— Вова! — воскликнула она. — Милый… Ты пришел… А мне вахтенный штурман позвонил, Вася Руденко. К вам гость, Алиса Петровна. Я бросила все свои каталоги — и сюда. Здравствуй!
Майор Ткаченко поднялся и, обогнув стол, неловко стукнувшись при этом бедром, шагнул навстречу Алисе.
Она осторожно поцеловала его в щеку. Владимир попытался обнять Алису, но молодая женщина ускользнула.
— Потом, Володя, — сказала она. — Ведь ты же не уходишь сию минуту. Ты побудешь у меня некоторое время, правда?
— Побуду, — сказал Владимир. — Только не очень долго… У нас в конторе сейчас запарка.
— Мне кажется, что у вас спокойных дней и не бывает, — возразила Алиса. — В последнее время прочитала кучу книг о твоей работе. Хочу разобраться, лучше тебя понять, Володя. Вот и сейчас штудирую вон тот объемистый том. Там есть повесть о том, как наш разведчик стал следователем гестапо. Представляешь: в гестапо! В художественном отношении написано слабо, но какова фактура!
— Знаю я эту повесть, — отозвался Ткаченко. — Уже в самом заголовке ее содержится дезинформация. На оккупированных фашистами территориях нашей страны никогда не было подразделений гестапо — гехайм стаатс полицай — тайной государственной полиции.
— Как не было? — удивилась Алиса. — Ведь наша литература о подпольщиках и партизанах просто пестрит от слова «гестапо»…
— Пестрит, — усмехнулся майор, — это точно… Плохо, информированы наши писатели. Гестапо — IV управление РСХА — действовало исключительно на территории рейха, в районах Польши, присоединенных к Германии, и еще во Франции. Это все. В остальных странах, захваченных вермахтом, функции гестапо выполняли специальные команды или управление СД — службы безопасности — зихерхайтдинст. Сотрудники этой службы носили армейскую полевую форму, но с эсэсовскими знаками различия. А этот наш разведчик-следователь из твоей книги вообще служил в ГФП — гехайм фельд полицай. Эта служба — тайная полевая полиция — защищала интересы государственной безопасности внутри самой гитлеровской армии, делая акцент на политической стороне. В то время как III отдел абвера — контрразведка — осуществлял борьбу против наших разведчиков преимущественно в военном смысле. Впрочем, они могли и подменять друг друга, что не мешало им постоянно соперничать между собой.
— Вот это да, — сказала Алиса. — Значит, гестапо у нас не было?
— Увы, — сказал Владимир. — Конечно, методы команд и управлений службы безопасности подчинявшихся, заметь это, не Мюллеру, начальнику IV управления, а непосредственно Кальтенбруннеру, шефу полиции и службы безопасности, ничем не отличались от методов гестапо. И в общем-то эта аббревиатура стала нарицательной, но подразделений именно этой кровавой «фирмы» на нашей территории не было.
— Значит, писатели…
— Видишь ли, малышка… Как тебе получше это разъяснить. Разведка разведке рознь. Тот факт, что обыкновенные люди, ну вроде тебя, как сказать, непосвященные, связывают обычно нашу работу с обязательной пальбой из бесшумных пистолетов, автомобильными гонками, приемами карате и джиу-джитсу… Конечно, в этом повинны прежде всего писатели детективного жанра. Они получили возможность сочинять и фантазировать в этом сфере потому, что слова «разведка» и «контрразведка» стали использовать для прикрытия таких полувоенных операций, как саботаж, диверсии, государственные перевороты, а также тех контрдействий, которые направлены на нейтрализацию перечисленных мною акций, совершаемых тайно, без официального признания государством, которому принадлежит данная спецслужба. И поэтому любой литератор, который решит писать о разведчике, максимально приближаясь к правдоподобности, заметь, я говорю не о правде, все равно должен заранее примириться с определенным ограничением. Ведь подлинная деятельность разведки всегда окутана тайной, а тайна создает стойкое в умах людей убеждение, что и сама тема эта расплывчата и неопределенна. Понимаешь?
— Понимаю, Володя…
— Но в фактических деталях, вроде структуры тайных служб третьего рейха, писатель должен быть непременно точен.
— Сложная у них была система полицейского аппарата, у гитлеровцев, — задумчиво проговорила Алиса. — Не мудрено, что наши литераторы до сих пор в ней не разобрались.
— Обилие разношерстных разведывательных и контрразведывательных служб — типично для империалистических государств, — сказал Владимир Ткаченко. — Вон в нынешних Соединенных Штатах… Так там до полутора десятка различных тайных служб. Их комплекс так и называется — разведывательное общество.
— Ты расскажешь мне об этом как-нибудь, Володя?
— Расскажу, если ты заинтересовалась нашей темой, — согласился Ткаченко. — Что же касается гитлеровских спецслужб, то они характеризуются двойным подчинением: государственным и партийным. Например, Гиммлер ведал РСХА — Имперским управлением безопасности — и как министр внутренних дел, это по линии государственной, и как рейхсфюрер, глава СС, а ведь СС — это охранные войска нацистской партии.
— А Кальтенбруннер? — спросила Алиса. — Он ведь тоже ведал…
— Тоже, — сказал Ткаченко. — Но более конкретно, что ли… Видишь ли, в составе РСХА, которое являлось как бы частью СС, было семь управлений. Оперативной работой занимались четыре: третье — служба безопасности внутри рейха — с обергруппенфюрером Олендорфом во главе, четвертое — пресловутое гестапо, «фирма» Мюллера, пятое управление ведало криминальной полицией, а шестое — партийная заграничная разведка, ею командовал бригаденфюрер Вальтер Шелленберг. Была в гитлеровской Германии и так называемая полиция порядка, которая не входила в РСХА, но и ею распоряжался Кальтенбруннер, потому что он был не начальником РСХА, такой должности не существовало, вопреки утверждениям многих наших авторов, а начальником полиции и шефом службы безопасности. Улавливаешь?
— Да, все это не так просто, — воздохнула Алиса. — Но я обещаю тебе, что во всех тонкостях разберусь. И хватить о спецслужбах… Давай пить кофе.
— А как твои дела в библиотеке? — спросил Владимир.
— Потерпят… Подожди, я закрою дверь. Ведь у меня кипятильник… А все электронагревательные приборы на судне запрещены. Наш старпом Ларионов зорко следит за этим… Представляешь, какая страшная вещь пожар в море?!
— Представляю, — отозвался Владимир, улыбаясь, — и готов отказаться от кофе, если его приготовление связано с административным проступком.
— Но ты не выдашь меня старпому? — спросила Алиса, доставая кипятильник из верхнего отделения платяного шкафа.
— Не выдам, — сказал Ткаченко.
— Шеф, — сказал майор Бойд по селекторной связи, — теплоход «Калининград» вышел из порта! Наши мальчики плывут к нам с «товаром»…
— Это хорошо, Джек, — отозвался полковник Адамс. — Зайдите ко мне…
Когда Хортен-младший вошел в кабинет «старшего брата», он увидел, что тот просматривает иллюстрации в книге альбомного размера.
— Вы уточнили, куда направляется «Калининград»? — спросил полковник Адамс. — В Стамбул или Ялту?
— Как будто бы взял курс на Босфор, — ответил Малютка Джек. — Ялта в программе круиза не упоминалась…
— Уточните, — распорядился Адамс. — Русские горазды на сюрпризы… У меня такое предчувствие, Джек, что рано нам с вами праздновать победу. Но в утешение могу сообщить: любезная нашему сердцу и, добавлю, карману «Айрон компани» увеличила сумму возможного гонорара за материалы лаборатории, которой заведует сын этого самоубийцы, гестаповского агента «Лося». Как только досье на него будет в наших руках — начинаем игру с новых козырей. И первый ход сделаете вы, Джек. Что касается меня, то уже сейчас я могу вознаградить вас за проявленную доблесть и находчивость, так сказать, авансом, Джек. Получайте от меня в подарок!
С этими словами он захлопнул лежавшую перед ним книгу и протянул ее майору Бойду.
— Что это, сэр? — спросил Хортен-младший.
— Исследование одного макаронника, некоего Петруччи, Козимо Петруччи, кажется. Он написал о ваших любимых импрессионистах, Джек. Признаться, не разделяю вашего увлечения этой мазней, но всегда уважал чужие вкусы, и все утро потратил на перелистывание этой книги, пытаясь понять, что нового внесли ваши любимцы в мировое искусство.
«Непостижимо! — подумал майор Бойд, — Старик Адамс заинтересовался живописью. Не позднее, чем сегодня до полудни, начнется извержение Везувия…»
Вслух он спросил:
— И разобрались, сэр?
— По крайней мере, понял, что основатель новой школы Эдуард Мане стал писать человеческие фигуры совсем без теней, будто они суть дух бесплотный, и этим совершил революцию. Но ведь это пресловутое разнообразие и богатство тонов, которое якобы открыл Мане, это стремление изображать людей так, как они бывают освещены на открытом воздухе, обнаруживается уже в работах Веласкеса, Франца Гальса, не говоря уже о картинах Эль Греко. Так ведь это, Джек?
