Подготовительная фаза прошла успешно. Пора было переходить непосредственно к внушению.
Все это время Юрьев говорил не торопясь, размеренно, четко выделяя слова, выстраивая лаконичные, доходчивые фразы. Он говорил не в той монотонной манере, которую практикуют обычные гипнотизеры, а вставлял короткие значительные паузы и постоянно изменял громкость, не позволяя собеседнику ослабить внимание. Он так же умело модулировал тембр речи, то слегка повышая тон, то понижая его до глухого звучания. Ключевые фразы произносились «утробным» голосом, исходящим из диафрагмы.
Кроме того, Юрьев заботился о том, чтобы в предложениях не было отрицаний. Человеческое подсознание устроено таким образом, что оно никоим образом не реагирует на частицу «не». Если крикнуть стрелку «не промахнись!», тот, скорее всего, промажет. Если пожелать конькобежцу не упасть, то ему будет значительно сложнее сохранить равновесие. Это все равно что приказать: «упади».
Плетя паутину слов, Юрьев все глубже погружал Папá в транс. Тот стоял рядом, но мысли его витали где-то далеко, глаза остекленели, мимика на лице отсутствовала, поза сделалась вялой и неподвижной. Знакомое каждому человеку состояние. Задумавшись, замечтавшись или медитируя, мы как бы выпадаем из реального мира. Внутренние переживания воспринимаются ярче, чем внешние звуки и образы.
Голоса людей на пляже потеряли значение для Папá. Не замечал он также моря, сверкающего на солнце. Он блуждал по лесу, там, куда заманил его Юрьев. Он внимал только его словам. И видел лишь то, что внушалось ему тихим, проникновенным голосом:
– Представьте себя в сосновом лесу. Рыжие стволы уходят высоко вверх, обступая вас со всех сторон. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кроны, стоят косыми столбами. На хвое, устилающей землю, сияет золотистая мозаика… Я говорю необыкновенно важные вещи, которые вы должны запомнить, запомнить, запомнить…
Юрьев применял простую схему «три к одному». Она строилась на чередовании визуальных, слуховых, обонятельных и осязательных образов. Три картинки для внутреннего зрения – и приказ. Три описания воображаемых звуков и запахов – еще два приказа. Затем нужно предложить гипнотизируемому трижды «пощупать» что-нибудь и снова дать ему установку.
– Трещит сорока, – размеренно продолжал Юрьев. – Дятел выбивает звонкие барабанные дроби. Пение птиц да похрустывание под ногами, когда вы наступаете на сухие ветки… Ровно в пять часов вечера вы распускаете помощников по домам и остаетесь на пляже один, совсем один.
– Один, – отозвался Папá, уставившись куда-то за горизонт.
– Повсюду разносится аромат разогретой смолы. Восхитительно пахнет грибами. А еще ноздри улавливают запах дыма от костра… В половине шестого мы встретимся здесь же, на этом самом месте.
– В половине шестого…
– Вы протягиваете руку и прикасаетесь к стволу дерева, ощущая шероховатость коры под своей ладонью. Лоб щекочет прилипшая паутина. Несмотря на духоту, легкий ветерок ласкает ваши щеки… Вы слишком щепетильны, чтобы катать проституток по морю, поэтому предпочитаете перепоручить это занятие мне, вашему хорошему другу Ивану Юрьеву, стоящему перед вами…
До сих пор приказы выделялись в речи Юрьева повышением громкости и сменой интонации, но теперь, давая распоряжения, он пощелкивал пальцами.
– Хвоя зеленая, с голубоватым отливом. Где-то далеко-далеко за лесом стучат колеса поезда. Запах антикомариной мази такой резкий. Пальцы липнут от смолы. Вы передадите в мое распоряжение моторную лодку и тотчас забудете об этом…
– Забуду, – выдохнул Папá, безучастный, как зомби.
Отвлекающие маневры больше не требовались.
– Я щелкну пальцами, вот так, – Юрьев проиллюстрировал сказанное действием, – и вы моментально впадете в теперешнее состояние. Это так приятно – ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться. Все хорошо. Все замечательно. Вы испытываете полное блаженство. Проститутки вам противны, а я внушаю доверие и желание услужить. Я делаю приятное вам, вы делаете приятное мне. Катер будет в надежных руках. Вы в безопасности. Вы счастливы и будете счастливы до тех пор, пока я не трону вас за плечо…
– Что? – встрепенулся Папá, хлопая глазами.
– У вас большая семья, – сказал Юрьев обычным голосом. – Я тоже мечтаю о большой семье. Но управлять ею, надо полагать, непростое дело. Ведь так?
– Так, – согласился Папá, озираясь вокруг с видом человека, мучительно вспоминающего что-то.
– Как вы думаете, у меня получится? – спросил Юрьев.
– Должно получиться.
– Проблемы, возникающие у меня с женой, носят временный характер, верно?
– Разумеется. – Папá нетерпеливо переминался на песке. – С возрастом это пройдет… Извините, но у меня много дел. Побеседуем как-нибудь в другой раз, ладно?
– Договорились, – легко согласился Юрьев и, не прощаясь, отошел.
Он точно знал, когда наступит этот другой раз. Неведомо ему было, чем завершится рискованная авантюра.
Прогуливаясь по центральной улице, Юрьев постоял возле художника, почти исчезнувшего среди своих акварелей, потоптался возле стенда с открытками, полистал иностранные триллеры в мягких обложках, полюбовался шахматами и шашками ручной работы, но так ничего и не купил. Он понятия не имел, пригодятся ли ему албенские сувениры. В настоящий момент его будущее было смутным и весьма коротким. До вечера. Остальное было покрыто мраком. Мраком предстоящей ночи, исход которой был совершенно неясен.
Дойдя до конца аллеи, где она раздваивалась, подобно змеиному языку, Юрьев, не забывая прихрамывать, свернул к аптеке. Он не страдал мигренью, расстройством желудка и не нуждался в медицинском пластыре, чтобы заклеить одну из вчерашних ссадин. Он намеревался выяснить для себя уязвимые места потенциального противника. Ахиллесову пяту Казаева, страдающего приступами эпилепсии. Подобные сведения могли заменить Юрьеву оружие, которого у него не было. Лучше иметь один шанс из тысячи, чем ни одного. Кроме того, топтунам из болгарской разведки, если они ошиваются поблизости, нелишне убедиться, что Юрьев занимается лечением якобы поврежденной ноги.
Колокольчик над дверью аптеки мелодично звякнул, оповещая о появлении посетителя.
– Добрый день, – приветливо улыбнулась женщина за прилавком. Ее русский язык был безупречен.
Юрьев, ожидавший увидеть продавщицу в белом халате и, может быть, даже в медицинской косынке с красным крестом, слегка опешил. За всю жизнь он побывал в аптеке дважды или трижды и совершенно не помнил, какие здесь должны царить порядки. Оказалось: вполне демократические. Аптекарша была одета в открытый сарафан, благоухала французскими духами и знала толк в макияже. Лишь при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что она уже не первой и даже не второй молодости. Лучики морщин, протянувшихся от уголков ее глаз, походили на следы, оставленные птичьей лапой, а шея выглядела так, словно была перетянута в нескольких местах леской.
– Добрый день, – сказал Юрьев. – Я к вам по не совсем обычному делу.
– Слушаю вас.
Аптекарша нагнулась, отставила зад и облокотилась о прилавок, демонстрируя две трети неплохо сохранившейся груди. Вероятно, в молодости она была красавицей и до сих пор не желала смириться с тем прискорбным фактом, что ее время безвозвратно ушло.
– Что-нибудь интимное? – спросила она, глядя на Юрьева плутовскими ореховыми глазами. – Смелее, не стесняйтесь. Мы, фармацевты, привыкли ко всякому, тем более здесь, на курорте, где царят вольные нравы. – Аптекарша хихикнула. – Ну, признавайтесь, что за хворь к вам прицепилась?
Все болезни от нервов, и только триппер – от удовольствия. Припомнив грубую солдафонскую прибаутку, Юрьев не поделился ею с аптекаршей. Еще только флирта со стареющей кокоткой ему не хватало для полного удовольствия! Приняв вид удрученный и даже скорбный, он несколько раз хрустнул суставами пальцев и произнес:
– Мой дядя… Мой бедный дядя…
Как и следовало ожидать, такое вступление заставило аптекаршу изменить поведение и позу. Выпрямившись, она оперлась о прилавок ладонями и склонила завитую голову набок.
– Я подозреваю, что у него эпилепсия, – вздохнул Юрьев.
Аптекарша нахмурилась:
– Это очень редкое заболевание. Как учили нас в московском медицинском институте, ему подвержено примерно полпроцента популяции земного шара.
Слово «популяция» подтверждало высшее медицинское образование и компетентность аптекарши. Обратившись к ней, Юрьев сделал правильный выбор.
– Получается, мой дядя угодил в эту половину процента, будь она неладна, – грустно молвил он.
– Вы уверены?
– Почти.
– У него случился припадок? – продолжала допрос аптекарша.
– Сегодня утром он упал на пляже, – вздохнул Юрьев. – Брякнулся на песок и закатил глаза. Мне едва удалось привести его в чувство.
