Я лег на песок и закрыл глаза. Вскоре вернулись запыхавшиеся Скелтоны.
— Что-нибудь не так, мистер Водоши? — осведомилась девушка.
— Все так. — Я открыл глаза. — Просто задумался.
— Хороший отсюда вид.
И ощущение тоже хорошее. Места для сомнений не осталось; в конечном итоге наступательная политика начинала приносить плоды. У меня появилась еще одна мысль.
Пляж опустел раньше обычного. Поднялся холодный ветер, и впервые с тех пор, как я уехал из Парижа, небо покрылось тяжелыми облаками. Море переменило цвет и стало темно-серым. Перестали отсвечивать красные камни. Впечатление было такое, словно вместе с солнцем ушла всякая жизнь.
Поднимаясь к себе в номер одеться потеплее, я заметил, что официанты накрывают столы в зале на первом этаже. За окном стало слышно, как с кустов на землю падают первые капли дождя.
Я переоделся и вызвал звонком горничную.
— В каком номере остановились месье Ру и мадемуазель Мартен?
— В девятом, месье.
— Спасибо, можете идти.
Дверь за горничной закрылась. Я закурил сигарету, сел и начал обдумывать план действий. Перед тем как начинать, нужно было все рассчитать до малейших деталей.
Уж этот-то план, говорил я себе, гарантирует стопроцентный успех. Имеется агент гестапо, выслеживающий человека по имени Шимлер. Более того, по всей вероятности, он уже преуспел в своей охоте. Отсюда следует, что, опять-таки вероятнее всего, этот агент все разнюхал относительно постояльцев «Резерва», а это для меня исключительно важно. И если удастся вытянуть из него подобные сведения, если удастся его разговорить, то, возможно, я получу тот самый ключ, который мне столь необходим. Вот он, реальный шанс. Но действовать следует аккуратно, постепенно. Ру, наверное, насторожился. Не надо проявлять чрезмерного любопытства. Следует понемногу вытягивать из него информацию, мягко, без нажима, пусть все выглядит так, будто я просто слушаю, что мне говорят, да и то без особого интереса. А у самого ушки на макушке. На сей раз промашки быть не должно.
Я поднялся и пошел в девятый номер. Изнутри доносились невнятные голоса. Я постучал. Голоса умолкли. Послышалась какая-то возня. Скрипнула дверь шкафа. Затем раздался женский голос: «Entrez!»[37] Я открыл дверь.
Мадемуазель Мартен, одетая в полупрозрачный бледно-голубой пеньюар, сидела на кровати и красила ногти. Судя по всему, пеньюар только что поспешно выхватили из шкафа. Ру стоял перед умывальником и брился. Оба недоверчиво посмотрели на меня.
Я хотел было извиниться за вторжение, но Ру меня опередил.
— Что надо? — рявкнул он.
— Извините, что врываюсь сюда. Я пришел принести свои извинения.
— За что? — Он бросил на меня подозрительный взгляд.
— Я решил, что вы можете счесть меня отчасти виноватым в поведении Дюкло нынче утром.
— С чего бы это? — Ру отвернулся и принялся стирать с лица мыльную пену.
— Так ведь началось с моей ошибки, из-за нее весь сыр-бор разгорелся.
Ру швырнул полотенце на кровать и обратился к девушке:
— Я сказал хоть слово про этого человека после того, как мы ушли с пляжа?
— Non, cheri.[38]
Он повернулся ко мне:
— Вот вам и ответ.
— И тем не менее, — гнул свое я, — некоторую ответственность я ощущаю. Если бы не моя рассеянность, ничего бы не случилось.
— Ладно, проехали, — раздраженно бросил он.
— К счастью. — Я предпринял отчаянную попытку польстить его самолюбию: — Если позволите заметить, вели вы себя с достойной сдержанностью.
— Что за чушь вы мелете? Если б меня не держали за руки, я придушил бы этого типа.
— Вас спровоцировали.
— Это уж точно.
Нет, так ничего не добьешься. Я попробовал зайти с другой стороны:
— Вы здесь надолго?
Он вновь подозрительно посмотрел на меня:
— А вам-то какое дело?
— Да нет, просто поинтересовался. Подумал, может, сыграем партию в бильярд, просто расслабимся после всего этого, покажем, что все обиды позади.
— А вы хорошо играете?
— Не особенно.
— В таком случае я, наверное, побью вас. Сам-то я играю отлично. Американца побил. Он игрок так себе, а я не люблю играть с теми, кто слабее меня. С американцем скучно было.
— Тем не менее он славный молодой человек.
— Вполне возможно.
— А девушка симпатичная, — настаивал я.
— Мне она не нравится. Слишком толстая. Я предпочитаю худощавых женщин. Верно, cheri?
Мадемуазель Мартен захихикала. Ру сел на кровать, перегнулся и притянул ее к себе. Они страстно поцеловались, после чего он оттолкнул ее. Она победоносно улыбнулась мне, пригладила волосы и снова принялась обрабатывать ногти.
— Видите, какая она тощая, — сказал Ру. — И мне это нравится.
— Мадам очаровательна. — Я осторожно присел на ручку кресла.
— Да, недурна. — Показывая своим видом, что такие победы для него дело обычное, Ру закурил тонкую сигару и выпустил в мою сторону облако дыма. — Что привело вас сюда, месье? — внезапно спросил он.
— Говорю же… — Я вскочил на ноги. — Извиниться пришел…
— Да нет же, — нетерпеливо отмахнулся он. — Я спрашиваю, что вас привело в «Резерв»?
— Я в отпуске. Часть его провел в Ницце, потом перебрался сюда.
— Ну и как, понравилось?
— Весьма. Да отпуск еще не закончился.
— Когда уезжаете?
— Не решил еще.
— Скажите, что вы думаете об английском майоре? — Он прикрыл глаза тяжелыми веками.
— Ничего особенного. Типичный англичанин.
— Вы денег ему не одалживали?
— С чего бы это? А что, он и к вам обращался?
— Вот именно. — Ру иронически улыбнулся.
— И вы дали?
— Я что, похож на идиота?
— Тогда почему спрашиваете про него?
— Завтра утром он уезжает. И я слышал, как он просил управляющего заказать ему каюту на алжирском пароходе, отбывающем из Марселя. Стало быть, нашел какого-то дурачка.
— И кто бы это мог быть?
— Если бы это был я, то не стал бы спрашивать. Меня интересуют такие мелочи. — Он затянулся сигарой. — Вот еще одна. Кто такой этот Хайнбергер?
Сказано это было просто так, как бы между делом, случайный вопрос в разговоре ни о чем.
Но мне почему-то стало страшно, даже мурашки по коже побежали.
— Хайнбергер? — повторил я.
— Да, Хайнбергер. Почему он всегда держится особняком? Никогда не заходит в море? На днях я видел, как вы говорили с ним.
— Мне о нем ничего не известно. Кажется, он швейцарец?
— Понятия не имею, думал, вы скажете.
— В таком случае, боюсь, ничем не могу помочь.
— А о чем вы разговаривали?
— Не помню. Наверное, о погоде.
— Пустая трата времени! Я лично, разговаривая с людьми, пытаюсь что-то разузнать про них. Например, ищу разницу между тем, что они говорят и что думают.
— Да ну? И что же, по-вашему, такая разница всегда существует?
— Однозначно. Все мужчины — лжецы. Женщины еще иногда говорят правду, мужчины — никогда. Верно, ma petite?
— Oui, cheri.
— Oui, cheri! — насмешливо передразнил ее Ру. — Она знает, что, если солжет мне, сломаю ей шею. И вот что еще я скажу вам, друг мой: все мужчины — трусы. Они предпочитают отворачиваться от фактов, разве что эти факты обложены, как ватой, ложью и всякими там чувствами, так что острые концы не царапают. Ну а если мужчина все же говорит правду, то, вы уж мне поверьте, это опасный человек.
— Наверное, тяжело так думать.
— Напротив, дорогой мой месье, — забавно. Люди — исключительно интересные существа. Вот, например, вас я нахожу весьма любопытным человеком. Вы называете себя учителем иностранных языков. Вы венгр с югославским паспортом.
— Все это вы уж точно не от меня узнали, — непринужденно заметил я.
— Я просто не затыкаю уши. Управляющий сказал Фогелю. Фогель заинтересовался.
— Ясно. Все очень просто.
— Ничего не просто. Напротив, занимательно. Почему, спрашиваю я себя, венгр с югославским паспортом живет во Франции? И что означают эти его ежедневные таинственные прогулки в деревню?
— Вы очень наблюдательны. Я живу во Франции, потому что работаю во Франции. Что же касается моих ежедневных прогулок в деревню, боюсь, ничего таинственного в них нет. Я хожу на почту звонить невесте в Париж.
— Ах вот как? Выходит, телефонная служба сильно продвинулась вперед. Раньше обычно уходил час на то, чтобы тебя соединили. — Ру пожал плечами. — Ладно, не важно. Есть и другие вопросы, потруднее. — Он сдул пепел с кончика сигары. — Почему, например, замок на чемодане месье Водоши утром был сломан, а днем уже нет?
— Опять-таки очень просто. Потому что у месье Дюкло дурная память.
Ру прожег меня долгим взглядом.
— Точно. Дурная память. Он не смог вспомнить в точности, что было сказано. Плохие лжецы никогда и этого не запоминают. Они слишком поглощены собственной ложью. Но мне-то интересно узнать. Так как все же, был замок на чемодане сломан или нет?
