— Сэр! — взмолился Мейхъю. — Мистер Диллер спустит с меня три шкуры. Он убежден, что вы должны взять чек.
— Извините, — развел руками Андрей. — Я уважаю убеждения мистера Диллера, но имею свои. Это вам, подданным его величества, приходится делать то, что пожелал король.
Мейхью ничем не выдал своей ярости. Только поклонился Андрею.
— Хорошо, сэр. Мы найдем вас, когда понадобится.
— Лучше бы этого не случилось.
— Идемте, Янгблад, — обратился Мейхью к спутнику с ушами-варениками.
Они удалились, тяжело ступая по сухому сыпучему песку, унося с собой тяжелый портфель.
Пошел уже третий год, как Андрей поселился в доме на Оушн-роуд — в тихом загородном квартале. Его особняк — обширное двухэтажное здание — был построен лет десять назад, но выглядел весьма современно. Архитектор, готовивший проект, сумел заглянуть в будущее и выжал немало пользы из стекла и бетона. Чуть скошенные книзу стены придавали дому вид усеченной пирамидальной призмы, стоявшей на меньшей грани. Это делало особняк по-своему красивым и запоминающимся. Широкие скаты крыши, выступавшие далеко за стены, затеняли окна от полуденных лучей и помогали сохранять прохладу в самый жаркий период года. В то же время огромные проемы окон пропускали внутрь комнат массу света, создавая прекрасные условия для работы.
Рядом с коттеджем находилась теннисная площадка, за ней раскинулся буйно разросшийся сад. С одного взгляда можно было понять, что в особняке живет человек обеспеченный и преуспевающий. Этот дом для Андрея стал своеобразной визитной карточкой, рассчитанной на то, чтобы вызвать доверие окружающих: на Оушн-роуд селились только люди имущие, состоятельные.
Художник Чарльз Стоун, англичанин с паспортом Южно-Африканской Республики, жил одиноко, много ездил и еще больше работал.
Третье лето, встреченное Андреем на Оушн-роуд, стало фактически первым, которое он сумел разглядеть во всей красе не как турист, случайно занесенный в этот экзотический край, а спокойно, словно крестьянин, наблюдающий природу один на один с близкого расстояния.
Богатство красок, щедрость земли и беспокойная даль океана — все это дарило Андрею массу впечатлений, от которых он отвык за годы, проведенные в каменных мешках индустриальных, прокопченных дымом и пропахших химикалиями городов. И он жил, преисполненный жаждой творчества. Этюды рождались под его кистью один за другом. Он не просто работал. Он тяжело и упорно вкалывал. Исследователи живописи, которым, возможно, еще придется описывать творчество Чарльза Стоуна, неизбежно придут к выводу, что именно в тот год художник написал наибольшее число своих лучших картин. Именно эти полотна украшают частные собрания семейств Диллера, Хупера, Корды. Кое-что из его работ попало в музеи Америки и Европы.
Андрей заканчивал писать «Прерию», когда в его мастерскую прикатили Мейхью и Янгблад.
Мейхью был человеком дела, и его вовсе не волновало то, что он попал в студию художника и что ему предоставилась возможность изнутри взглянуть на святилище творчества. Он только из вежливости не отказался от виски, предложенного Андреем, и не сразу приступил к разговору, который ему хотелось не столько начать, сколько поскорее окончить.
Совсем иное впечатление студия произвела на детектива Янгблада. Как ни странно, но краснолицый тяжеловес очень тонко чувствовал природу и искусство. Он бегло осмотрел работы Андрея и остановился у «Прерии». От удовольствия уши-вареники порозовели.
Картина была почти окончена. Собственно говоря, это «почти» существовало только в сознании самого художника. Потому что как ни бился Андрей, полотно не удовлетворяло его полностью. Цвета в левом углу не уравновешивали, не приглушали тревожное пламя заката над цепью гор, и то чувство, которое волновало Андрея, когда он брался за кисти, гасло, едва краски ложились на свои места. В картине что-то дребезжало, но поймать нужный оттенок, найти его, чтобы пригасить ненужный звук, художнику не удавалось.
Вряд ли такие тонкости доходили до Янгблада, и картина поразила его с первого взгляда. Поразила, зачаровала. Он видел ту прерию, которая была знакома ему с детства. Залитая уходящим солнцем земля еще не оправилась от ожога дня и настороженно выжидала. Подчеркивая пустынность и могучую первозданность природы, на втором плане громоздились скалы, красные, суровые, мрачные, неуютные.
Янгблад остановился в двух шагах от картины, потом приблизился к ней, затем снова отошел в дальний угол студии.
— Бьюсь об заклад, — сказал он наконец, — я знаю эти места. Чуть правее красной горы есть ранчо «Орлиное гнездо». Это точно!
Андрей едва заметно улыбнулся. Он тоже знал ранчо «Орлиное гнездо», но писал картину в другом месте. Однако настоящее искусство сильно тем, что его произведения узнаваемы. И Андрею было приятно видеть, какое впечатление картина произвела на молчаливого верзилу из службы безопасности Диллера.
— Это вы сами рисовали, мистер Стоун? — спросил Янгблад и покачал головой. — Лучше, чем цветное фото! Такая вещь стоит половины того, что насобирал мистер Диллер. Это уж верно, как дважды два! Картина стоящая!
— Янгблад прав, — сказал Мейхью, допив виски. — Картина хорошая. Мистер Диллер ее купит.
Андрей повернулся к Мейхью. Улыбаясь, спросил:
— Не глядя, и за десять тысяч. Верно?
— Да, сэр, — ответил Мейхью, не учуявший подвоха.
— И вы снова попросите меня подписать вам ту бумагу?
— Да, сэр.
Андрей прошелся по студии.
— Вам не надоели эти разговоры, мистер Мейхью? Я давно и вполне ясно дал понять, что никаких бумаг подписывать не стану. Я свободный человек и контрактами связывать себя не собираюсь. Это раз. Во-вторых, когда мы барахтались в воде, мне почему-то не задавали вопросов, кто я и каким образом оказался рядом. Верили — я спасаю. Теперь мне не хотят верить на слово, что я буду молчать о случившемся. И наконец, в-третьих, я не собираюсь продавать картину мистеру Диллеру, хотя бы потому, что она стоит не десять, а тридцать тысяч долларов. Вне всякой связи с вашим предложением, мистер Мейхью.
Андрей уже заметил, что Мейхью, как и большинство людей слишком хитроумных, недооценивал окружающих. Продумав план, он проводил его в жизнь в полной уверенности, что все пойдет как и по маслу. А планы Мейхью строились в расчете на тех, кто был хоть в чем-то менее проницателен и ловок, нежели он сам. Поэтому, дважды столкнувшись с неожиданным отпором, Мейхью разозлился. Только необходимость до конца выполнить посольскую миссию заставила его держать себя в рамках приличия. Андрей это почувствовал сразу, но сделал вид, будто ничего не замечает.
— Я вас понимаю, мистер Стоун, — сказал Мейхью, окончательно овладев собой. — И все же мы вынуждены будем побеспокоить вас еще разок. Мистер Диллер выразил желание лично побывать у вас в мастерской. Его величество большой любитель живописи. Надеюсь, вы нам не откажете?
— Почту за честь, — холодно поклонился Андрей, а самому стоило больших усилий, чтобы сдержать ликование. Дело пошло как по маслу. Замысел операции начал осуществляться. — Когда вас ждать?
— Завтра в десять, — буркнул Мейхью. — Это вас не стеснит?
В пятницу ровно в десять, как предупреждал Мейхью, к особняку на Оушн-роуд подкатили три машины. Его величество химический король Генри Диллер Третий прибыл в мастерскую художника в сопровождении свиты и личной охраны.
Первым, оставив на пороге свою важность, в дом вошел Мейхью. Он услужливо распахивал двери перед своим боссом и вел его прямо в студию. Вместе с Генри Диллером приехала сестра. Та, которая недавно по воле случая оказалась в морской воде. «Красавица», — подумал Андрей, мельком взглянув на женщину. И больше ею не интересовался. Все его внимание сосредоточилось на одном человеке — на Генри Диллере. Начав игру с нужной карты, Андрей теперь не должен был ошибаться, сделав неверный ход.
Позже, анализируя ощущения дня, он понял, насколько сильно волновался во время визита миллиардера. И не только потому, что все время играл. Немало его волновало и то, что он лицом к лицу столкнулся с человеком, которого пресса многих стран уже давно причислила к разряду тех, кто втайне от народов фактически правил миром.
Андрею хотелось бы найти в мистере Диллере хоть что-то, отличающее прожженного дельца от обычного интеллигентного человека. Тогда было бы легче держаться и говорить с ним. Но Генри Диллер выглядел современным, молодым и энергичным, спортивного склада мужчиной, с красивыми артистическими чертами лица. И опять в который уже раз Андрей вспомнил предупреждение Корицкого: «Не отчаивайтесь, если чей-то образ, созданный вашим воображением, не будет совпадать с тем, что вы увидите в натуре».
Уж кто-кто, а Профессор знал, о чем говорил. Он сам испытал многое из того, чему учил других. Сам пережил все, что представлялось неведомым будущим его ученикам.
