Конклин развернулся на кресле и покатил к балкону; день угасал – все вокруг растворялось в оранжевом сиянии.
– Хорошо, когда все просто, Мо, – проговорил он. – Боюсь, что это «просто» не всегда достижимо.
– На что ты намекаешь?
– Судя по всему, Крупкина можно считать трупом.
– Что ты несешь?
– Я оплакиваю его как друга, отдавая ему должное как чертовски опасному врагу. Произошедшее стало возможным благодаря Крупкину. После того, как с Шакалом было покончено, Крупкин фактически спас Дэвида. Он сделал то, что считал нужным, но он не выполнил приказ и, по-видимому, поплатился за это жизнью.
– Что о нем известно?
– По словам Холланда, пять дней назад Крупкин исчез из больницы – взял свою одежду и исчез. Как это произошло, никто не знает, но примерно через час в больницу заявились сотрудники КГБ с ордером на арест.
– Так значит, он все-таки скрылся?
– Да... Но объявлен розыск, перекрыты все дороги, взяты под контроль железнодорожные станции, аэропорты и пограничные пропускные пункты. Тому, кто его проморгает, гарантирован ГУЛаг. Это вопрос техники и времени. Проклятие!
В это мгновение послышался стук в дверь, и Панов крикнул:
– Не заперто, войдите!
В комнату вошел безукоризненно одетый помощник управляющего мистер Причард. Сохраняя величественную осанку, он вкатил на балкон столик на колесиках.
– Букингем Причард к вашим услугам, джентльмены, – представился он. – Здесь морские деликатесы, вы можете заморить червячка. Я лично наблюдаю за приготовлением ужина. Шеф-повар может что-то упустить, если за ним не присматривает опытный и знающий человек. Деликатесы высшего качества – как раз для коллегиального потребления.
– Коллегиального? – переспросил Алекс. – Черт подери, давненько я не слышал ничего такого заковыристого... Ведь я закончил колледж лет тридцать пять тому назад.
– Я тоже не силен в нюансах английского, – пробормотал Моррис Панов. – Но скажите мне, уважаемый мистер Причард, неужели вам не жарко в этой одежде? Я бы уже взмок...
– Я никогда не потею, сэр, – ответил помощник управляющего.
– Бьюсь об заклад на свою пенсию, что вы-таки «вспотели», когда мистер Сен-Жак вернулся из Вашингтона, – вмешался Алекс. – Боже праведный, наш Джонни – «террорист»! Кому могла прийти в голову такая чушь!
– Этот инцидент предан забвению, сэр, – не моргнув глазом ответил Причард. – Мистер Сен-Джей и сэр Генри понимают, что мой великолепный дядя и я желали только добра.
– Никто не сомневается, – заметил Конклин.
– С вашего позволения, джентльмены, я разложу закуски и принесу лед. Через пару минут сюда должны подойти остальные.
– Благодарю вас, вы очень любезны, – сказал Панов.
* * *
Дэвид Уэбб стоял в дверях балкона, прислушиваясь к голосу Мари, которая читала сыну какую-то сказку. Миссис Купер, женщина выдающихся достоинств, мирно посапывала в кресле. Голова ее, окаймленная седыми кудряшками, клонилась на грудь. Было такое впечатление, что миссис Купер в любой момент готова откликнуться на голос малышки Эдисон, спящей в соседней комнате.
Мари читала с выражением, оттеняя интонацией все повороты в сюжете сказки. Джеми слушал ее с широко распахнутыми глазами. Дэвид подумал, что Мари вполне могла бы выступать на сцене. У нее были все данные, необходимые актрисе: впечатляющая внешность, уверенная манера держаться – это привлекало внимание мужчин и женщин, которые, встречая ее на улице, зачастую прерывали разговоры и провожали ее заинтересованными взглядами.
– А ты почитаешь мне завтра, папочка?
– Я собирался почитать тебе сегодня, – пробормотал Уэбб.
– От тебя все еще пахнет, папочка, – нахмурившись, сказал малыш.
– Твой папа не пахнет, Джеми, – засмеявшись, проговорила Мари. – Я ведь объясняла тебе, что это запах лекарства, которое папе прописал дядя доктор, чтобы мазать раны, полученные в аварии.
– Все равно пахнет...
– Мама всегда права, малыш, и спорить с ней бесполезно, – сказал Дэвид. – К тому же тебе пора спать.
– Еще рано... Вдруг я разбужу Элисон, и она начнет плакать...
– Ничего, дорогой... Мы с папой хотим посидеть с нашими друзьями.
– И с моим новым дедушкой! – радостно крикнул мальчик. – Дедушка Брендон сказал, что я могу стать судьей, когда вырасту.
– Боже, спаси этого мальчика, – вмешалась миссис Купер. – Ох, уж этот Брендон! Он наряжается, как павлин во время брачных игр.
– Джеми! Ты можешь пойти в нашу комнату и посмотреть телевизор, – переменила тему Мари. – Полчасика...
– У-у-у!
– Ну ладно, час... Но программу выберет миссис Купер.
– Спасибо, мамочка! – Джеми побежал в спальню родителей, миссис Купер последовала за ним.
– Надо бы его утихомирить, – сказала Мари, поднимаясь с дивана.
– Не волнуйтесь, мисс Мари, – проговорила миссис Купер. – Побудьте с мужем. Посмотрите: его взгляд красноречивее всяких слов. – Сказав это, она исчезла в спальне.
– Это правда, дорогой? – усмехнулась Мари, подходя к Дэвиду. – Ты можешь взглядом причинить боль?
– Мне неприятно опровергать практически неоспоримые оценки миссис Купер, но в данном случае она не права.
– Зачем так много слов, когда достаточно одного.
– Это свойственно гуманитариям. Мы, кабинетные ученые, не стремимся к лаконичности, потому что в случае неудачи нам нечем будет оправдаться. А разве ты против некоторых словесных изысков?
– Нет, – ответила Мари. – Видишь, можно выразить все одним словом...
– Что выразить? – спросил Уэбб, обнимая и целуя жену; это прикосновение было красноречиво и много значило для них.
– Правда не нуждается в многословии, – произнесла Мари, взглянув на мужа. – Важны факты... пять плюс пять – десять, а не девять или одиннадцать.
– По-моему, ты заслуживаешь самого высокого балла!
– Достаточно банально, но все-таки приятно... Ты приходишь в себя, я чувствую. Джейсон Борн уходит, ведь так?
– Почти. Когда ты укладывала Элисон, мне позвонил Эд Мак-Алистер из Управления национальной безопасности. Он сказал, что мать Бенджамина уже на пути в Москву.
– Это потрясающе, Дэвид!
– Мы оба – Мак и я – хохотали. И я поймал себя на мысли, что никогда не слышал, чтобы Мак-Алистер смеялся. Это потрясающе!
– У него на душе был тяжкий груз... Ведь это он отправил нас в Гонконг и потом долгие годы не мог себе этого простить. И все-таки ты жив и здоров. Не уверена, что я могу забыть об этом, но теперь я не буду вешать трубку, услышав его голос.
– Он будет рад. Кстати, я просил его позвонить. Я подумал, что можно было бы пригласить его пообедать.
– Ну это, мне кажется, слишком.
– Но ведь он помог в освобождении матери Бенджамина. А Бен спас мне жизнь...
– Ладно, может, приглашу его... на завтрак.
– Послушай, женщина: через пятнадцать секунд я вышвырну Джеми и миссис Купер из нашей спальни... потому что я люблю тебя.
– Я польщена, Аттила, и мне трудно устоять перед искушением... Но в данный момент мой братик поджидает нас. Кроме того, Конклин, Панов и тот сверхизобретательный бывший судья – вся эта компания не по силам простому парню из Онтарио.
– Поверь, я страшно их люблю.
– И я. Пойдем.
* * *
Карибское солнце скрылось за горизонтом, небо озарили слабые отблески оранжевых лучей. В наступивших сумерках мерцали свечи под стеклянными колпаками, создавая уютную атмосферу на балконе виллы. Беседа протекала спокойно и как бы замедленно. Снова и снова вспоминались эпизоды пережитого кошмара.
– Я пытался втолковать Дэнди-Рэнди, что доктрину неизменного состояния необходимо пересмотреть. Время изменило прежние представления... – вещал Префонтен. – Изменение – вот лозунг сегодняшнего дня.
– Это настолько очевидно, что я не могу себе представить никого, кто стал бы это оспаривать, – сказал Алекс.
– Гейтс постоянно использовал этот прием, забивая присяжных своей эрудицией, а равных себе – бесконечными маневрами.
– Зеркала и дым, – смеясь, заметила Мари. – В экономике то же самое. Помнишь, братик, я говорила тебе об этом?
– Я и тогда не понял ни слова, и сейчас ни черта не понимаю.
– А если говорить о медицине, нет ни зеркал, ни дыма, – сказал Панов. – По крайней мере там, где следят за деятельностью лабораторий и где не шляются ребята из фармацевтических компаний, набитые деньгами...
– Во многом это объясняется сверхлаконичностью нашей Конституции, – вступил бывший судья. – Похоже, отцы-учредители были знакомы с пророчествами Нострадамуса, но никогда в этом не признались бы. А может быть, на них произвели впечатление чертежи Леонардо, дающие перспективы развития техники. Они поняли, что невозможно сформулировать основы законодательства будущего, поскольку не могли представить, каким именно оно будет и что потребует общество для обеспечения своих свобод. Поэтому они создали этот закон с гениальными пропусками.
