С неба падали сухие и редкие, легкие, как пух, снежинки.
— Однако, опять снег будет, — сказал как бы про себя Быканыров, поглядев на небо.
Они пошли по поселку. Почти изо всех труб ровными высокими столбами валил густой дым. Воздух был пропитан запахами свежевыпеченного хлеба, какого-то аппетитного варева, обжитых домов, жарко натопленной бани.
Шелестов и Быканыров сидели в конторе рудника друг против друга. Молчали. Майор курил одну папиросу за другой, а старый охотник посасывал свою неизменную глиняную трубку. Она издавала то хрип, то свист, то отчаянно потрескивала, будто собираясь взорваться, но все же безотказно дымила и вполне устраивала старика. И он не решился бы сменить ее ни на какую новую.
Молчание нарушил Быканыров.
— Зачем ты позвал коменданта? — задал он вопрос.
Шелестов посмотрел в глаза старого друга и тихо ответил, выпуская клубы дыма:
— Поручу ему обойти все квартиры в поселке. Чем черт не шутит, может быть, кто и видел постороннего на руднике. Он же в конце концов человек, а не иголка.
— Хорошо задумал, хорошо, — одобрил Быканыров. Не имея к тому никаких оснований, он тоже почему-то связывал появление в тайге неизвестного с совершенным преступлением, а потому и высказал свое предположение: — Думаю так: человек на рудник пришел, а обратно не ушел. Тут, однако, остался. Я ходил долго кругом, следов нет. Совсем нет. Гладко кругом, тайга, снег.
— И это возможно. Вполне возможно, — согласился майор.
— А зачем коменданта посылать? — спросил Быканыров. — Сходи сам, или я схожу.
Шелестов отрицательно помотал головой:
— Нельзя. Неудобно. И ты, и я новые здесь люди и можем вызвать подозрение.
— Однако, правильно, — быстро согласился Быканыров.
Шелестов, прежде чем обратиться за помощью коменданта, долго раздумывал, стоит ли посвящать лишнего человека в это странное происшествие. Вначале он решил поручить Винокурову обойти поселковые дома и побеседовать с их обитателями. Но только что покинувший контору Винокуров честно признался, что был за все время работы на руднике не более чем в двух-трех домах, и что его приход тоже может вызвать кривотолки. Поэтому пришлось остановиться на Белолюбском.
Винокуров дал ему хорошую характеристику, отрекомендовал его человеком проверенным, энергичным, который с успехом справится и с более сложным поручением.
Со слов Винокурова, Белолюбский пришел на Той Хая года полтора назад с Джугджурских приисков. Вначале его поставили работать на лесопилку, потом перевели в механический цех, затем выдвинули заведывать транспортом, а осенью назначили комендантом.
Опять на некоторое время воцарилось молчание, и опять его нарушил Быканыров.
— Зачем много думаешь? Голова заболит, — проговорил он. — Все хорошо будет. Сначала мало-мало плохо, а потом хорошо. Изловим худого человека, в тайге не скроется. Помнишь Ухгун атаха?
— Кого, кого?
— Ухгун атаха.
Шелестов невольно прикрыл глаза, и в его памяти ожило давно прошедшее. В сороковом году он и Быканыров долго ходили из одного конца тайги в другой в поисках диверсанта, пробравшегося из-за кордона. Он совершал поджоги в колхозах, факториях, на приисках и был неуловим. Якуты прозвали его Ухгун атах, что означает длинная нога. Диверсант не оставлял за собой никаких следов, действовал в одиночку и безнаказанно совершал преступления два месяца сряду. Шелестов утратил надежду изловить его, но все же изловил. И помог ему в этом старик Быканыров. Он упорно искал след диверсанта на восточной окраине Якутии и, наконец, набрел на него.
— Да, отлично помню, — заметил Шелестов. — Все-таки он не минул наших рук.
— И этот попадет, — заверил Быканыров.
В коридоре послышались шаги, раздался стук в дверь, и в комнату вошел комендант Белолюбский.
Майор пригласил его сесть и сразу приступил к делу:
— Вы сможете, не вызвав особых подозрений и ненужных расспросов, обойти квартиры в поселке и проверить, нет ли где-либо в доме постороннего человека?
Белолюбский усмехнулся, воткнул докуренную до «фабрики» папиросу в пепельницу и, в свою очередь, спросил:
— Вы мне не верите?
— Это как понимать?
— Я же не маленький. Слава богу, пятьдесят три года прожил на этом свете. Я же заверил вас, что в поселке нет посторонних. Ни одного человека. А вы не верите.
Шелестов нахмурился.
— Дело не в том, верю я вам или не верю. Я получил достоверные данные, что кто-то посторонний проник на днях в поселок и остался в нем.
Комендант взглянул мельком на Быканырова и пожал плечами.
— Кто может знать, какая и откуда нагрянет беда. Но если это так, то комендант я никудышный и гнать меня надо в шею. Нет, не может быть. Я сейчас могу рассказать вам, что делается в каждом доме, а вы нарочно проверьте. Хотите?
— Не особенно, — ответил Шелестов. — Я хочу, чтобы вы проверили, это будет удобнее.
— Пожалуйста. Если дело за мной, то я тут все вверх дном переверну.
— Этого как раз и не требуется, — пояснил майор.
Белолюбский добродушно улыбнулся:
— Я шучу. Сделаю все так, что и комар носа не подточит.
— А сколько времени займет обход?
Белолюбский задумался, и тут впервые на его покатом лбу Шелестов подметил собравшиеся в гармошку тоненькие морщины.
— К ночи, пожалуй, управлюсь.
— Отлично! — и Шелестов встал. — Не стану вас задерживать.
* * *
Сгущались сумерки. Падал обильный снег, который предсказал Быканыров.
В избе Василия Оросутцева царила темнота.
Шараборина не было в комнате. Теплой комнате он предпочел сырое подполье. Забравшись туда, он постлал на землю медвежью шкуру, расположился на ней и заснул. Подполье не казалось ему особенно приятным местом, но он не решился спать в комнате. У него были на этот счет свои соображения.
«Что ни говори, а в подполье надежнее, — рассуждал он. — Там никто не увидит. Ему хорошо, — подумал он об Оросутцеве. — У него паспорт на руках. А мое дело собачье. А раз так — лезь в конуру».
Шараборин не слышал, как возвратился хозяин, как он отпер дверь, вошел в комнату. И лишь когда над его головой раздались тяжелые шаги и скрип прогнивших половиц, он очнулся и насторожился.
— Эй, таракан! Вылезай быстро! — громко скомандовал Оросутцев и притопнул повелительно ногой. Ему не трудно было догадаться, что гость сидит в подполье.
Шараборин не заставил себя долго ждать. Творило подполья приподнялось, и в черном проеме показалась бритая голова гостя.
— Быстрее, — раздраженно торопил Оросутцев.
— Что так? — спросил Шараборин, и на лице его отразилась смесь удивления и испуга.
Оросутцев не удостоил его ответом.
Шараборин вскарабкался наверх, напустив из подполья в комнату сырого затхлого воздуха.
— Заячья душа, — скривил губы Оросутцев, и в лице его появилось что-то свирепое. — Чего черт понес тебя в подполье? Стучался кто, что ли?
Шараборин только покрутил головой. Он не стал объяснять, чем был вызван его переход в подполье. В таком случае пришлось бы признаться в ничем не оправданной трусости. Человеку, совесть которого черна, всегда не по себе одному, и он не знает, куда себя деть. Он уселся на табурет, зевнул, протер кулаками заспанные глаза, почесал за пазухой и попросил папиросу.
Оросутцев подал ему пачку «Беломорканала» и спички.
Шараборин закурил, потянулся рукой к выключателю, чтобы зажечь свет в комнате, но хозяин остановил его:
— Не надо. Одевайся. Оставаться у меня в доме и в поселке далее опасно. Понял? Этот майор уже знает, что на рудник пробрался кто-то посторонний. Тебя, видно, выследили.
У Шараборина перехватило дыхание. Ему показалось, что на его горле затягивается петля-удавка, и он невольно сделал такое движение, будто хотел освободиться от нее. За последние дни он и без того не чувствовал внутренней собранности, а тут…
— Никто меня не видел, — неуверенно запротестовал он.
— Это ты так думаешь, чучело гороховое, а что думает майор — нам неизвестно. Да и не время разбираться, видел тебя кто или не видел. От этого нам не легче. Одевайся, становись на лыжи и дуй в тайгу. Прямо по дороге, через пруд. Засядь там, где ночевал осенью, и жди меня. Я управлюсь кое с чем и к полночи подойду. Тогда пойдем вместе. Мне тут тоже делать больше нечего. Где спички?
Шараборин возвратил спички. Оросутцев сунул коробку в карман. И сделал он это не случайно. Он отлично знал, что без огня и продуктов Шараборин не рискнет, не дожидаясь его, уйти далеко в тайгу. Оросутцев был кровно заинтересован в том, чтобы Шараборин подождал его. Шараборин сейчас, как никогда, был ему нужен.
— Торопись, торопись, — подгонял хозяин гостя, видя, что тот не особенно торопится.
