— Педро, ты не прав, — сказал Гарсиа.
— А ты помалкивай, — оборвал его Педро.
— Я командир бригады, и я решаю, где находиться артиллерии, — напомнил Дурутти. — Она будет в центре!
— Ты забыл, что я тоже анархист, и я желаю, чтобы пушки стояли на левом фланге. — Рука Педро потянулась к кобуре. — И никто не помешает мне это сделать!
— Они останутся в центре! — Пальцы Дурутти скользнули к кобуре, стали отстегивать ремешок.
— Я знаю, почему артиллерия охраняет только Санчеса, — выхватил пистолет Педро. — Он твой любимчик! — Педро взвел курок.
«Эге! Это уже не шуточки!» — Хаджумар почувствовал, как тело его напряглось. Еще не хватало, чтоб Дурутти погиб на глазах советника, так и не успевшего приступить к своим обязанностям.
— Я командир бригады. — И в руках комбрига запрыгал пистолет.
— Стой! — тело Хаджумара метнулось по лестнице, и он в несколько секунд оказался между Педро и Дурутти, закричал по-немецки: — Что вы делаете?
— Уйди, амиго, изрешечу тебя! — пригрозил Педро. — Или ты не слышал обо мне?
— Не мешай, парень! — закричал и комбриг. — Я с ним разделаюсь. Он предает идеи анархии!
— Смерть тебе, Дурутти! — Оттолкнув Хаджумара, Педро направил пистолет на комбрига.
Раздался выстрел, но секундой раньше Хаджумар ловко подсек руку Педро вверх, выбил пистолет и бросил анархиста на пол.
— Не признак мужества, когда рука меч обнажает из-за пустяка, — укоризненно покачал головой Хаджумар.
Дурутти посмотрел вверх, на потолок с дыркой, перевел взгляд на Хаджумара.
— Что ты сказал?
— Это не я сказал — Фирдоуси. — И попросил Лину: — Переведите. Камарада, башни долговечнее людей. А отчего рушатся? Маленький камушек отваливается от громадной стены. Остальное сделает время: за первым отвалится второй, затем третий… А потом и стена рухнет.
Лина перевела.
— А-а, комбриг, ты башня, — догадался Гарсиа и, смеясь, показал пальцем на Педро: — А он камень, что отваливается.
Дурутти гневно посмотрел на Лину, потом на Хаджумара:
— На немца ты не похож, хоть и шпаришь фразы чисто. Кто такой?
— Ее я знаю, — вмешался Антонио. — Она из Аргентины. На ее счету немало отчаянных дел. За ней охотилась полиция. Вся своя!
— Это правда? — обратился к Лине Дурутти.
— Да, — согласилась Лина. — Я очень нравилась полиции. И я тебя тоже знаю.
— Меня все знают, — невозмутимо произнес Дурутти и показал на Хаджумара: — Он кто?
— Вам нужен военный советник.
— А-а, — вспомнил комбриг и жестко спросил: — Коммунист?
— Коммунист, — твердо ответил Хаджумар.
Вокруг раздался ропот.
— Анархистам не нужен коммунист! — выкрикнул Педро и рванулся было к Хаджумару, но его удержали.
— Тихо! — закричал Дурутти и попросил Лину: — Передай ему: я не позволю коммунисту сбивать на пол анархиста. И еще: я не позволю разводить агитацию. Мне нужна его голова, а не язык.
«И это вместо того, чтобы дать команду арестовать и осудить Педро. Вот тебе и благодарность за то, что спас комбрига от смерти», — с горечью усмехнулся Хаджумар и сказал Лине:
— Мне не переводите, я все понял. Но ему передайте: я прибыл воевать с фашистами.
— Передайте ему, — выслушав Лину, сказал Дурутти, — трусов я расстреливаю из этой штуки. — Он поднял пистолет. — Я имею право стрелять в трусов. Мне было шестнадцать, когда я первый раз швырнул бомбу в богачей. Я дрался на баррикадах, я похищал судей, я совершал налеты на банки, я познал десятки тюрем. Восемь стран меня высылали за пределы своих границ. В Испании, Чили и Аргентине меня приговорили к смертной казни. А я продолжаю бороться.
— Лина, передайте ему: я не люблю много слов. — Советник взял из рук комбрига пистолет, отсчитал четыре патрона на ладонь, остальные вложил опять в пистолет и возвратил его ему: — Четыре патрона ему, четыре — мне… Разить трусов.
Вокруг замерли. Потом Гарсиа произнес задумчиво:
— Это справедливо.
— Дурутти, он и для тебя взял «душечку», — зло прыснул Педро.
— Молчи! — взбесился комбриг. — Он намекает мне? — Он в гневе прошелся по помещению, взгляд его блуждал, выискивая способ немедленной проверки на смелость военного советника. — Отлично! — Он подбежал к окну, сорвал штору.
— Дурутти, осторожнее! — испугался Гарсиа. — В ста метрах фашисты!
Дурутти оттолкнул Гарсиа, встал спиной к окну:
— Прочь! Я покажу этому штабишке, что я не трус. Ярче зажгите свет!
Педро охотно бросился к выключателю и щелкнул им. Свет люстры ярко осветил помещение. Все, с испугом прислушиваясь, ждали. И недолго. Раздался выстрел, и тут же зазвенела люстра.
— В люстру попали! — облегченно вздохнул Гарсиа.
— Слава Марии, промазали! — улыбнулся Аугусто.
«Сумасшествие какое-то!» — подумал Хаджумар.
Дурутти нетерпеливо отошел от окна, хмуро сказал:
— А теперь пусть встанет… коммунист!
— Это невозможно! — встрепенулась Лина.
Хаджумар поглядел по сторонам, убедился: анархисты ждали, что он предпримет. Он мягко отстранил Лину, вставшую на его пути, направился к окну. «Вот тебе и испытание, которое ты искал, но как оно глупо и бессмысленно!»
— Камарада, советник! — закричала Лина. — Это самоубийство.
Хаджумар неторопливо облокотился на подоконник и не стал поворачиваться спиной к окну. Все притихли в напряженном ожидании. Опять раздался выстрел, потом второй, послышалась пулеметная очередь. С головы Хаджумара слетел берет, зазвенел хрусталь люстры. Через всю комнату метнулась фигура Лины. Девушка щелкнула выключателем. Наступила темнота.
— Дети! Ну маленькие дети! — поразилась Лина и зло приказала: — Прикройте штору!
Кто-то задернул штору, включил свет. Хаджумар спокойно щурил глаза от яркого блеска люстры.
— Вы не хотите жить? — обрушилась на него переводчица.
— Я люблю жизнь, — не согласился с ней Хаджумар.
— И подставляете свой лоб пуле?
— Глупо, конечно, — согласился советник. — Но вы же все понимаете. Я вынужден был это сделать… Там республиканцы стоят насмерть. А эти отсиживаются в замках. Мне надо из них сделать хороших солдат.
— Понятно: борьба за души, — не успокаивалась Лина. — Но не слишком ли тяжкой ценой?
— Жаль, что приходится завоевывать доверие таким образом, — вздохнул Хаджумар. — Не умом, не талантом, а вот так…
Дурутти прислушался к гулу одобрительных голосов, подошел к Хаджумару, всмотрелся в его лицо. Их окружили плотным кольцом. Комбриг широко улыбнулся:
— Ты похож на испанца, черный, как все мы. Я знаю, откуда ты, но мне говорили, что все люди там — блондины.
— Он забыл о конспирации, — сказал по-немецки Лине советник и недовольно покачал головой. — Я из Македонии. Продавец апельсинов.
Дурутти пристально всмотрелся в анархистов и многозначительно сказал:
— Наш военный советник из Македонии, — и повторил: — Из Македонии! Понятно?
Гарсиа просиял:
— Теперь мы знаем, что он из Македонии.
— Македонец, сразу видно, — пробасил Аугусто.
— Продавец апельсинов, из Македонии, — раздались голоса.
Комбриг довольно посмотрел на Хаджумара:
— Видишь, все знают, что ты из Македонии, — и протянул руку: — Дурутти.
— Ксанти, — пожал руку комбрига советник.
— Полковник Ксанти, — поправил его комбриг и вновь нахмурился. — В деле проверим тебя, коммунист, в деле.
Жить будешь в моей комнате, вон там, — показал он на дверь в глубине площадки.
— Я буду приходить поздно ночью, камарада Дурутти, — усмехнулся Хаджумар. — Не боишься, что прерву твой сон?
— А где ты намерен проводить ночь? — резко спросил комбриг.
— Ты видел, как те стреляют? — кивнул на окно советник. — Я не хочу, чтобы твои бойцы так же мазали. Я буду учить их стрелять без промаха. Днем мятежники не позволят, придется проводить занятия ночью.
Дурутти улыбнулся — идея советника пришлась ему по душе.
— Записывай и меня в ученики, — хлопнул он ладонью по плечу Хаджумара и тоже кивнул головой на окно. — А сам, наверно, рад, что те плохо стреляют. А то бы мы с тобой разговаривали там, — показал он на небо.
Бойцы засмеялись шутке комбрига. Только советник не улыбнулся.
Катарина, не сводя глаз с Хаджумара, вздохнула:
— А он красивый.
— У тебя одно на уме, — махнул рукой Педро.
— Я хочу задать ему один вопрос, — обратился к Лине Аугусто. — Мы здесь, потому что ненавидим фашистов. Они уничтожили мою семью. А он не уехал отсюда. Зачем? Ему там плохо жилось?
— Нет, жилось хорошо, — ответил Хаджумар. — А не уехал, потому что тоже ненавижу фашизм.
— Не люблю коммунистов, — признался Гарсиа. — У вас слишком много законов. Свободному человеку и разгуляться негде. А в мире должно быть иначе. Каждый должен делать то, что ему нравится. Я требую уничтожить деньги, чтоб люди перестали гоняться за ними. Я требую уничтожить правила уличного движения. В самом деле, почему я должен ехать прямо, если я хочу повернуть налево?
