Эверстова рассмеялась.
— Что вы, какой обед, Роман Лукич, на ночь глядя. Скорее ужин.
— Надо совместить и то и другое, — предложил Петренко.
— Правильно, — одобрил Шелестов. — Принимайтесь за работу…
Из всех четырех одному лейтенанту Петренко предстояло впервые ночевать в тайге, на снегу, при чуть ли не пятидесятиградусном морозе. Он еще не представлял себе, как это будет, хотя много раз мечтал о такой возможности. Сейчас он больше всего опасался, чтобы кто-нибудь ненароком или умышленно не намекнул на то, что он новичок в тайге. Но каждый был занят своим делом.
Старый охотник отправился ломать сухостой. Эверстова копалась в мешках с продовольствием. Таас Бас, несмотря на большой перегон, не улегся, а рыскал вокруг стоянки, что-то вынюхивая, к чему-то прислушиваясь. Олени паслись. Они разгребали копытами снег, зарывались в него головами и щипали промерзший ягель.
Снегу тут было так много, что олени подчас почти полностью скрывались в нем, и были видны лишь их коротенькие подрагивающие комочки пушистых хвостиков.
Шелестов и Петренко саперными лопатами очистили от снега до самой земли квадратную площадку размером три на три метра.
— Вот тут мы и будем спать, — сказал Шелестов и, вооружившись топором, подошел к густой ветвистой елке. Он стукнул по стволу елки обухом и отпрянул. Ветви уронили нависи снега, иней и очистились.
— А теперь мы ее вот так, — продолжал майор, расчистил у подножья елки снег и начал сильными ударами рубить дерево под самый комель. Елка вздрогнула, издала звук, похожий на скорбный вздох, как бы задумалась на короткое мгновение, потом накренилась, скрипнула и с шумом рухнула на снег.
«Отжила свой век», — с грустью подумал Петренко. Ему всегда было грустно, когда рубили деревья.
Майор, ловко орудуя топором, обрубал у поверженной елки мохнатые ветки.
— Это будет наша постель. Вместо матрацев. И ничего лучшего не придумаешь.
Лапчатую хвою перенесли и уложили на очищенное от снега место. Образовался многослойный мягкий настил.
В центре квадрата поставили на землю круглую аккуратную небольшую железную печку. От нее вывели жестяную трубу. Там, где железо должно было соприкасаться с тканью палатки, майор закрепил широкий асбестовый поясок.
Потом Шелестов и Петренко сняли с нарт меховые спальные мешки и уложили на хвойном настиле.
— А теперь все это накроем, и делу конец, — сказал Шелестов. — Вам, надеюсь, приходилось ставить палатки, товарищ лейтенант?
— И не раз, товарищ майор.
— Ну, и отлично. Так значит ваше имя Григорий?
— Да, вообще-то Григорий, а на родине звали Грицько.
— Грицько — это хорошо звучит. Грицько… Петрусь… Василь.
— Это по-украински.
— Ну, что ж, Грицько. Тащите сюда палатку, а то мы запаздываем. Видите, товарищ Быканыров уже развел огонь.
Палатка из плотного полотна закрыла целиком расчищенное и застланное хвоей место. Майор вбил наискосок в мерзлую землю четыре кола, закрепил растяжки, вывел в специальное отверстие конец трубы.
— Вот и все, готово, — сказал Шелестов, поправляя полог палатки. — Да и пора.
В небе уже высыпали звезды.
Старик Быканыров поставил по обе стороны костра рогатины и положил на них жердь. На жердь он водрузил котел и широкодонный чайник, туго набитый снегом.
Шелестов и Петренко подошли к костру. Жадное пламя уже вскидывалось вверх, освещая все вблизи, и звезды на небе как бы погасли.
Эверстова отсчитывала из мешка промерзшие и гремящие, как орехи, пельмени. Глухарь, подстреленный Петренко, лежал уже ощипанный и выпотрошенный.
Быканыров закрепил глухаря на вертеле и подвесил над огнем.
Петренко полез в самую чащу тайги, погружаясь почти по пояс в снег. Возвратился он с большой охапкой сухих дров, которые снес в палатку. Этого количества топлива показалось ему мало, и он решил принести еще. А когда вернулся вторично, из трубы уже вился дымок.
— А что будет, если я обложу палатку снаружи снегом? — спросил Петренко.
— Однако, теплее будет, — ответил Быканыров.
Лейтенант схватил лопату, принялся за работу и через несколько минут осуществил свой замысел.
Быканыров в это время оттащил в сторону нарты и поставил их по порядку на выход.
Надя повернула вертел, на котором румянился и исходил соком глухарь.
Огонь костра темнил все вокруг. Чем ярче полыхал огонь, тем, казалось, ближе придвигалась к костру ночь и обступала сидящих вокруг четырех людей. И одновременно все выше и выше поднимался черный купол неба.
Огонь лизал, жадно обгладывал сухие поленья, зло шипел, пофыркивал, с треском выбрасывая из костра снопы искр.
— Сосна горит. Ишь, какую искру дает, — заметил Шелестов, покуривая папиросу.
— Береза, однако, лучше сосны. От березы тепла больше, а дыму совсем нет, — сказал Быканыров.
— А вот дуб, тот совсем как уголь горит. Жаль, что в тайге не растет дуб, — вставил Петренко.
Таас Бас уже окончил обход местности и лежал сейчас поодаль от костра, положив большую голову на свои мощные лапы. Его глаза на свету казались зелеными светящимися точками.
Костер разгорался все ярче, все жарче, как бы вызывая на поединок лютую стужу. Но понадобилось бы очень и очень много огня, чтобы хотя на полградуса сбавить леденящий душу мороз. Он отступил лишь на какие-нибудь метр-два от костра, а дальше обжигал с неменьшей силой, чем и огонь.
Белым атласом отливали стволы близко стоящих берез. На маленькой елке таял снег от жары и падал невидимыми каплями.
— Где сейчас Белолюбский? — сказал как бы самому себе Быканыров.
— Наверное, как и мы, ужинать собирается, — ответила ему Эверстова.
— А может, бегут без оглядки, — заметил Петренко.
— Они ведь тоже на оленях, — возразила Эверстова, — а оленю через каждые два-три часа нужен отдых. Да и поесть олени должны.
— Верно, — сказал Быканыров. — Правильно говоришь. Нарты вперед оленя и без оленя не побегут.
Помолчали. Потом заговорил Шелестов.
— А глухие здесь места. Кажется, тут никогда нога человеческая не ступала.
Быканыров покачал головой.
— Э, Роман Лукич, ступали тут ноги разных людей, и худых и хороших. В восемнадцатом году в этих местах таилась банда Красильникова-Гордеева. Таилась тут, а нападала на села, стойбища, издевалась над советскими людьми. А нам, партизанам, пощады никакой не было. Летом так делали: словят человека в тайге, разденут догола, привяжут к дереву и бросят. И пропал человек. Совсем пропал. Гнус облепит его сплошь, и через час-два высосет всю кровь. Кровинки не останется. А зимой по-другому. Поймают, разденут, свяжут, воткнут в снег и водой обольют. А ведь мороз стоит, большой мороз. Такой мороз, что птица летит и падает. Потом мы побили всех бандитов.
Старик умолк, перебирая в памяти тяжелое прошлое и посасывая свою короткую трубку.
— Вы партизаном были, дедушка? — заговорил лейтенант Петренко. Расскажите нам, как вы дрались с врагами Советской власти. Это очень интересно.
Быканыров молчал и кивал головой.
— Правда, расскажите, — попросила и Эверстова. — Мне папа рассказывал что-то про генерала Пепеляева, но я тогда маленькой была, не помню уже. А когда стала больше, папа умер.
Старый охотник посмотрел на Эверстову добрыми глазами и спросил:
— Когда умер отец?
— В тридцать восьмом году. Мне было тогда тринадцать лет. Отец у меня был русский, а мать якутка. Отца выслали в Якутию в шестнадцатом году за участие в революционном движении. Он жил в Туле и работал на оружейном заводе. А здесь участвовал в гражданской войне. И с генералом Пепеляевым дрался.
— Я тоже помню генерала Пепеляева, — сказал Быканыров. — Я тоже бился против него.
Петренко и Эверстова стали упрашивать старика, чтобы он рассказал про генерала Пепеляева, их поддержал и Шелестов.
— Расскажи, отец, расскажи. Это полезно знать не только им, молодым, но и мне.
Быканыров согласился и рассказал вот что.
Японские империалисты давно зарились на советскую землю и давно вынашивали мечту стать хозяевами Дальнего Востока, Сибири, Якутии. И вот, в тысяча девятьсот двадцать втором году они подготовили к высадке на территории Советского Союза экспедицию, возглавляемую белогвардейским генералом Пепеляевым. Сформировали отряд, около тысячи человек, состоявший, в основном, из офицеров. Отряд снабдили всеми видами вооружения и Охотским морем доставили до советского порта Аян. Там отряд высадился и направился вглубь Якутии. Он шел по глухим местам, тайгой, где не было войсковых частей, не встречая сопротивления, предавая огню редкие населенные пункты, истребляя всех сторонников Советской власти. Перед Пепеляевым стояла задача захватить Якутск, свергнуть народную власть и укрепиться там.
