— Евгений Максимович! Лучше прогуляться.
— Хорошо! Понимаю. Сигнал прошел четко. Что случилось?
— Евгений Максимович! Я хочу начать вот с чего… Б-больше без санкции руководства мы вот так встречаться не будем. И Вам и мне это лишняя г-головная боль, а мне ее могут излечить радикально. Да и запашок у таких встреч п-присутствует…
— Алексей, я тебя понимаю и согласен. Но хочу тебя утешить: санкцию на встречу дало высшее должностное лицо России. Ты же знаешь, я подставлять не умею. Успокойся и можешь вообще ничего не говорить — я пойму. Ты приехал, почувствовав запах жареного?
Шульц кивнул.
— Польша договорилась с Украиной и торгуется с Англией и Францией?
Кивок.
— Причина — «Балтийский проект»?
— Угу.
— Эва! Болтун! Руководство считает, возможен мировой кризис?
Разведчик не реагировал на вопрос.
— Понял, извини. Последнее — пойдете до конца?
Шульц поднял глаза к небу.
— Хорошо. Я тебе кое–что дам. У немцев в правительстве крот. Идет утечка по сути проекта. Агент работает на французов. На крота можно выйти через того журналера, который первым даст детали не сделки, а проектной документации. Вот пакет. В нем обоснование. Теперь давай сравним мою информашку и твои ужимки! Но это не всё. Я скоро буду в твоих краях и точно кое–что подкину.
— Я обязан доложить руководству.
— Разумеется. Я бы и сам это сделал, да убедился в реальности час назад. Решил тебя отблагодарить. Четко докладывай — информация от меня. Ребятам привет, Кирпиченко особо. Ну, до встречи?
— До встречи.
Шульц вышел на проспект Мира и на леваке добрался до дома.
Отец ждал у накрытого стола. Засиделись заполночь.
00.43. Москва.
Около часа ночи представители двух поколений военной разведки звонили в дверь одной из квартир красивого старого дома на Софийской набережной. Нет, они не ждали теплого приема, но как офицеры, конечно, вышли на выстрелы в полной готовности к очередному подвигу.
И выстрелы последовали: пирог с рыбой — память о службе в Тикси; пирог с мясом — память о Закавказье; пирог с капустой — Молдавия; десерт — яблочный пирог — ну, это всем понятно.
Наталья Васильевна знала Куприенко еще с молочных его годков — по поселку городского типа и порту Тикси. Подполковник Куркин был начальником разведки авиагруппы «Арктика», лейтенант Куприенко отвечал за коммуникации с постами связи и наведения на южном берегу Северного Ледовитого океана, в зоне ответственности авиагруппы. Быстро стал известен как отлично знающий свое дело инженер, сильный командир и надежный кадр. Кроме того, Куприенко строго придерживался кодекса обязанностей хорошего товарища, что включало в себя умение выкручиваться из любой безнадежной ситуации, как то ночевка в комендатуре далеко от родимого гарнизона. Утром — уехать на уазике коменданта, имея в кармане взятые у коменданта же в долг деньги. Молчать, как «коммунар на допросе», отвечая на бестактные вопросы: что было после того, как Вы вышли из ресторана, как Вы попали в женское общежитие, у кого конкретно были и кто с Вами там был еще? Отбояриться, что–де подзабыл да и много народа было, не проходило: во–первых, это предполагало неумение пить; во–вторых, начальство прекрасно знало, что, где, у кого и с кем. Молчать просто было нельзя — примитив и повторяемость легенд карались очень жестко. А вот умение выдать совершенно оригинальную версию, достойную доверия многоопытного, и в силу этого априори скептически настроенного, начальства — поощрялось. Так как только в небесной канцелярии имелся график очередных громких залетов, состав участников мероприятий, содержание и направленность глупых и бестактных вопросов. Командование справедливо хотело приобрести уверенность в сослуживцах и подчиненных. Кроме того, проверялась способность офицера на неординарность мышления, готовность и умение совершить невозможное, а значит, к исполнению самостоятельной должности. Которая вся состоит из единого героизма. Командная стезя — это… что там рекорды Гиннеса!
Работать от темнадцати до темнадцати, не жалуясь, не демонстрируя ни свое особое усердие, ни выдающиеся знания предметов снабжения и их ТТХ. Был рекорд: двести двадцать командировочных суток в году. Стать специалистом по невозможному и, наконец, получить признание товарищей и войти составной частью в команду, в те, уже дальние, времена получившую название «кочующий цирк папаши Куркина». Это если тебе повезет, и твой вклад в дело будет признан полезным, где высшим признанием однажды прозвучит: «Без Пупкина я в это дерьмо не полезу». Вламываться в работу, как танк в березки.
Понятно: ежели присутствует папаша, тут же где–то ищи мамашу. Наталья Васильевна отнюдь не являла собой социалистически реальный литературный образ идеальной жены командира в дальнем гарнизоне. Она была красива, обаятельна, образованна и хорошо воспитана. Любила мужа, понимая, что она вечно вторая — служба всегда будет побеждать, и можно рассчитывать на некоторые территориальные уступки и то при удачном раскладе. Например, рождение детей. Никто не мог похвастаться, что обсуждал с ней служебные дела ее мужа. Но и назвать ее белой и пушистой было бы ошибкой. Сколько разков она звонила ближним друзьям, мол, я сегодня благоверного карать буду, — когда разругаемся на всю оставшуюся жизнь, к вам придет. Покормите — не чужой! Ждите примерно в …цать.
В поле зрения Натальи Васильевны Серафим попал, когда он так и не дождался приезда своей женушки, намертво державшейся за уютный Киев, получая половину мужниного денежного северного содержания. И все ее правильно поняли. Правда, Серафима нельзя назвать самым сообразительным, но и до него дошло, после чего был оформлен развод.
Северные оклады и полярки весьма способствовали гвардейскому образу жизни, к чему Куприенко не без выдумки и удовольствия приобщился, внеся свою лепту в обогащение традиций офицерского корпуса России — завершая каждый заказ в кабаке официанту требованием: «И тарелку жареных семечек!» Подавали, конечно, за четвертной.
Жалобы на вопиющее непостоянство, особливо дерзость содеянного и количество утративших веру в настоящее и чистое, серьезно озаботило подполковника Куркина. Наставляемый требовательной супругой, командир столкнулся с немалой педагогической проблемой. Стиль и подход его подчиненного к слабому полу что–то здорово напоминал и препятствовал дать такую привычную, истинно армейскую команду: «делай как я». Разумеется, эти бандиты так и сделают, но творчески переработают жизненный опыт командира и наставника. Обязательно привнесут что–то свое, новое, индивидуальное и прогрессивное. Как бы результаты педагогических экспериментов через политрабочих не дошли до командующего? Опыт минувшего и молодой задор может принести весьма неожиданный результат. Его непутевое, но надежное в работе любой сложности войско давно в прицеле политотдела. Нарушить моральный кодекс строителя коммунизма есть множество способов, и тут не угадаешь: можно отлично отработать в боевом обеспечении, «проявить мужество и героизм», но не представить конспекты лекций — и привет… Последняя выходка его ребят, безусловно, отмечена партийцами и ГПУ, но хвосты отрубили грамотно и чисто.
Шли по Лене, возвращались из командировки на подвернувшемся теплоходе. На нем же расположились охотники, победители соцсоревнования. Дело в том, что доступными и не очень афишируемыми методами коренное население ограничивали в алкоголе. А вот тех, кто активно и умело пополнял меховую казну государства, возили по Лене на теплоходе «Пятьдесят лет ВЛКСМ», имевшего богатые винные погреба. Спиртное лилось рекой. И на беду подполковник Куркин с командой угодил на эту посудину.
Все бы ничего, но кончились деньги, Куркин обрадовался удаче и расслабился в компании геологов за преферансом. Как он жестоко обманулся! Обнищавшее войско, от него же узнавшее, что безвыходных положений не бывает, без раскачки озаботилось реализацией программных установок командира. И, разумеется, нашли, что искали. Школа!
Люди военные прежде всего изыскали организующую форму. Был создан «комитет общественного спасения», возглавил его, конечно, Серафим, предложивший наиболее интересный, оригинальный и неожиданный вариант решения. Собственно, и сплотились вокруг идеи.
Исполнителем назначили этого р…я Оськина — и началось. Прапорщик Оськин приволок на ют стол и два стула, разложил бумагу, ручки и толстенные формуляры на технику. На погоны прапорщика накололи звезды старшего офицера. Получился генерал- лейтенант. Лампасами пренебрегли — никто не видел генерала в полевом. Выражение лица на острую мордочку Оськина можно было исполнить любое. После недолгой дискуссии остановились на «отечески грозном» варианте. Оськина оставили изображать, остальные отправились загонять добычу. Версия была такая — Родина в опасности, осуществляется чрезвычайный призыв. Но грозный генерал на корме полномочен разделить козлищ на белых и черных. Цвет определяется количеством и номиналом купюр. Белые могут вернуться к родным вигвамам, оплатив проезд.
