— Куда, Надежда Константиновна? — окликнул ее Пелипенко.
— Пойду погуляю немного, Григорий Сидорович, — безразличным тоном ответила Надя.
— Ну, гуляйте, гуляйте! — одобрительна проговорил проводник.
Дорогу к военным лагерям Надя знала хорошо. По узкой тропинке, извивающейся между кустами орешника, она направилась к просеке.
Солнце поднималось все выше. В кустах пересвистывались птицы. Крупные ромашки клонили бело-желтые головки к тропинке. Утро было таким хорошим, спокойным, ясным, что у Нади постепенно прошла вся ее тревога.
«Может быть, выдумала я все эти таинственные обстоятельства? — подумала она. — Возможно, профессор действительно просто-напросто заболел. Ведь он уже не молодой человек. Или, правда, поругался с Демидовым».
У входной арки ее остановил автоматчик. По его вызову пришел молодой, подтянутый младший лейтенант с красной повязкой на рукаве.
— Вам кого? — спросил он у Нади.
— Мне лейтенанта Белявина… Очень срочно!
— Сейчас позову!
Младший лейтенант, поскрипывая новенькими сапогами, ушел в домик. Минут через пять он вернулся.
— Лейтенанта Белявина, к сожалению, сейчас в лагерях нет, — сказал он.
— А когда он вернется?
— А вы кто будете? — заинтересовался офицер.
— Я его жена…
— Думаю, что товарищ Белявин вернется часам к двум…
— Хорошо, я подожду!
Младший лейтенант сочувственно посмотрел на Надю.
— Я сейчас попрошу разрешения пропустить вас в наш клуб, — предложил он. — Там удобнее…
— Не нужно! — отказалась Надя. — Я, если разрешите, посижу вон там под деревьями…
Она отошла в сторону и расположилась на траве, в тени старого корявого дуба. Время тянулось очень медленно, я Надя нетерпеливо поглядывала на свои ручные часы.
Младший лейтенант несколько раз выходил из домика и поглядывал на нее. Потом он принес растрепанную книгу и, смущенно покраснев, предложил Наде:
— Вот, если хотите, очень интересная книга — «Быстроногий олень». Она не даст вам скучать.
— Спасибо! — поблагодарила Надя и взяла книгу.
Сначала она читала невнимательно, но потом книга так увлекла ее, что она забыла об окружающем…
— Надюша! — окликнул ее знакомый голос.
Она подняла глаза.
К ней бежал Николай, одетый в штатский костюм. Надя улыбнулась и протянула ему обе руки.
Николай крепко сжал эти маленькие руки и сел рядом с ней на траву.
— Я так беспокоился, — проговорил он, вглядываясь в родные светлые глаза. — Почему ты позавчера не приехала в Каширскую? Что у тебя случилось?
— Я ездила с профессором Качемасовым в группу доцента Демидова. Ничего особенного не случилось… Но у меня есть некоторые сомнения. Может быть, это просто выдумка и ты посмеешься над ними…
— Нет, рассказывай, Надюша! — серьезно сказал Николай.
Надя подробно рассказала о странной болезни профессора Качемасова, о том, какое удивленное выражение появилось на лице профессора, когда он увидел Демидова, об ошибке Демидова, принявшего греческое вооружение за русское, о последней беседе с профессором.
Николай слушал внимательно, и его густые брови все больше сдвигались над серыми посуровевшими глазами.
— Скажи, Надюша, а эти самые студенты хорошо знают археологию? — спросил он.
— Что из себя представляет Струев — я не знаю. А Зотов археологию, конечно, знает, но как-то странно, поверхностно.
— Твои сообщения могут оказаться очень серьезными, — задумчиво проговорил Николай. Несколько минут он молчал, а затем решительно поднялся с травы. — Едем, Надюша, в Каширскую. Сейчас я вернусь с машиной.
Николай торопливо направился к проходной, Минут через десять из-за кустов появился «газик»-вездеход. Николай, уже одетый в военную форму, сидел рядом с шофером.
— Садись, Надюша! — крикнул он.
Когда Надя уселась на заднее сидение, он протянул ей какой-то сверток.
— Подкрепись немного, женушка! — ласково сказал он. — Здесь бутерброды с икрой… Ты ведь с самого утра голодная…
«Газик» помчался по лесной дороге…
В полдень в лагерь экспедиции пришел запыленный и усталый Здравников.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил его Пелипенко.
— Заболел я, — хмуро ответил Здравников, смотря себе под ноги. — Где профессор? Хочу у него отпроситься, сходить в больницу…
Пелипенко строго, недоброжелательно посмотрел на широкоплечего, запыленного парня.
— Профессор болен, видеть его нельзя, — сказал он. — А болезнь твоя мне понятная: мигрень — работать лень! Хороший больной, который свободно три десятка километров отшлепал…
— А ты что, врач, что знаешь мои болезни? — сверкнул глазами Здравников.
— Вот скажу Тихону Тихоновичу — полетишь с работы, — пригрозил Пелипенко.
— А иди ты знаешь куда? — сжал кулаки Здравников.
Он шагнул к проводнику, и Пелипенко попятился.
— Ну, чего, чего ты взбеленился, хлопец? — миролюбиво заговорил он. — Если болен — иди, конечно, к врачу, только отпрашиваться тебе нужно было у товарища Демидова, он сейчас твой начальник.
— Черт найдет твоего Демидова! — с непонятным озлоблением ответил Здравников. — Еще утром куда-то вместе с этим студентом завеялся… А меня вместо караульщика в лагере оставил…
— А ты, значит, все бросил и ушел? — покачал голевой Пелипенко. — Ой, чую я, полетишь ты с работы.
Здравников махнул рукой, сплюнул в сторону и широким шагом пошел по тропинке, ведущей к дороге на Каширскую. Пелипенко долго смотрел ему вслед, пока перестали шевелиться кусты и замолк шум шагов.
Через полчаса из палатки вышел профессор, очень бледный, но спокойный и сосредоточенный.
— Полегчало, Тихон Тихонович? — ласково спросил его Пелипенко.
Профессор молча кивнул головой и решительно зашагал к лесу. Проводник рысцой догнал его.
— Куда вы, Тихон Тихонович? Разве можно при вашем состоянии в походы ходить! Вам полежать требуется…
— Надоело! Належался! — буркнул профессор.
— Так куда же вы направились?
— А это, Григорий Сидорович, не ваше дело, — сердито отрезал Качемасов. — Вам приказываю оставаться в лагере.
Худощавая, высокая фигура профессора исчезла в кустах.
Пелипенко смотрел ему вслед чуть пригнувшись, точно готовясь к прыжку. Пальцы вытянутых рук его вздрагивали и шевелились, словно он душил кого-то. Потом проводник выпрямился и старческой мелкой рысцой вернулся в лагерь. Там он разбудил спящего в кустах студента Зотова, и они о чем-то долго шептались.
— Не могу я, Григорий Сидорович! Понимаешь — не могу! — вдруг выкрикнул Зотов.
Пелипенко сжал ему плечо и что-то принялся шептать ему, угрожающе поблескивая глазами. Потом он повысил голос:
— Ты понимаешь, дурья голова, чем все это пахнет? Это будет каюк всему делу и тебе каюк! Иди быстрей! Я сам бы пошел, да ведь ты знаешь — у меня через полчаса встреча с этим самым жирным бобром. Если мы его сегодня не обдерем, то такого случая не будет. Иди!
Зотов торопливо побежал в лес по тропинке, ведущей к станице Каширской…
…Профессор Качемасов быстрым, легким шагом шел по лесу. Крупные голубые колокольчики и белые ромашки качались под легким ветерком. В сочной трапе белыми звездочками сияли цветы земляники. Но профессор словно не замечал всех этих лесных красот.
На небольшой полянке профессор замедлил шаги. Ему было жарко, сердце билось тревожными, торопливыми толчками, липкий пот заливал лицо.
Качемасов вытер лицо платком, окинул полянку рассеянным, невидящим взглядом и не то прошептал, не то простонал:
— Что мне делать? Как мне поступить?
Словно в беспамятстве, он снова осмотрелся вокруг. Над крупными лесными цветами вились разноцветные бабочки. Неподвижно, словно задумавшись, стояли кусты орешника.
Вдруг сонную лесную тишину разорвал резкий, отрывистый треск. Мимо профессора с визгом пролетела пуля.
Качемасов обернулся.
— Какой там дурак стреляет? — крикнул он.
Снова грянул выстрел.
— Куда вы стреляете? Здесь люди! — снова крикнул профессор.
Сзади затрещали ломаемые кусты и кто-то вскрикнул.
«Испугался, подлец… Охотник липовый!» — подумал профессор и снова зашагал вперед.
На дороге он остановил первую попавшуюся машину, идущую в Каширскую, и сел в кабину к шоферу.
В небольшом кабинете, капитана Зайченко было прохладно и так тихо, что ясно слышался еле внятный шорох листьев за окном. И Надя, и капитан, и Белявин выжидательно смотрели на майора Величко. А майор молчал, задумчиво поглаживая свой высокий лоб и выпуская изо рта густые клубы дыма.
— А теперь у меня есть вопросы! — наконец проговорил он. — К вам, лейтенант…
— Я вас слушаю, товарищ майор! — насторожился Белявин.
