Мак-Гиннес сделал маленький глоток.
— Думаю, утечка произошла в Лондоне. Всем отлично известно, что английская секретная служба так и кишит агентами Кремля.
— Небольшое преувеличение, но доля правды в нем есть. Я уже раньше говорил, что Фергюсон считает вашу сторону виновной в утечке.
— Да черт с ним. Я бы вплотную занялся Павлом Черным, из него многое можно выудить.
— Может быть. Надо все обговорить с Фергюсоном. Давайте подождем еще денек.
— Хорошо, — с явной неохотой согласился Мак-Гиннес. — Я буду на связи. — И вышел.
Девлин налил себе еще виски, медленно отхлебывая, посидел в раздумье, потом потянулся к телефону. Стал было набирать номер, потом заколебался. Положил трубку, достал маленькую черную коробочку из ящика письменного стола, включил ее.
Датчики не реагировали ни на телефон, ни на другие предметы в комнате.
— Так, — тихо произнес он. — Фергюсон или Мак-Гиннес. Тот или другой, третьего быть не может.
Девлин набрал номер квартиры на Кавендиш-сквер.
— Фокс слушает.
— Он у себя, Гарри?
— Пока нет. Как дела в Париже?
— Прелестная девушка. Она мне понравилась. Ничего не мог поделать, только выложил перед ней все факты. Передал также документы, которые доставил ваш посыльный. Она их взяла, но я бы на многое не рассчитывал.
— Я тоже. Сможете уладить дела в Дублине?
— Мак-Гиннес уже был у меня. Он хочет добраться до Черного, как следует надавить на него.
— Может, это и есть наилучший выход.
— Боже ты мой, Гарри, похоже, Белфаст на вас подействовал. Хотя, пожалуй, вы и правы. Я попросил у него один день отсрочки. Если понадоблюсь вам, то я у себя дома. Да, кстати, я дал девушке свою визитную карточку. Она посчитала меня романтиком, Гарри. Вам когда-нибудь пришла бы в голову такая мысль?
— Вы умеете производить впечатление, только я на это никогда не покупался.
Фокс рассмеялся и положил трубку. Нахмурившись, Девлин продолжал сидеть в кресле, когда в стеклянную дверь снова постучали. Она открылась, и вошел отец Кассейн.
— Гарри, само небо принесло вас сюда. Я не раз говорил вам, что вы делаете лучшую яичницу в мире.
— Вы мне льстите. — Кассейн налил себе виски. — Как Париж?
— Париж? — удивился Девлин. — Да я ведь только пошутил. Я был в Корке по университетским делам, связанным с кинофестивалем. Пришлось там заночевать. Только что вернулся домой и просто умираю от голода.
— Ну, хорошо. Вы накроете на стол, а я приготовлю яичницу.
— Вы настоящий друг, Гарри.
— А почему бы и нет, Лайам. — Кассейн остановился у двери. — Мы знакомы уже целую вечность. — С улыбкой на губах священник удалился на кухню.
* * *
Татьяна решила принять горячую ванну, чтобы расслабиться.
— Отдохни, я сейчас все приготовлю, — сказала Наташа Рубинова. — Кофе сварить?
— Спасибо.
Минут через десять она погрузилась в теплую пенистую воду, отхлебывая мелкими глотками крепкий кофе.
Наташа сняла с полочки шампунь.
— Тебе надо быть очень осторожной, моя милая. Понимаешь?
— Как странно… Никто раньше мне не советовал быть осторожной.
Татьяна подумала о том, что после кошмара в Друморе, который приходил к ней только во сне, ее постоянно ограждали от всех трудностей жизни. Масловский с женой и впрямь любили и холили ее как родную дочь, никогда и ни в чем она не испытывала нужды. Да и о какой нужде можно было говорить, если она принадлежала к высшей элите страны… Великолепная квартира, дача, лучшие курорты… Превосходные преподаватели, нежно пестовавшие ее талант. Со стола никогда не исчезали деликатесы, неизвестные большинству населения страны. Одежду и обувь Татьяне покупали в специальном отделе ГУМа. Обо всем этом Татьяна никогда не задумывалась, как и не задумывались тысячи и тысячи людей о всевластии КГБ и партийных боссов, о лжи и демагогии, липкой паутиной опутавших огромную страну.
— С тобой все в порядке? — вывел ее из задумчивости голос Наташи.
— Конечно. Подай, пожалуйста, полотенце. Ты обратила внимание на зажигалку Туркина? Фирмы «Картье», золотая. Помнишь знаменитую сказку о ферме, где все животные равны между собой, но одни из них более равны, чем другие. Туркин — из других…
— Таня, миленькая, — Наташа выглядела по-настоящему встревоженной, — тебе не надо говорить такое.
— Ты права, — улыбнулась Татьяна. — Я просто злюсь, вот и все. Думаю, сейчас мне лучше прилечь, чтобы выглядеть свежо на концерте. — Они прошли в спальню, и Татьяна забралась в постель. — Наши стражники все еще здесь?
— Да.
— Тогда я посплю.
Наташа задернула на окне шторы и вышла. Татьяна лежала в темноте, размышляя о своей жизни. События последних часов потрясли ее. Гордая и независимая женщина, всемирно известная пианистка, получавшая награды из рук самого Брежнева, Татьяна почувствовала себя ничтожным винтиком в жестокой машине государства. Ей грубо и ясно показали, что она — ничто, что ее так же легко превратить в лагерную пыль, как отца, как миллионы соотечественников.
С нее хватит. Татьяна включила лампу и вынула из сумочки пакет Девлина. Британский паспорт сделан великолепно, в нем значится, что он выдан три года назад. Проставлены американская и французская визы. Паспорт выписан на имя Джоан Фрэнк, уроженки Лондона, профессиональной журналистки. Фотография полностью соответствует оригиналу. В пакете парочка личных писем, якобы присланных на ее лондонский адрес в Челси, кредитная карточка и английские водительские права. Да, они все предусмотрели. Даже маршрут. Прямой самолет из Парижа не годился. Ее немедленно хватятся, и все аэропорты будут сразу же перекрыты. Опасны и паромные переправы в Кале и Булонье. Поэтому ей предлагалось выехать из Парижа поездом в Ренн, пересесть там до Сен-Мало на побережье Бретани. Оттуда на судне на подводных крыльях добраться до острова Джерси. А уже из Джерси на самолете — в Лондон.
Удивляясь своему спокойствию и расчетливости, Татьяна встала, на цыпочках прошла в ванную и закрыла за собой дверь. Сняла телефонную трубку с аппарата на стене и попросила диспетчерскую. Ей сразу же ответили. Да, есть вечерний поезд до Ренна, отходит в одиннадцать часов от Северного вокзала. Там придется немного подождать, но все равно она успеет прибыть в Сен-Мало еще до завтрака. Вполне достаточно времени, чтобы успеть на судно на подводных крыльях.
Татьяна вернулась в спальню, довольная тем, что не назвала номер своего люкса и собственное имя. Такой запрос мог быть сделан любым из сотен постояльцев отеля.
Она достала из шкафа сумку, в которой обычно носила всякую мелочь, необходимую для подготовки к концерту. Конечно, много в ней не спрячешь. Будет заметно. Положила черный спортивный костюм, ноты. Вот и все.
Итак, больше делать нечего. Татьяна подошла к окну и посмотрела на улицу. Снова пошел дождь, она поежилась, остро почувствовав одиночество. Подумала, не позвонить ли Девлину, но сразу же отказалась от этой мысли. Только не из номера. КГБ сразу же зафиксирует звонок. Легла в постель, выключила свет. Уснуть бы на часок-другой. Перед глазами возник облик Кухулина: бледное лицо, глубокие темные глаза. О сне не могло быть и речи.
* * *
На концерт Татьяна надела платье из черного бархата, сшитое у Бэлмейна. Ей оно очень шло. Нитка крупного жемчуга и такие же серьги должны принести удачу. Подарок Масловских перед конкурсом Чайковского, на котором она одержала триумфальную победу.
Пришла Наташа.
— Ты готова? — она обняла Татьяну. — Выглядишь просто великолепно.
— Спасибо. Я уже собрала сумку.
— Полотенце положить не забыла?
Татьяна не успела и слова сказать, как Наташа потянула молнию на сумке — и оцепенела.
— Прошу тебя, — прошептала Татьяна. — Если я что-нибудь для тебя значу…
Наташа пристально посмотрела на нее, покачала головой и ушла в ванную. Вернулась с полотенцем, сложила, сунула в сумку.
— Все. Мы готовы.
Татьяна взяла сумку и прошла в другую комнату, где их ждали Шепилов с Туркиным. Оба были во фраках — после концерта предстоял банкет.
— Позвольте заметить, вы выглядите просто сногсшибательно, — сказал Туркин. — Достойно представляете нашу великую страну.
— Избавь Господь меня от ваших комплиментов, — ледяным голосом ответила девушка. — Возьмите-ка лучше мою сумку.
* * *
Зал Консерватории был переполнен. Когда Татьяна вышла на сцену, оркестр стоя приветствовал ее, публика разразилась громом аплодисментов. В почетной ложе для гостей находился президент Франсуа Миттеран.
Татьяна села к роялю, и шум в зале стих. Дирижер взмахнул палочкой, и оркестр заиграл первые такты. Руки Татьяны запорхали над клавишами.
Ее переполняла радость, почти экстаз. Смертельная опасность, грозившая ей, обострила все чувства. В ее игре появились трепетность и мощь — то, что так долго таилось где-то в глубине души. Оркестр тоже был превосходен, в драматическом финале знаменитого фортепьянного концерта Рахманинова они слились в единое целое.
