– За Агату, за Лали, – приговаривал он, нанося удары в переносицу, – за меня, за всех нас!
Уже ничего не видящий и не соображающий, Аркан по-прежнему был опасен. Как змея с переломанным хребтом. Как раздавленный тарантул, сохранивший достаточно яда, чтобы укусить врага перед смертью.
Несколько раз ствол пистолета оказывался в опасной близости от груди Юрьева, а один выстрел обжег ему левое ухо.
Это не могло длиться бесконечно. Аркан не собирался сдаваться, а Юрьев не стремился продолжать рукопашную схватку до появления на пляже отдыхающих или полицейских. Изловчившись, он выкрутил руку противника и заломил его кисть под таким углом, что оставалось лишь как следует надавить на нее, чтобы хрустнули кости. Предчувствуя конец, Аркан затрепыхался из последних сил, не снимая пальца со спускового крючка.
Миллиметр за миллиметром развернутый плашмя пистолет поднимался, норовя уткнуться Юрьеву под ребра. Хрипя от напряжения, разведчик на мгновение приподнялся и всем весом обрушился вниз, припечатывая Аркана к песку. Пистолет оказался зажатым между грудными клетками мужчин.
Плонк!
Приглушенный выстрел положил конец поединку. Судорожно вздымающейся груди Юрьева стало горячо, мокро и липко. Это текла кровь из раны от выстрела в упор. Входное отверстие было маленьким. Там, где пуля вышла наружу вместе с осколками лопатки и ребер, кровь не просто сочилась, а хлестала, как из крана.
«Вот и все, – понял Юрьев, выпуская вооруженную руку Аркана. – Убит. Убит наповал».
Сомнений не было. Предсмертный оскал чеченца и его остекленевшие глаза не требовали консилиума патологоанатомов. Он выстрелил, но попал не в чужое сердце, а в свое собственное. Наверное, оно и к лучшему. Если бы не перепачканная чужой кровью одежда.
«Вот и заработал очередное взыскание, – подумал Юрьев, скатываясь с бездыханного тела. – Новый повод отчитываться, оправдываться и писать бесконечные рапорты, объясняющие, почему убит член террористической группировки, показания которого могли бы оказаться полезными следствию. Теперь следствие зайдет в тупик. Покойный Аркан ничего не скажет на допросах. Но зато и не совершит новых преступлений. Гм! Гуманизм, конечно, отличная штука, никто не спорит. Однако уместен он лишь по отношению к гуманным людям. Милосердие следует проявлять в первую очередь к невинным жертвам, а не к их убийцам».
– Он застрелился, Лали, – хрипло произнес Юрьев, приподнявшийся на локтях. – Запомни это хорошенько, девочка. Кто бы тебя ни спрашивал, тверди одно: Аркан сам приставил пистолет к груди и…
Фраза оборвалась на середине. Произнесенные слова были затрачены впустую. Лали, упавшая на песок по условному сигналу, так и осталась лежать лицом вниз. Ветер ерошил ее густые волосы, трепал складки платья, норовил задрать подол на спину. Она не поправляла его, не отряхивалась от песчаной пыли, не смотрела на Юрьева.
«Ты говорить, смерть не существует, господин?»
Девичий голос отчетливо прозвучал в ушах, словно донесенный порывом ветра. Испытывая такую боль, словно пуля засела в его собственном сердце, Юрьев встал. Ах, Лали, Лали… Маленькая танцовщица с большим сердцем и раскрытой нараспашку душой… Как же тебя угораздило попасть под выстрел? До чего бессмысленная, до чего глупая смерть…
– Лали…
Юрьев осторожно перевернул девушку на спину, ища огнестрельное ранение. Она лежала совершенно неподвижно. Но следов крови на ней не было, если не считать те, которые оставляли перепачканные пальцы Юрьева.
– Лали?
– Гремит, – прошептала она, не размыкая век.
Над морем действительно разносилось трескучее громыхание. Характерный рокот приближающегося вертолета. Взглянув на зеленую металлическую каплю, зависшую у линии горизонта, Юрьев встряхнул Лали за плечи:
– Ты ранена?
– Возле уха вз-з-з, – пожаловалась она. – Стало темно. Голова кружиться, кружиться, я падать.
Обморок. Лали просто испугалась – до потери пульса. Немудрено. Окинув взглядом место недавних событий, Юрьев обнаружил, что девушка находится гораздо ближе к трупу, чем должна была находиться. Это значит, что она не залегла по команде, а продолжала бежать.
Бежать плечом к плечу с Юрьевым. Без оружия и даже без матерчатого щита для прикрытия. Словно солдат, верный присяге и долгу, который устремляется в атаку навстречу выстрелам.
– Но зачем? – воскликнул он, помогая ей встать. – Ты могла погибнуть!
– Ты тоже мог погибнуть, – просто сказала Лали.
– Глупышка, – ласково произнес Юрьев, отряхивая на ней платье. – A brave little fool.
Комплимент не удался. Лали не понравилось, что ее называют маленькой дурочкой, пусть и храброй.
– Yes, I’m brave and I’m little one, – заявила она. – But I’m not a fool!
Протестующая реплика Лали почти утонула в грохоте и свисте бешено вращающихся винтов. Вертолет снижался, едва не касаясь колесами моря. По растрепанным вихрем волнам неслась водяная метель, чайки, словно подхваченные смерчем, взмывали в небо. В дверном проеме вертолета стояла Агата с рукой на перевязи. Ее придерживали сразу две пары мужских рук, причем придерживали не совсем там и не совсем так, как того требовали приличия, однако она не обращала на это внимания. Она смотрела только на Юрьева. До тех пор, пока ее взгляд не задержался на Лали.
Вертолет, покачнувшись, опустился на пляж – гигантская блестящая стрекоза с эмблемой НАТО на борту. Агата что-то прокричала. Разобрать, что именно, было невозможно из-за металлического стрекотания, но Юрьев понял. Его спрашивали, что за девушка рядом с ним и почему на ней чужая одежда. Одежда разгневанной болгарки.
Лучше бы на него напал еще один террорист!
– Внимание, Лали, – сказал Юрьев, улыбаясь Агате и приветливо махая ей рукой. – Я передумал. В присутствии посторонних зови меня господином и никак иначе, понятно?
– Нет, – прокричала турчанка, придерживая пряди волос, стегающие ее по плечам.
– Я не хочу, чтобы девушка с перебинтованной рукой решила, что мы с тобой чересчур близки…
Подыскивая правильные слова, Юрьев впервые в жизни посетовал на то, что его английский лексикон не столь обширен, как того хотелось бы.
– As close as can be? – переспросила Лали.
– You’re correct, – сказал Юрьев.
– She’s your wife? Она твоя жена?
– Что-то вроде того, – буркнул Юрьев.
– Я буду второй женой? – посыпались вопросы из Лали. – Или у тебя есть еще? Твой гарем большой?
Вертолетные лопасти замедляли вращение, сливаясь в прозрачный круг. Агата отступила в глубь кабины, освобождая дорогу кому-то из спутников.
– Прием в мой гарем временно ограничен, – сказал Юрьев.
– Как?
– Как в Евросоюз.
Потрясенная турчанка захлопала ресницами. Она не понимала этого русского, добровольно отвергающего любовь красивой молодой девушки. Она смотрела на его удаляющуюся спину и завидовала той, которая спускалась по откидной лесенке вертолета. В груди у нее рождалось неведомое прежде чувство, именуемое ревностью.
Как бы изумилась Лали, если бы узнала, что девушка, вышедшая из вертолета, испытывает точно такое же чувство! Хотя ничего удивительного в этом не было. Ведь между двумя молодыми женщинами, такими непохожими, такими разными и чужими, стоял мужчина. Настоящий мужчина со всеми присущими ему достоинствами и недостатками.
– Привет, – произнес он как ни в чем не бывало.
