлек маленький цилиндрический предмет, отвинтил крышку и, с не очень уместной тщательностью вставив горлышко цилиндра в ноздри, глубоко вдохнул пары ортедрина.
Не торопясь, он убрал распылитель в карман и привычно встряхнул сабо.
Во время этой неприятной пантомимы Бонд хладнокровно выдерживал взгляд Намбера, не переставая разглядывать его широкое бледное лицо с коротким ершиком рыжеватых волос, мокрые пунцовые, никогда не улыбающиеся губы, плечи под широким смокингом, который, не будь отблеска света на сатиновых лацканах, более походил бы на черную шкуру на торсе Минотавра.
Бонд положил, не считая, на стол пачку банкнот. Если он проиграет, крупье возьмет из нее столько, сколько нужно, суть этого принятого в картах жеста заключалась в желании показать: игрок не собирается скоро закончить партию и предъявленные деньги — лишь небольшая часть имеющихся у него в наличии.
Все почувствовали напряжение противников и, когда Намбер начал сдавать карты, за столом стало тихо.
Концом лопатки крупье пододвинул к Бонду две его карты. Тот, продолжая смотреть на Намбера, протянул к ним руку, на мгновение опустил глаза, затем, вновь взглянув на противника, небрежно перевернул их.
Девять: четверка и пятерка.
По столу прокатился завистливый вздох, двое, сидящих слева от Бонда, обменялись грустными взглядами, жалея, что у них не хватило смелости принять игру.
Чуть заметно пожав плечами, Намбер медленно перевернул свои карты и отбросил их от себя. Два валета. Ни очка.
— Баккара, — сказал крупье, пододвигая к Бонду жетоны. Тот убрал их в правый карман вместе со своей нераспечатанной пачкой. Хотя его лицо по-прежнему не выдавало ни малейшего волнения, он был рад своему первому успеху и молчаливым поздравлениям, идущим со всех сторон.
Дама, сидящая слева от него, миссис Дюпон, повернулась к нему и натянуто улыбнулась.
— Надо было опередить вас. Как только сдали карты, я почувствовала, что вы выиграете.
— Игра только начинается, — сказал Бонд. — Наверное, в следующий раз вы не ошибетесь.
Сидящий рядом с супругой господин Дюпон наклонился к Бонду и философски заметил:
— Если бы мы умели никогда не ошибаться, никто из нас здесь бы не сидел.
— Я бы все равно была здесь, — откликнулась миссис Дюпон со смехом. — Я же играю для собственного удовольствия!
Игра возобновилась. Бонд бросил взгляд на толпу, собравшуюся у загородки. Он без труда заметил двух телохранителей Намбера, стоящих позади хозяина, по обе стороны от него. Они были более или менее похожи на остальных зрителей, но недостаточно выразительно переживали игру, чтобы остаться незамеченными.
Тот, который держался справа от Намбера, был высоким, в смокинге, с похоронной миной на невыразительном земляного цвета лице. Глаза у него бегали и сверкали, как у заговорщика. Его длинное тело все время дергалось, руки беспокойно полировали медную загородку. Бонд подумал, что этот человек должен убивать, не спрашивая, кого он убивает, и скорее всего предпочитает своих жертв душить. В нем было что-то от Ленни из «Мышей и людей», с той разницей, что у этого жестокость была порождением не инфантильности, а наркотиков. Марихуана, определил Бонд.
Второй — маленький, чрезвычайно смуглый, с плоской головой и густо набриолиненными волосами — был похож на корсиканского лавочника. Должно быть, он был инвалидом. Толстая бамбуковая трость с резиновой пяткой висела рядом с ним на загородке.
«Он должен был получить разрешение, чтобы пронести ее с собой», — отметил про себя Бонд, знающий, что в игорных домах на трости и прочие подобные предметы наложен запрет во избежание бурного проявления эмоций. «Корсиканец» производил впечатление довольного собой человека, не считающего нужным скрывать свои очень плохие зубы. У него были густые черные усы, очень волосатые руки. Наверное, и все его тело было покрыто такими же черными густыми волосами…
Игра шла без неожиданностей, но с чуть заметным оживлением за столом.
В железке и в баккара третья партия подобна звуковому барьеру. Удача может отвернуться от вас в первых двух, в третьей — это уже катастрофа. Вероятно поэтому банкомет и игроки предпочитали не рисковать, хотя на банке за два часа игры уже побывало в общей сложности десять миллионов.
Бонд не знал, сколько именно Намбер выиграл за предыдущие два дня. Предположительно — около пяти миллионов, так что теперь его капитал не должен превышать двадцати.
На самом же деле сегодня днем Намбер проиграл. И проиграл много. В его распоряжении оставалось всего десять миллионов против двадцати восьми миллионов Бонда, если считать те четыре, которые он выиграл к часу ночи.
Бонд был доволен тем, как шла игра, но не расслаблялся. Намбер ничем не выдавал своего волнения. Он продолжал играть как автомат, молча, лишь изредка тихо отдавая распоряжения крупье о ставке в очередной партии.
