— Не кричите, — строго заметил Караев. — Сегодня вы были на похоронах Слепцова. Павел Слепцов бывший полковник ПГУ КГБ СССР, который работал с вами вместе в Швеции. Вспоминаете?
— Ни с кем я не работал, — пробормотал пораженный Жажин. — Что вам от меня нужно? Кто вы такие?
— Возьмите себя в руки, — посоветовал ему Караев, — вы сегодня были на похоронах. И не нужно так дергаться. Никакие секреты вы не сможете нам выдать спустя двадцать лет после своей работы в Швеции. Даже если очень захотите. Поэтому успокойтесь и отвечайте на мои вопросы.
— Я ничего не помню.
— Не лгите. В день своего исчезновения Слепцов захотел встретиться именно с вами. Сразу после работы он позвонил вам и приехал. И вы точно знаете, зачем он к вам приехал. Может, вы расскажете и нам причину его внезапного желания увидеть именно вас? После разговора с вами он поехал в кафе, где встретился со своим знакомым, полковником Караевым.
— Лучше найдите его, — посоветовал Жажин, — ведь он работал в ФСБ до последнего. А меня выгнали из КГБ еще в девяносто первом, когда разделили разведку и контрразведку.
— Мы это знаем. Но в тот вечер он позвонил именно вам. Почему? Вспомните, о чем вы с ним говорили.
— О нашей работе в Швеции. Его интересовало, кому я мог рассказать о нашей работе. Я честно ответил, что никогда и никому не рассказывал. Мне многие и не верили, когда я говорил, что в восьмидесятые годы был капитаном госбезопасности и работал по линии Внешторга в Швеции. Считали, что я придумываю себе биографию.
— Вы работали вместе с Павлом Слепцовым?
— Он был руководителем нашего направления. И я напрямую ему подчинялся. Но потом меня перевели в Гетеборг, и я уже с ним не виделся.
— Вы выполняли его отдельные поручения?
— Конечно. Раз в неделю я с ним обязательно встречался. У нас были собственные источники и свои информаторы. О них я вам не смогу рассказать даже сейчас. Если вы работники спецслужб, то должны понимать, насколько важны секреты государства.
— Он слишком многословен, — заметил Тимур, поворачиваясь к психологу. — Ему сделали укол?
— Конечно. Поэтому он такой словоохотливый. Иначе бы он вообще не разговаривал, замкнувшись в себе.
— Вы передавали какие-нибудь сообщения Слепцова, минуя официальные каналы? — спросил Караев.
Жажин вздрогнул, посмотрел по сторонам и куда-то вверх.
— Да, — сказал он, — конечно, передавал.
— Кому именно?
— В наше посольство.
— Вы не поняли вопроса. Кому еще, помимо официального резидента, вы передавали сведения, полученные от Слепцова? Были какие-нибудь другие линии связи?
— У меня была связь с нашим отделением в Финляндиии, — пояснил Жажин, — я к ним ездил по субботам на пароме. Получал их сообщения, передавал им инструкции. Ездил на границу, но не вступал в контакт с нашими представителями в Финляндии.
— А с кем вы вступали в контакт?
— Это был наш информатор, который считался особо ценным агентом. О нем знали только мы двое. Я и Слепцов. Насколько я знаю, потом этот агент уехал из Финляндии, так мне говорил полковник Слепцов. И сейчас, спустя двадцать лет, вы его не найдете.
— Как его звали?
— Не помню. Мы называли его Дровосек. Я думаю, что он работал в таможне или в пограничных войсках Финляндии. Мы встречались регулярно, один раз в неделю. Я передавал ему наши инструкции и получал от него необходимые сведения. Вся информация шла через Слепцова. Иногда наши встречи проходили раз в две недели, иногда чаще.
— Вы докладывали об этом кому-нибудь, кроме Слепцова?
— Нет. Мы работали только на непосредственном контакте. Я передавал инструкции и получал информацию, которую должен был доставить Слепцову.
Караев переглянулся с психологом и тяжело вздохнул. Кажется, Жажин стал невольным соучастником предательства Слепцова. Тот использовал этого сотрудника в личных целях. Нужно проверить, был ли зафиксирован такой осведомитель, как Дровосек. И даже если был, то это ничего не меняет. Слепцов мог использовать финского информатора в качестве своеобразного почтового ящика, через который пересылал сообщения. И получал инструкции.
— Кто знал о ваших встречах с Дровосеком, кроме Слепцова?
— Я думаю, что никто. Дровосек был особо ценным агентом, о котором мы не должны были информировать нашу местную резидентуру. Только своего куратора. Моим куратором и был Павел Слепцов. Но, насколько я знаю, Дровосек давал очень ценную информацию.
— Ваши сообщения были зашифрованными?
— Да.
— Вы знали шифр?
— Конечно, нет. Я и не должен был его знать. Это было бы нецелесообразно. Я был всего лишь связным.
— Вы работали представителем Внешторга?
— Под «крышей» Внешторга. Тогда практиковались подобные вещи. Все советские учреждения были «крышей» для наших сотрудников. Как и все наши курьерские пункты, представители информационных агентств, газет и журналов. В любой стране мира, где мы работали, нас вычисляли уже через несколько месяцев. Это была такая игра в угадайку. Все знают, что и американцы, и англичане, и французы играют в эту игру. Кроме сотрудников посольства есть много других представителей, которые работают в двух учреждениях «по совместительству». На разведку и на свое учреждение.
— Вы писали отчеты о встречах с Дровосеком?
— Нет. Я только докладывал об этом Слепцову.
— Вы уверены, что никто не знал о ваших встречах в Финляндии?
— Уверен, что знали, — возразил Жажин. — Знал наш резидент в Стокгольме и резидент внешней разведки в Хельсинки. Меня потом несколько раз вызывали во внешнюю контрразведку и спрашивали про Дровосека. Но я не знал, кто этот человек и кем он работал. Моя задача была всего лишь вовремя доставлять информацию.
— У вас были свои информаторы?
— Двое. Но это были обычные торговые агенты. Одного арестовали в девяностом году. Его осудили, кажется, на пять лет. Другой уехал из страны, но его задержали в Дании.
— Значит, оба ваших информатора были провалены? — уточнил Караев.
— Выходит, что так, — негромко признался Жажин, — но это случилось, уже когда меня не было в Швеции. И провалились не только эти двое, но и вся сеть нашей агентуры в стране. Я не знаю, как это случилось, но за своих информаторов я мог отвечать. Это были надежные люди.
— Вам не кажется, что кто-то мог выдать всех ваших информаторов?
— Я об этом много думал. Но если их выдали, то сделали очень умно. Дождались, когда я уеду. И только потом их обоих взяли. Я не думаю, что шведы ко мне так хорошо относились.
— Поясните, что вы хотите сказать?
— Получается, что шведская контрразведка специально выжидала и не трогала именно моих информаторов, тогда как вся сеть была полностью парализована. Но это невозможно. Я не занимал такого большого положения в нашем представительстве в Швеции. И ради меня они бы не пошли на такую игру. Я думаю, что это обычное совпадение.
— Вы не подумали, что вас сознательно оберегали?
— Именно об этом я и подумал. Но такого не могло быть в принципе. Шведы знали, что я слишком незначительная фигура, чтобы вести со мной такую сложную игру.
«Не с ним, — убежденно подумал Караев, — конечно, не с ним». Теперь все становится ясным. Они намеренно не трогали информаторов Жажина, чтобы не вызывать подозрений у советской стороны. Слепцов использовал Жажина в качестве источника связи с этим Дровосеком, который вполне мог быть двойным агентом или вообще не агентом. Но структура резидентуры была построена таким образом, что знать об этом обычный офицер Жажин не имел права. Это была прерогатива самого Слепцова, который мог даже указывать в своих донесениях о получении ценной информации от одного из своих агентов. Они не трогали информаторов Жажина, чтобы оберегать Слепцова. В разведке подобное часто происходит, иначе Слепцова могли бы быстро вычислить.
— Скажите мне, Николай, вам никогда не казалось, что Слепцов использовал вас для своих личных целей?
— Нет. В те времена все были идейными. Мы верили в идею, за которую работали. Нет. Меня никто не мог использовать.
— Что говорил вам Слепцов в последний вечер, когда вы с ним виделись?
— Спрашивал о жизни. Жаловался, что устал. Постарел. Я его успокаивал. Потом я взял у него взаймы тысячу рублей. У меня сейчас проблемы. Но я верну деньги его вдове…
— Он не спросил, зачем вам деньги?
— Нет. Он дал мне деньги. Две пятисотрублевки. А потом еще улыбнулся и сказал, что он мой должник. Но я понимаю, что он вспомнил нашу хорошую работу в Швеции и таким способом просто благодарил меня за наше сотрудничество.
— Он так и сказал, что «ваш должник»?
— Да, — кивнул Жажин, — но я так не считаю. Мы все работали на благо…
Он еще продолжал говорить. Караев откинулся на спинку стула, достал носовой платок, вытирая лицо.
