Да, жаль, но ничего не поделаешь: “образцовый немецкий дом” отныне закрыл для Одиссея свои двери. Прямо скажем, не вовремя закрыл. Уезжая в Бернбург, я надеялся по возвращении договориться с Магдой о комнате, — рассчитывал, что господин капитан Бахман рано или поздно отбудет в свою часть. Как же быть теперь? Тридцать пять марок в неделю, обеды на керосинке, диван в кабинете фон Арвида — маловато, чтобы чувствовать себя прочно стоящим на ногах.
Размышляя так, я доезжаю до Гросс-Штерн в Иргартене, огибаю площадь и, выйдя на Фазановую Аллею, не спеша бреду вдоль кустов и скамеек, засыпанных снегом. У меня нет цели, и я никого не ищу — гуляю, вслушиваясь в похрустывание веток, и стараюсь понять, как быть дальше. План, предложенный мною Варбургу и еще недавно казавшийся легко выполнимым, постепенно перестает мне нравиться. Цоллер не позволит долго водить себя за нос. Может быть, Варбург был прав, предлагая автокатастрофу? Он уверен в Руди и утверждает, что все будет выглядеть как несчастный случай. А если Руди все-таки в чем-то промахнется?.. Нет, катастрофа и смерть — самая крайняя мера. Цоллер нужен мне, и я обязан поберечь его… Пока…
Где-то рядом, за каре кустарника, чуть правее озера, стоит та самая скамейка. Сколько надежд было связано с ней. А с Яговштрассе? С газетным киоском? Я вышел на Варбурга, но что проку — связь не гарантирует успеха. Что-то надо делать. Но что? От усталости и голода у меня кружится голова. Я отбрасываю окурок и ковыляю по аллее. Казенный шарф из белого искусственного шелка не защищает шею от холода. Купить же полушерстяной, а не могу, не по карману. Семь марок с мелочью до получки — как их растянуть?.. Покидая Францию, я не взял с собой ничего лишнего. В ранце нет двойных стенок и тайников за подкладкой. Даже бумаги, компрометирующие Варбурга, остались у Люка. Я поступил так, считая, что пожитки Лемана должны соответствовать его облику тупого служаки. Со связником я отослал назад Люку обандероленные банковские пачки и с ним же отправил шведский паспорт. Деньги и документ ничем не могли помочь. Скорее напротив: найденные при обыске, они прямехонько приводили меня в камеру на Принц-Альбрехтштрассе, где следователи, разумеется, не замедлили бы живо заинтересоваться, откуда у унтер-офицера взялись такие забавные цацки?
“Има ва таре” — сказала японская поэтесса Оно-но Комати тысячу сто лет назад — в девятом веке. Смешное имя — Оно-но. А слова — не смешные, скорее печальные: “Это так… что должно быть, пусть свершится”. Философия покорности и обреченности. Хрупкая, как карликовые сосенки, высаживаемые японцами в фарфоровых горшочках. Не только что ветер — сквозняк и тот ломает их… Или нет? Или она думала совсем о другом — о том, что все подчиняется закономерности обстоятельств, создаваемых самим человеком?
Мороз, расправившись с пальто, добирается до тела, и я, согреваясь, трусцой бегу к площади. Задыхаясь, вваливаюсь в будку автомата и набираю номер конторы.
— Фрейлейн Анна?
— Леман?
— Да, я… Добрый день, Анна. Извините, что отрываю от дел…
— Я плохо слышу, Леман. Говорите громче.
Автомат напоминает морозильную камеру; пальцы прилипают к трубке, и я дую на них, кричу:
— Я в Тиргартене, Анна. Здесь чертовски хорошо, хотя и холодно, как в Гренландии. Скажите, фон Арвид не очень разозлился?
— В Тиргартене? — переспрашивает Анна. — А что вы там делаете?.. Нет, все обошлось, но я не ждала вас раньше завтрашнего дня. Доложить господину управляющему, что вы выйдете на дежурство?
— Вы прелесть, Анна! Как бы я жил без вас? Спасибо и… поверьте, Леман умеет быть благодарным. До свидания, Анна.
Я вешаю трубку и растираю уши. Все обошлось. Да и разве могло не обойтись, если докладную на стол фон Арвида клала сама фрейлейн Анна, крайне заинтересованная в том, чтобы ночной сторож Леман не подвергся взысканию за отлучку?.. Теперь на очереди Цоллер.
Диск вращается, жужжит, вызывая в мембране сухой треск и шорохи. Ожидая соединения, я танцую на месте, пристукиваю каблуками; голова опять начинает кружиться…
— Здесь Цоллер!
— Господин советник? Это я, Франц Леман, вы узнаете меня? Я звоню из Тиргартена и, если господин советник не занят, хотел бы просить о встрече. Это здорово важно!
Я выпаливаю тираду единым духом, не давая Цоллеру времени для сопоставлений и вопросов. Черт дернул меня за язык сказать Анне про парк! Теперь приходится говорить о нем Цоллеру, стараясь, чтобы советник не пытался установить, где же логическая связь — или отсутствие ее — между Тиргартеном, на другом от Панкова конце Берлина, и горячим желанием Лемана немедленно встретиться по важному делу.
Треск и шорох в трубке. Наконец голос — хриплое ворчание:
— Хорошо, сынок! Иди в сторону Клейнерштерн и жди меня у аптеки. Я буду через двадцать пять минут.
Клейнерштерн — “Маленькая звезда”. Я знаю эту площадь, но не видел там аптеки. Хотя нет, Цоллер точен — рядом с площадью, в полсотне метров, мне попадалась однажды витрина с банками и склянками; клистирных дел заведение, неведомо зачем затесавшееся в парковый район.
Хорошо гренландским эскимосам — в одежде из шкур им любой мороз нипочем! Что же касается меня, то тело мое деревенеет, пока негнущиеся ноги доносят его до места рандеву. Я с трудом поднимаю руку, чтобы посмотреть на часы. Двадцать пять минут прошло, а Цоллера нет. Витрина аптеки затянута льдом; банки с притертыми крышками, заполненные красными и зелеными растворами, жутковато мерцают в темной глубине. Я разглядываю их, не уставая подпрыгивать и щелкать каблуками. Спрашивается, сколько рюмок первосортной выпивки умещается в банке, если, конечно, это спирт? Я бы сейчас с наслаждением пропустил стопку-другую, закусив жареной колбасой… А еще хорошо — яичницу со шкварками. И — спать.
— Эгей, сынок!
Это Цоллер. Я заметил, как он подкатил на своем БМВ, но делаю вид, что не могу оторваться от созерцания банок. Господин советник должен верить, что Леман не обеспокоен, все у него хорошо, у этого Лемана!
— А ну ныряй сюда, сынок!
Я сажусь рядом с Цоллером и отстукиваю зубами дробь. От мотора тянет теплом, запахом отработанного синтетического бензина. Крупная дрожь колотит меня, заставляя Цоллера изогнуть брови. Они висят у него над глазами, точно мох на коряге.
— Тик-так… — с усмешкой говорит Цоллер. — А я, старый дуралей, все ломаю голову, что это тут затикало: думал — часы, а оказалось, нет, мой дружок Леман. Где это ты подвесил маятник, сынок, признавайся!
— Господину советнику…
— Господину советнику жаль тебя. На, глотни!
Красная лапа тычет мне в зубы горлышко фляжки. Резкий аромат шнапса шибает в нос, перебивая вонь бензина. Я делаю огромный глоток, захлебываюсь, кашляю, и фейерверк искр взрывается перед глазами. К этому глотку да пару бы горячих углей, чтобы подольше сидели внутри, тлели, источая жар. Но и так ничего: дрожь становится мельче, а в желудке мягко разгорается пламя.
— Спасибо, господин советник… Оч-чень крепкая штучка! Во Франции, было, мы от нее нос воротили, все больше перно да перно, там его хоть реку заливай. С водой оно делается белое, чистое молоко. Но уж по вкусу — это я вам доложу, аж слезы из глаз! Вот оно как!..
Я и вправду чуть пьян. Шнапс делает свое дело, и мне надо- сосредоточиться, чтобы не наболтать чего-нибудь лишнего. Цоллер прячет фляжку и большим пальцем придавливает кнопку стартера.
— Господин советник сердится? — спрашиваю я.
— С чего ты взял?
— Еще бы!.. Меня не проведешь! Франц Леман, позвольте доложить, не такой уж дурак, чтобы не понять, что к чему… Господину советнику сказали ведь, что я был в отпуске?
— А ты был в отпуске?
— В Бернбурге! — бухаю я и смеюсь, качаю пальцем перед собственным носом: шалишь, мол, не так-то я прост!
Цоллер подводит машину к тротуару, опускает ручной тормоз и поворачивается ко мне. Под сползшими вниз бровями совсем не видно глаз.
— Вон оно как? Что ты там делал, сынок?
Меня начинает развозить, и, сбиваясь, я повествую о поездке к Варбургу… Има ва таре?.. Вполне свободно может кончиться так, что с Клейнерштрассе мы проследуем прямо в гестапо. Все зависит от того, насколько убедительно я докажу Цоллеру, что действовал ему на пользу. Толкая Лемана в Бернбург, советник вряд ли рассчитывал на его возвращение; благополучный приезд в Берлин да плюс ночная гонка по маршруту Бернбург–Галле–Бернбург–Потсдам–Берлин — тема для раздумий и выводов. Цоллер слушает, не вставляя ни слова, и я почти физически чувствую, как в голове советника одна за другой проносятся мысли: врет, не врет, вступил в сделку с Варбургом; да нет, не похоже — нужен бригаденфюреру этот дурак; а все-таки…
