Это ложь, что физический труд укрепляет здоровье. Он укорачивает жизнь. И хоть бы один из конторских воскликнул, как некрасовский герой: "Бочку рабочим вина выставляю и недоимку дарю!"[34] Куда там…
И тут я хочу вернуть свое повествование к началу этой главы, чтобы читатель понял на каком психологическом фоне происходили мои трудовые подвиги.
3
Так вот. Выше я писал о Мише Черкасском, о его рекомендательном письме к евреям города Киева. И они встретили меня в самые первые часы моего там появления, жидовская компания киевская, мои будущие подельники: Аркадий Изяславович Моргулис по кличке Томулис, Яков Григорьевич Богатырев, Юрий Борисович Ашкенази, Гниденко, Гвозденко, Джижуленко по кличке Джоуль. Словом, Яша — он и в Африке Яша. Все они впоследствии составили основу нашего криминального предприятия.
А пока они встретили меня, повели в ресторан, дали на обзаведение сотни три, помнится, денег в расчете, вероятно, а то, что сам Миша Черкасский из далекой пока уральской зоны прислал человека, который посеет дело и даст им пожинать большие деньги. Я понимал это, видел, что от меня ждут больших заработков, я имел предпосылки к занятиям преступной деятельностью, но уже понимал, что ментовская наука и система государственного подавления — сильнее меня или, если угодно, каждого из нас
Мне хотелось разомкнуть круг и жить, как подавляющее большинство людей: работа — дом — семья. Потому я и мешал мешанину на растворном узле. Но на этой стезе членство в партии мне, как трижды изгнанному из кандидатов, а теперь и ранее судимому, не светило. Стало быть, прощай, обывательская карьера. Стало быть, не судьба! И это вы понуждаете меня мошенничать, господа коммунисты, господа воры при законе, что и выявило время после 1991 года.
Вот я надрываю пуп на бетоне, а господа киевские жиды смеются и советуют переквалифицироваться в управдомы. Мы, говорят, тебя берем, Колёк, в наш институт автоматики, который занимается наладкой вычислительных машин, таких как "Минск", "Оптиум", "МСС". Инженером-наладчиком в пусконаладочное отделение пойдешь? Там, говорят, все свои и отдел кадров наш. Начальником участка — двадцатидвухлетний Аркадий Моргулис, инженер Яша Богатырев, и тебе, Колек, вместе со всеми нами место найдется.
Действительно, как оказалось, у жидов все схвачено.
И я пошел, не раздумывая. Как говорили тогда, назло кондуктору.
А жиды с большим терпением ждут моей дебютной идеи.
Почему они предложили инженерную работу, а не та, канувшая в бездну истории, власть рабочих и крестьян, как она обзывала себя сама? В каждом, наверное, честолюбивом и дерзком юноше, к коим я отношу себя тогдашнего, неистребимо живет бесенок обидчивости:
— Ах, та-а-ак! Ну, так получите, господа коммунисты! Прощай, жизнь советского итээровца!
4
Можно подумать, что я ищу повода оправдать антиобщественную направленность своей деятельности стечением обстоятельств и гипертрофированной обидчивостью. Только отчасти, поскольку вся жизнь — это всего лишь стечение обстоятельств. Но я отдаю себе отчет в том, что какою-то генетическою ненавистью, смешанной с брезгливостью, ненавидел безнаказанно подворовывавшую, вялую партноменклатуру и мстил ей с веселым оскалом матереющего волка. Зачем, прокравшись в кошару и зарезавши одну овцу на пропитание, он режет их всех без разбора? Да потому, что они жалкие овцы, неспособные дать отпор. Возможно, я заблуждался, воображая себя идейным борцом с коммунистами. Но прошло тридцать лет, и Советы рухнули, как болотная осина со слабой корневой системой. Разница лишь в том, что семечко дерева растет там, куда обронил его ветер, а Советы сами сгноили свой корень, имя которому — человек.[35]
И вот — институт, напичканный вычислительной техникой, как бабушкин сундук нафталином. Не зря подобные предприятия именовались "ящиками". На всех военных заводах, на всех командных пунктах слежения за космосом и секретных НИИ и промышленно-монтажных фирмах типа "Каскад" стояли эти громадные ячеистые машины — лучшие в нашем лагере, поименованном социалистическим.
Они стояли везде, по всей стране от Норильска до Ташкента подмигивали они любознательному человечеству своими красно-зелеными огоньками и революционно внедрялись в производство. Деятельность инженеров-наладчиков КИП и автоматики считалась высоко престижной. Она сравнительно недурно оплачивалась. Сами же наладчики едва ли не постоянно пребывали в командировках, что тоже положительно сказывалось на доходной части личного бюджета. То есть, командированный — это почти профессия, если смотреть на вещи шире. А профессия — она обязывает к профессиональному совершенствованию.
Этим я и занялся, имея опыт самодеятельного мошенничества в прошлом.
Третью форму допуска на секретные объекты, как новенькому, мне сделали. И вот не под конвоем, а под личной охраной из двух обычно солдат, я шагаю по секретным "совковым" объектам страны и это вам не бетон мешать совковой лопатой.
Где-то далеко от Москвы, куда не ходят поезда и авиабилет стоит 130–150 рублей в один конец. Плюс суточные три шестьдесят. Командировочные выписываются на пять инженеров-наладчиков. И вот мы шагаем, к примеру, по "столице Колымского края" Магадану, но вдвоем, а не впятером. Идем отлаживать автоматику и ориентируемся на месте: если чудо-машина в порядке, если смонтирована удачно, то достаточно одного нажатия кнопки и она запустится, если же нет — труба: нажимать кнопку там можно вечно, но одинаково безрезультатно. Машина упорно будет пребывать "в несознанке". Все это понимали, но вокруг автоматики тогда крутились огромные деньги. И все, кто мог, их у государства вымарщивали. Но так или иначе, мы угощаем местное начальство горилкой и без проблем отмечаем командировочные удостоверения на всех пятерых наших жуликов, которые прожигают жизнь в Киеве.
И вот уже Моргулис дает на Крайний Север телеграмму-молнию по предприятию: "В связи с острейшей производственной необходимостью прошу откомандировать таких-то специалистов в Киев с переоформлением командировок в Ташкент". А мы и не выезжали, к примеру, мы в Киеве ждем. Руководству докладывается, что два инженера в Магадане с работой успешно справляются, а троих нужно переоформить в Ташкент. Это плюс к общей сумме еще тысяча рублей только на билетах туда-обратно.
И катаются наши наладчики по стране, как сборщики налогов с государства. Кто-то мудро сказал, что самое дорогое у человека — его свободное время. Так вот, если командировка рассчитана на месяц, то обернешься за неделю — и спокойно вынашиваешь в тени каштанов будущие большие дела. Это были первые киевские деньги. Под тысячу рублей в месяц на фоне тех цен деньги ощутимые. Часть отстегивалась боссу Моргулису, который пощипывал всех инженеров, что-то шло на подарки управляющим предприятиями. То телевизорчик, то холодильничек, то еще какая-нибудь байда.
Возникает вопрос: как же проходило дело по части бухгалтерской отчетности? Весьма бесхитростно.
В то время авиабилеты заполнялись шариковыми чернилами. Кассиршам удобно: не надо макать перо в чернильницу или пачкать маникюр вечно подтекающим содержимым авторучек. Штамп продажи билета тоже — синяя штемпельная краска. Берешь ты уксусную эссенцию, берешь в аптеке перекись водорода и марганцовку — и готов отбеливатель для чернил, какой и самой тете Асе не грезился. Чернила исчезают, "как сон, как утренний туман". Но вместе со штампом Аэрофлота. И после этого все, как в детской скороговорке: четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж. То есть, начисто пишешь то, что доктор прописал, а уж штампы-то самопальные были у каждого уважающего себя командировочного. Соберемся на "летучку" и пошло:
— У тебя есть Уральского аэрофлота?
— Есть.
— А у тебя есть украинский?
— Есть.
Все у каждого в портфеле. Все перемывают билеты. Что же касается неизрасходованных суточных — два шестьдесят в сутки — то мы их аккуратно сдавали в бухгалтерию. За все за это мы получали зарплаты, премиальные и почетные грамоты.[36]
И так делалось за многие десятилетия до моего появления в среде киевских жуликов.
И так вот неплохо, хоть и не звонко, они жили. Коттеджи, особняки, иномарки тогда не возникали даже в отдаленной области социальной фантастики, но появились у всех кооперативные квартиры. Получалось в кабаки ходить. До полудня на службе, а с полудня — в кабак, где приличный обед на двоих стоил двадцать рублей.
Полно украинских девчонок.
А киевский футбол тех лет — сказка! Биба, Сабо, Серебряников, Лобановский… Мы не пропустили ни одной премьеры в театре Русской драмы, ходили в национальный театр имени Ивана Франко, где администратором работал папеле Яшки Богатырева.
Мы посещали оперу, где пели великие певцы — Зиновий Бабий, Виктор Ворошило, Евгения Мирошниченко, в которую я был влюблен, как в небожительницу. Так как в театральных кругах Киева меня знали в качестве сотрудника Особой инспекции МВД СССР, то мой платонический роман за кулисами воспринимался с традиционной снисходительностью.
