– Конечно, заходите, какие разговоры. В любое время дня и суток.
– А вы что – здесь круглосуточно сидите?
– Да нет, это я так, образно. Сижу я только до вечера. А ночью здесь дистанционное устройство, из квартир можно открыть.
– А-а. Ну... я, если зайду, то скорее где-то так... в это время.
– В это время я всегда здесь, – снова успокоила своего собеседника консьержка.
– Ну... тогда до встречи, мадам?.. – молодой человек, дотронувшись кончиками указательного и большого пальцев правой руки до краешка своей шляпы, уже начал делать разворот в сторону входной двери.
– Шамуа, – поспешила подсказать свою фамилию мадам в вязаном жакете и даже привстала со своего кресла, отвечая улыбкой на прощальный поклон головы так нежданно заглянувшего к ней пять минут назад молодого человека. – Заходите, буду рада. И помочь. И, вообще... пообщаться.
Молодой человек уже почти исчез из виду, когда услышал обращенное ему вдогонку. – А вас-то как зовут? – На секунду задержавшись, он медленно оглянулся и с широкой улыбкой ответил. – Остржих. Остржих Невзрбрздличка.
– Как? – выразительно протянула консьержка.
– Сложная фамилия, – вздохнув, согласился с ней молодой человек и, опередив возможную ответную реплику, быстро добавил: – Да вы не запоминайте. Просто – Остржих, – в последний раз приветливо помахав своей новой знакомой рукой, он повернулся и на этот раз окончательно скрылся из ее поля зрения за массивной, плавно закрывшейся за ним входной дверью центрального подъезда дома номер 37 по улице Виталь.
День уже давно, хоть и плавно, но по-осеннему довольно быстро перетек в вечер, а вечер – в ночь. И хотя стрелки часов только-только перевалили двенадцатичасовой рубеж, казалось, темнота длится так долго, что уже недалеко и до рассвета. Рано сгустившимся сумеркам немало поспособствовал и неожиданно занявшийся с самого утра резкий, порывистый ветер, снова нагнавший на город плотную темно-серую пелену облаков и какую-то пару часов назад так же внезапно стихший. Несмотря на то, что совсем недалеко, где-нибудь на авеню Клебера, не говоря уже об Елисейских Полях, было еще достаточно шумно от снующих в обе стороны автомобилей, а ночная мгла усердно разбавлялась отблесками фар, бликами уличных фонарей и светом, вытекающим из окон ночных кафе и иных увеселительных заведений, тихая улица Виталь, похоже, уже давно была погружена если не в сон, то, по крайней мере, в весьма глубокую дремоту.
Как всегда в это время суток, проезжая часть улицы, возле тротуара, со стороны как четных, так и нечетных домов, была сплошь заставлена приткнувшимися здесь на ночлег автомобилями. Появившийся около четверти первого со стороны улицы Пасси и сбавивший скорость возле центрального подъезда дома номер 37 маленький компактный «Ниссан Микра», по всей видимости, тоже искал себе место для парковки, но пока безуспешно. Ему пришлось проехать практически до дальнего угла дома, пока он не нашел более-менее подходящий для себя зазор между еще более маленьким покатым «Фольксвагеном»-«жуком» и вытянутым пикапом «Ауди». Для более габаритной машины зазор был бы слишком мал, но «Микра», после нескольких усердных попыток и весьма активных маневров, все-таки сумела вклиниться между своими немецкими собратьями, приткнувшись при этом задним бампером прямо в нос собрату меньшему, как бы в отместку за доставленные хлопоты лишнюю минуту втискиваться в слишком маленький объем оставленного свободного пространства.
Через секунду после успешно завершенной парковки в гулкой тишине сонной улицы раздался лязг резко, с оттяжкой, захлопнувшейся дверцы, и от тени «Ниссана» отделилась тень женской фигуры, которая, закинув на плечо сумочку и чуть слышно бормоча какие-то, по всей видимости, не очень лестные слова в адрес ночующих здесь машин и их владельцев, резво зацокала каблучками по тротуару, по направлению к центральному подъезду дома.
Поднявшись на крыльцо, владелица «Ниссана» достала из сумочки плоскую магнитную карту, вставила ее в узкую щель приемного устройства и, после негромкого щелчка открывшегося запорного замка, потянула на себя массивную входную дверь. Вскоре громоздкий, но бесшумный лифт уже плавно поднимал ее на третий этаж дома.
Выйдя из лифта в просторный, хорошо освещенный холл, женщина, около двенадцати часов назад достаточно уверенно идентифицированная Олегом Ивановым как особа, известная под именем Хелен Мэтью, подошла к крайней левой квартире под номером двадцать семь и, снова немного нетерпеливо порывшись в своей сумочке, достала из нее связку ключей.
Оказавшись через мгновение в квартире и резко захлопнув за собой дверь, она тут же скинула с ног свои бежевые туфли-лодочки и, расстегивая на ходу элегантное манто нежного персикового цвета, стремительно направилась по длинному коридору к расположенной в его дальнем конце кухне.
Любой человек со стороны, которому, в силу тех или иных причин и обстоятельств, в течение пусть всего каких-нибудь нескольких минут довелось бы понаблюдать за дамой в персиковом манто, непременно отметил бы, будь он француз, что у нее в теле сидит черт[37], или же, будь он русский – что не черт, а всего-навсего обычное шило, и не в теле, а просто в одном специфическом пикантном месте. Человек же с некоторой претензией на психологичность мышления, уже вне зависимости от своей национальности, при этом бы добавил, что речь в данном случае идет об особе импульсивной, причем ярко выраженного холерического темперамента, для которой характерна некоторая легкость возникновения нервных процессов, в ходе выработки различных условных рефлексов. Правда, в данном случае, при следовании своему условному рефлексу, зачем-то влекущему ее прямо на кухню, у дамы весьма неплохо и вовремя сработал также импульс торможения. Проходя мимо полукруглой арки, за которой начиналась достаточно просторная по своим габаритам, но вместе с тем весьма хаотично и беспорядочно заставленная различными предметами мебели и интерьера гостиная, она внезапно заметила в глубине ее какие-то мерцающие в темноте блики.
Резко остановившись, дама инстинктивно спряталась за стенку, отделяющую коридор от гостиной, и, через несколько секунд, сдерживая дыхание, осторожно высунула голову из-за левой стойки арки и заглянула в комнату. Она сразу же поняла причину бликов, которые, как теперь можно было слышать, сопровождались также приглушенными звуками человеческого голоса, экспансивно и быстро выстреливающего какие-то отрывистые фразы на английском языке, с явным американским акцентом. И блики, и звуки исходили от ее телевизора, который стоял на полу у дальней стенки комнаты и почему-то находился во включенном состоянии. Привычка смотреть стоящий на полу телевизор, сидя или лежа в это время где-нибудь поодаль, на ковре или на диванных подушках, въелась ей в кровь еще с самого детства, и в этом, в общем-то, не было ничего особенного, так же, как не было бы ничего сверхъестественного и в том, что она, нажимая вчера вечером кнопки дистанционного пульта управления телевизором, могла непроизвольно задать ему программу автоматического включения по таймеру. Странно было другое: сейчас экран телевизора от нее загораживала широкая спинка массивного кожаного кресла, передвинутого в это место от боковой стены комнаты. Сделать это передвижение самостоятельно кресло не могло: в нем не было заложено никакой программы. Она это сделать тоже не могла. Нет, забыть, что сделала, еще бы могла, при определенных, конечно, условиях – вечеринка там... ну и так далее. Но вчера никакой вечеринки не было, а сегодня утром кресло здесь точно не стояло.
С этой точки – из проема арки, с порога комнаты, не было видно, сидит ли кто-либо в кресле, или оно стоит абсолютно пустое, но не на шутку встревоженной женщине, уже забывшей про то, что она так и не успела снять с себя свое манто, и напряженно вглядывающейся в тускло поблескивающий перед ней в темноте абрис массивной кожаной спинки, какое-то шестое внутреннее чувство подсказывало, что кресло не пустое. Это чувство подсказывало ей и еще кое-что, и поэтому, вместо первоначального инстинктивного желания броситься сломя голову из квартиры, поднять панику и разбудить соседей, она предпочла медленно и осторожно, на цыпочках, шаг за шагом подойти к креслу и, заглянув в него сверху, развеять все свои сомнения.
Когда до заветной цели ее движения оставалось каких-нибудь три шага, она уже могла видеть из-за верхнего края пухлой кожаной спинки обтянутую фланелевой брючиной худощавую мужскую голень и ступню правой ноги, в изящном ботинке сорок первого размера, небрежно закинутую «четверкой» на ногу левую, острое колено которой тоже уже находилось в ее поле зрения. Еще через два шага можно было уже практически полностью видеть развалившуюся и сползшую немного вниз, хоть и явно не атлетическую, но все же неплохо сложенную фигуру мужчины со скрещенными на груди руками и с торчащим редковатым ежиком волос, устремившего внимательный взгляд вниз и вперед, на мерцающий экран телевизора. Остановившаяся за его спиной и пока невидимая им дама тоже перевела взгляд на телевизор и едко, про себя, усмехнулась: на экране темнокожий гигант в белых спортивных трусах и майке с надписью «Utah Jazz», подпрыгнув, вгонял в прикрепленное к щиту кольцо с сеткой оранжевый мяч – на спортивном канале Си-эн-эн транслировался какой-то баскетбольный матч. Дама нарочито громко вздохнула и, забыв о своей недавней осторожной кошачьей поступи, медленной, но уверенной и даже в чем-то царственной походкой, с ярко выраженным чувством собственного достоинства, прошествовала к телевизору, повернулась в полный фас к сидящему в кресле любителю баскетбола и, вызывающе подбоченясь, громко и четко произнесла язвительным тоном:
