— Лучше, малыш, лучше! После такой грудинки я, не хвастаясь, мог бы вытащить портмоне у самого премьер-министра Салазара.
— Повару не мешало бы добавить сюда еще немного рома.
— Эти парни не постесняются вылакать все сами, — сказал Лазарь. — И, чтобы сразу же отблагодарить тебя за эту еду, малыш, я дам тебе первый совет.
— Буду благодарен, Лазарь. Еще немного пюре?
— Да, пожалуй. Вот послушай: мы богаты, у нас водятся деньжата. В этом случае большого искусства заполучить хорошую еду не требуется. Но что ты будешь делать, если тебя засадят за решетку, а ты без гроша? Самое важное в тюрьме — хорошее питание. И ты получишь его, если у тебя диабет.
— А как стать диабетиком?
— Этим секретом я охотно с тобой поделюсь, — объявил Лазарь, чьи щеки были набиты, как у хомяка. — Начинаешь с того, что раз за разом записываешься на прием к тюремному врачу. Все время жалуешься на плохое самочувствие. В один прекрасный момент ты крадешь у доктора шприц. Затем тебе нужно задружиться с поваром. Таким, как ты, это нетрудно. У повара ты выпросишь немного уксусу. Скажешь, что хочешь сделать свою еду поострее. И еще чуточку сахара. Для кофе.
— Понимаю, — Томас постучал в дверь, появился надзиратель. — Можно убрать. И, пожалуйста, несите десерт.
Лазарь подождал, пока надзиратель соберет посуду и удалится, после чего продолжил:
— Уксус ты смешиваешь с водой в пропорции один к двум и насыщаешь им раствор сахара. Затем впрыскиваешь себе два кубических сантиметра в ляжку.
— Внутримышечно?
— Да, но только медленно, ради бога, очень медленно, иначе заработаешь здоровенную флегмону.
— Понимаю.
— Инъекцию делаешь за полтора часа до визита к врачу. В это время с малой нуждой придется потерпеть, ясно?
— Ясно.
Надзиратель принес десерт, получил свою долю и, довольный, удалился. За каштанами со взбитыми сливками Лазарь завершил свои наставления:
— Врачу ты пожалуешься на страшную жажду по ночам. Немедленно возникнет подозрение, не диабет ли у тебя. Он предложит тебе сдать мочу на анализ. Ты с готовностью это делаешь. Исследование действительно покажет повышенное содержание сахара. В результате получишь хорошее питание: жаркое, масло, молоко и белый хлеб — и все ценой небольших усилий…
Все это Томас Ливен узнал в первый день своего знакомства с горбуном Лазарем. В последующие дни и недели он узнавал все больше и больше. Он прошел настоящий курс криминальной и тюремной науки. Его мозг с математической точностью регистрировал каждую уловку, каждый рецепт, который он получал.
Например, как быстрее нагнать себе высокую температуру, с тем чтобы тебя доставили в полицейский участок, откуда легче сбежать?
Ответ: берешь самое простое хозяйственное мыло и строгаешь его на мелкие хлопья. За час до визита к врачу проглатываешь три чайные ложки. Начнутся страшные головные боли, температура к концу этого часа подскочит до 41 градуса, правда, она продержится потом всего лишь час. Для более длительного удержания температуры следует глотать мыльные шарики.
Или: как симулировать желтуху?
Берем чайную ложку сажи и две чайные ложки сахара, смешиваем и добавляем уксус. Даем отстояться ночь, а на следующее утро глотаем на пустой желудок. Через день-два проступают симптомы желтухи.
Лазарь сказал:
— Знаешь ли, Жан, мы живем в эпоху непрекращающихся войн. Вероятно, перспектива геройской кончины на поле брани тебя вряд ли прельщает. Стоит ли разжевывать?
— Ни в коем случае, — ответил Томас Ливен.
Это было счастливое время. Лазарь учился превосходно готовить, Томас учился превосходно симулировать болезни, осваивал интернациональный язык мошенников и десятки трюков под названиями «белая манишка», «дача взаймы», «купля машины», «приобретение бриллиантов», «компенсация ущерба», «костюм на заказ», «служба эвакуации», «афера с зонтом» и многие другие. У него было ощущение (боже, как низко он пал!), что когда-нибудь ему пригодятся эти уроки. Его предчувствию суждено было сбыться на все сто!
Так, Томас и Лазарь, обучаемые и одновременно обучающие, прожили в мире и согласии до утра того памятного ужасного 5 ноября 1940 года…
Утром 5 ноября 1940 года Томас Ливен после долгого перерыва был снова доставлен к следователю. Этого господина звали Эдуардо Байша, он всегда одевался в черное и носил пенсне на черной шелковой ленте. Следователь Байша был человеком образованным. С Томасом он всегда говорил по-французски. Так же, как и сегодня:
— Как наши дела, мсье, не хотите ли наконец сделать признание?
— Мне не в чем признаваться. Я невиновен.
Байша протер свое пенсне:
— Н-да, в таком случае вам придется долго, очень долго оставаться в «Альджубе», мсье. Мы разослали описание ваших примет по всем полицейским участкам Португалии. Придется ждать.
— Чего ждать?
— Ответов из всех этих мест. Мы же не знаем, какие еще преступления вы совершили в нашей стране.
— Я вообще не совершал никаких преступлений! Я невиновен!
— Ну да, конечно, естественно… Но тем не менее, мсье Леблан. Мы должны подождать. К тому же вы иностранец… — Байша полистал в каком-то досье. — Странная дама, гм, должен сказать.
— Простите, кто?
— Заявительница — сеньора Родригес.
Внезапно Томас Ливен ощутил ужасный зуд вдоль позвоночника. Он спросил с пересохшим ртом:
— Почему странная, господин следователь?
— Она не приходит.
— Этого я не понимаю.
— Я направлял ей повестки. Но она не приходит.
— О боже, — произнес Томас, — надеюсь, с ней все в порядке?
«Только этого мне и не хватало», — подумал он. Вернувшись в камеру, он попросил немедленно позвать Франческо, толстяка повара. Тот появился сияющий:
— Что на сегодня, сеньор Жан?
Томас покачал головой.
— Никакой стряпни. Ты должен сделать мне одно одолжение. Ты можешь на часок оставить свою кухню?
— Само собой.
— Пускай тебе выдадут деньги в тюремном управлении из моего вклада. Купи двадцать красных роз, возьми такси и поезжай по адресу, который я записал тебе. Там живет сеньора Эстрелла Родригес. Я очень о ней беспокоюсь. Может, она заболела. Выясни, спроси, не можешь ли ты чем ей помочь!
— Хорошо, сеньор Жан! — толстяк исчез.
Франческо отсутствовал не менее часа, а когда вернулся, вид у него был подавленный. Едва он вошел в камеру с великолепным букетом из двадцати кроваво-красных роз, Томас мгновенно понял: случилось что-то непоправимое.
— Сеньора Родригес уехала, — сообщил повар.
Томас плюхнулся на нары.
— Что значит уехала? — уточнил Лазарь.
— А то и значит, болван! — огрызнулся повар. — Нет ее. Пропала. Уехала. Испарилась.
— Когда? — спросил Томас.
— Пять дней назад, сеньор Жан, — повар с сочувствием посмотрел на Томаса. — Похоже, дамочка решила вовсе не возвращаться, по крайней мере, гм, в ближайшее время.
— Почему ты так думаешь?
— Она забрала с собой всю одежду, драгоценности, наличные.
— У нее их вообще не было!
— Сейф стоял открытым…
— Сейф? — Томаса качнуло. — А как ты добрался до сейфа?
— Горничная провела меня по всему дому. Миленькая мулатка, нет, правда, господа! Первый сорт! Такие глаза! — и повар сделал соответствующее движение руками перед грудью.
— Это Кармен, — пробормотал Томас.
— Да, Кармен. Сегодня вечером я иду с ней в кино. Она провела меня в гардеробную — все шкафы пусты, в спальню — сейф пустой…
Томас застонал:
— Абсолютно пустой?
— Совершенно пустой, да. На открытой стальной дверце висели только премиленькие черные шелковые трусики — и все. О боже, вам нехорошо, сеньор Жан? Воды… Выпейте глоток воды.
— Ложись, нужно спокойно полежать на спине, — посоветовал Лазарь.
Томас и в самом деле улегся на свой топчан, пробормотав:
— В сейфе лежали мои деньги, все, что у меня было, все мое состояние…
— Бабы. С бабами всегда одни неприятности, — сердито буркнул Лазарь. — И никакого обеда не будет?
— Но почему? — прошептал Томас. — Почему так? Я же ничего ей не сделал… Что говорит Кармен? Она знает, где сеньора?
— Кармен говорит, она улетела в Коста-Рику.
— Боже всемогущий, — простонал Томас.
— Кармен говорит, вилла должна быть продана.
Тут Томас внезапно заорал как сумасшедший:
— Не размахивай все время перед моим носом этими проклятыми розами! — потом взял себя в руки. — Извини, Лазарь, нервы сдают. И… и никакого сообщения для меня? Никакого письма? Ничего?
— Конечно, есть, сеньор, — повар достал из кармана два конверта. Первое письмо было от друга Томаса, банкира Вальтера Линднера из Вены:
Лиссабон, 29 октября 1940 года.
Дорогой господин Леблан!
Пишу эти строки в страшном волнении и спешке. Уже 11 часов. Через два часа уходит мой корабль, я должен отправляться на борт. И до сих пор никакой весточки от вас! Бог мой, где же вы скрываетесь? Живы ли вы вообще?
