— А вы сами, Капитан, не того… Не выдали неугодного вам заместителя гэдеэровцам? — насмешливо спросил Рауль.
— Считаю вашу шутку неуместной, молодой человек, — поджал губы Вальдорф.
— Не заводитесь, ребята, — миролюбивым тоном сказал Биг Джон. — Предлагаю всем отдохнуть. У нас еще много дел. Ты, Рауль, берешь на себя «Шорника» и связь. Я выхожу на «Лося». Вы, Капитан, остаетесь в резерве. Может быть, именно вам надо будет установить дополнительный контакт с Жилински. Отправитесь к нему на «шхуну».
— Это слишком бойкое место, — проворчал гауптштурмфюрер.
— По придуманной вами легенде шхуна-кафе сейчас самое лучшее место для встречи, — возразил Биг Джон. — Вы там были, все пришлось вам по душе. Почему бы не появиться в приглянувшемся месте еще раз?
— Длясведения, — сказал Рауль. — В буфете отеля, а также среди коридорных нашего этажа, во всю идут разговоры об убийстве какого-то моряка, радиста…
— А нам что до этого? — равнодушно спросил Биг Джон. — У нас свои проблемы, Рауль.
У подшкипера Свирьина был дружок на «Мурманце», третий механик Кеша Курносов из подменной команды, которая обслуживала суда во время их стоянок в порту, когда члены основного экипажа получали отгулы или уходили в отпуск. Набирали в подменную команду тех, кто потратился здоровьем на океанской службе. Устал плавать и решил годик — другой побыть около семьи. Были и такие, кому за всякие прегрешения рубанули визу и за различные художества не пускали больше в заграничное плаванье, «завязали мешок» — на флотском жаргоне.
Кеша Курносов относился к третьей категории. Лет пять назад пытался он на Кубе «реализовать» ящик одеколона «Шипр», но был схвачен, как говорится, за руку. Дела по контрабанде заводить на Курносова не стали, пожалели, поскольку рецидив не обнаружили, шел одеколон по первому разу, даже в конторе оставили, механиком Кеша был отменным, но работал он теперь исключительно в подменной команде.
Аполлон Свирьин использовал Курносова для сбыта среди его многочисленных знакомых различных импортных «шмоток», привозимых из-за границы. Кеша имел процент с выручки, действовал осторожно, ибо хорошо знал, что деятельность его довольно точно определена уголовным кодексом, и теперь с ним, не сделавшим выводов из прошлого «прокола», церемониться не будут.
Подшкипер с «Калининграда» нетерпеливо поглядывал на электронные часы с калькулятором — недавний подарок Марчелло Пазолини, и начинал склонять уже нехорошими словами друга Кешу, который никак не мог выбраться с судна, хотя его вахта давно уже завершилась. Свирьин не знал, что с Курносовым ведет разговор капитан Полещук, который по заданию подполковника Свешникова опрашивает всех членов экипажа спасательного судна «Мурманец» об их радисте Андрее Балашеве. Кеша когда-то плавал с Андреем на одном судне и доложил инспектору уголовного розыска, что Андрюха — добрый парень, непьющий, книжки любит читать, жениться, кажется, собирался…
— А невесту вы знаете? — спросил Александр Полещук.
— Красивая деваха, — оживился Кеша. — Дочка директора морского ресторана, который на шхуне… Кадр высшей категории. Везет Андрюхе. А что он натворил, начальник?
Этот вопрос Курносова, явно не знавшего еще о смерти радиста, Полещук оставил без ответа и отпустил третьего механика восвояси.
Когда тот показался на палубе и махнул Аполлону Свирьину, топтавшемуся на причале, из-за портового пакгауза вывернула светлая «Волга», остановилась поодаль.
Из машины вышел Владимир Ткаченко. Он осмотрелся по сторонам, глянул мельком на инстинктивно отвернувшегося Свирьина, Аполлон не любил, когда его рассматривали в лицо, и прошел к трапу.
Вахтенному матросу он предъявил удостоверение личности и спросил: на судне ли «мастер».
— Капитан на судне, — с готовностью ответил матрос и уже от себя добавил — Ждет вас…
Он знал, что на борту «Мурманца» находится работник милиции, решил: этот прибыл к нему на помощь.
— Каюту найдете? — спросил матрос.
— Найду, — ответил Ткаченко.
Он разминулся с Кешей Курносовым, который уже подошел к трапу.
Выждав немного, третий механик спросил:
— Кто такой?
— Из органов, Иннокентий Семенович, — ответил вахтенный. — Майор вроде… Фамилию не разобрал.
— А чего они нашим «маркони» интересуются? Натворил он разве чего? Не знаешь?
— Так его ж убили, Иннокентий Семенович! — воскликнул вахтенный. — Весь порт про то шумит…
— Убили?! Ну и дела…
Третий механик сошел на причал и двинулся к Аполлону, который направился к нему навстречу.
— Слыхал, Аполлоша?! ЧП у нас на пароходе… Андрюху Балашева кокнули! Сплошные органы на борту… И меня трясли.
— А вот этот, — спросил Свирьин, на душе у него стало муторно, — что приехал сейчас… Он тоже?
— Конечно! — воскликнул Кеша Курносов. — Майор какой-то…
Второй час работал он в огороде.
Сначала пару пучков редиски надергал, вымыл у водопроводного крана, положил в тенечек, затем прореживал грядку с морковкой и принялся, наконец, пасынковать помидоры, они у него были на удивление всем соседям, добрые сорта, от рэндольфа калифорнийского до «бычьего сердца».
Сидор Матвеевич вот уже четыре года как пребывал на пенсии, активно использовал заслуженный отдых, чтобы превратить небольшой участок при доме в настоящий мичуринский уголок.
Дивные растения росли у Горовца. Он и сам экспериментировал с растениями, и делился семенами, опытом, приемами и практикой любителя-натуралиста, вел обширную переписку с такими же, как он сам, одержимыми, корреспонденты его жили повсюду, от Бреста до Владивостока.
Горовец прошел две грядки и почувствовал, что малость притомился. Надо оставить помидоры и пойти на кухню, вскипятить воду для пельменей, они мерзли у него в верхнем отделении холодильника. Ведь скоро явится с моря Гера… Двенадцатилетний внук Сидора Матвеевича гостил у деда на каникулах, а половина Горовца, приветливая Мария Ивановна уехала на побывку к отцу Геры, единственному их сыну, в город Дижур, там у них были еще две внучки, сестренки Геры.
Сидор Матвеевич прошел в кухню, оставив рабочие башмаки у порога. Он налил воду в кастрюльку, поставил на газ, убрал со стола на подоконник раскрытый на драме «Кориолан» сборник трагедий Шекспира, Горовец любил перечитывать его на сон грядущий и во время завтрака.
Потом он огляделся в кухне, прикидывая, какую еще тут произвести работу. Но посуда была вымыта, пол подтерт еще утром, цветы Сидор Матвеевич тоже поливал.
«Почитаю, — решил он и взял с подоконника Шекспира, подумав, что надо будет историю полководца Кая Марция, прозванного Кориоланом, о его судьбе написал драму Шекспир, сличить со «Сравнительными биографиями» Плутарха.
Почитать ему не удалось. Послышался звук колокольчика у калитки. Звякал он как-то неуверенно, и Горовец понял: к нему идет человек, который здесь еще не был.
Он высунулся из окна, чтобы увидеть ворота и дорожку от них, и крикнул:
— Проходите! Там же не заперто. И злых собак не держим!
По дорожке шел относительно молодой человек, крепкого телосложения, в светлых летних брюках, голубой рубахе-распашонке и сандалиях. В левой руке он держал темную папку на молнии.
— Проходите! — приветливо проговорил Горовец. — Я, как видите, дома…
Ему показалось, что это новый директор школы в их поселке, Сидор Матвеевич видел его уже мельком.
«Будет просить выступить на станции юных натуралистов, — подумал он. — Или в отношении семян разговор…»
Когда гость вошел в кухню, Горовец понял, что ошибся: человека этого он никогда прежде не встречал.
— Горовец Сидор Матвеевич? — спросил пришелец.
— Он самый, — приветливо улыбаясь, ответил хозяин.
— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул гость. — Разрешите присесть?
— Да-да, — сказал Горовец, — садитесь, пожалуйста. Сейчас чаек сообразим. Или, может, квасу испьете? Домашний… У меня в холодильнике…
— Это потом, — отмахнулся крепыш в голубой распашонке и расстегнул «молнию» на папке. — Один живете?
— С супругой… Но Мария Ивановна гостит у сына.
— У Александра Сидоровича?
— У него… А что?
Горовцу вдруг стало тревожно.
— Скажите… С Сашей… Случилось что?
Гость рассмеялся.
— Да нет, ничего не случилось… У меня к вам дело, Сидор Матвеевич.
Он достал из папки конверт, вынул оттуда фотографию, глянул на нее, потом перевел взгляд на хозяина и вздохнул.
— Изменились вы, крепко изменились… Но узнать можно. Сходство налицо, Герман Иванович. Здравствуйте, «Лось»!
Горовец помертвел.
Он широко раскрыл рот, стал хватать им воздух, потом тяжело вздохнул и медленно опустился на стул.
