Глас вопиющего в пустыне советской следственной практики. Я, конечно, понимаю, что в суде дело развалится, что они меня все еще не заглотили, что меня отпустят из зала суда. Но понимаю и то, что они меня не могут не посадить. Иначе как объяснишь прокурору: за что держали человека больше года? Пошла игра без правил. Я понял это и в сознании ощутил мрак.
Дубль три. Третья судимость. После второй — ты уже особо опасный рецидивист — ООР. ООР — это пожизненный надзор, а о надзоре я уже писал. Тот, кто видел стреноженного сильного коня, может почувствовать, каково это: жить в путах…
3
Судья был умный, "толковый малый, но педант". Этот его педантизм сослужил, вероятно, добрую службу многим действительно невиновным людям, попавшим в жернова самого гуманного в мире правосудия. В моем же случае он отправил дело на доследование, что само по себе было редкостью в судебной практике советского общества.
Но — все по порядку.
Большой судебный зал, десятки и сотни свидетелей из разных концов государства, которых судья пригласил явиться на суд. А отчего бы не посетить великолепный город Киев за государственный счет? И солирующий обвиняемый рассказывает им и суду свою печальную протокольную историю о больных ногах, о случайной знакомой, чья бабушка лечит травами, о билетах, купленных с рук и etc.
В наши либеральные дни, если ты правильно построишь свою защиту, то можешь не сесть, совершив любое преступление. Если ты, конечно, не болван. Пробовал я это сделать и тогда.
Ведь когда менты схватили меня на Казанском вокзале, а я сбежал, то ничего, кроме поддельного паспорта я у них за собой не оставил. Это основательная позиция, и я становлюсь на точку опоры. Далее. Я дал полковнику с Петровки точное описание того, у кого купил билеты: то есть Юры Калинковицкого, который уже давно слинял в свои Черновцы. Это также в мою пользу, поскольку совпадает наверняка с описаниями других пострадавших. И если б не этот поддельный паспорт и фальшивое удостоверение, которое я сбросил в вокзальную урну, я бы вообще с ними по-другому разговаривал, будучи сам фактически в числе потерпевших. И бежать бы от них не стал.
Но ведь за одно только предъявление поддельного паспорта мне грозило до шести месяцев лишения свободы по УК России. А у меня оставалось два года условных или недосиженных. Солидно и обидно. Поплыл бы я, как дерьмо по Енисею, на два с половиной гарантированных годка.
Третье. Никто не опознает меня. Все описывают маленьких чернявеньких "маланцев"[56], а я — высокий и стройный.
Четвертое. Та неточность в объяснительной, что я писал на Казанском вокзале, тоже не могла влиять на существо дела, и я мог бы ее объяснить в ходе следствия. Но именно эта неточность, как позже выяснилось, сыграла роковую роль в моем новом деле. Не думаю, что и судья был столь наивен, что считал меня ангелом с моими двумя ходками. Но, следуя букве закона, — как, кстати, и я в своих умозаключениях — он не находил за мной в данном случае доказанного состава преступления по части билетов. Кто их производил? Где? В каких количествах? Где уличенные распространители? Какова система сбыта в деталях? Все эти вопросы так и оставались без ответа. Сомнения вызывали, как я и думал, результаты почерковедческой экспертизы.
По найденной в моем портфеле "канцелярии" возникали сотни эпизодов, но все они были связаны с прошлым моим делом. В этом они ничего не проясняли, а, скорее, еще больше запутывали суд. Мало ли что носит человек в своем личном портфеле. Да я приехал его добровольно сдать, а вы меня — за ласты! Повторяю, что за дипломы я уже отсидел. Казус! Не удержусь, чтоб не ознакомить читателя с одним из занимательных логических построений криминалистики старых времен.
…Жаркое лето. Идет к железнодорожной станции человек с плотницкой разноской в руке. Подходит к вокзалу, выходит на перрон, чтобы перейти пути, но путь ему перекрывает остановившийся поезд. Окна купе открыты. От скуки этот человек скользит взглядом по окнам и вдруг видит то, что заставляет его побледнеть и покрыться испариной — он видит свисающую со второй полки изящную женскую руку, на которой не достает безымянного пальца. Он ставит разноску на асфальт, достает из разноски топор, входит в вагон. А когда выходит, то говорит милиции: "Арестуйте меня! Я ее убил!"
Его судили и оправдали.
Вопрос: почему?
Не буду мучить читателя длинной логической цепочкой вопросов и ответов. Скажу, что некогда эта женщина, будучи женою подсудимого, искусно имитировала свое, якобы, убийство. Сама она исчезла, и нашли, допустим, в бочке с капустой лишь отрубленный ее палец с обручальным кольцом. Этого оказалось достаточно, чтобы муж отсидел много-много лет за убийство, которого не было. И вот теперь он убил ее. Срок-то уже отсижен. Нельзя за одно и то же преступление сидеть дважды, гласит вывод.
Но — увы! Все это теории.
5
Время шло и по-свойски работало на меня.
Более сотни пунктов обвинения по "билетному делу" рассыпались в пух и прах. Из Москвы пришло заключение почерковедческой экспертизы, где говорилось, что экспертиза не берется утверждать: одна ли рука заполняла вышеозначенную объяснительную, надпись на штампе в моем паспорте и железнодорожные билеты. Мало им для этого общих признаков.
А все сомнения используются в пользу подозреваемого. Паспорт подделал, стало быть, не я.
— Кто же его подделал? — спрашивают меня отупевшие от моей изворотливости следователи. — - Как он мог у вас оказаться?
А это уже орешки! Я говорю, что терял его, потом получил новый. Это соответствовало действительности. А на днях получил старый по почте обычным письмом. Конверта не сохранилось, к сожалению, а то бы я показал. Сдать его в милицию не успел и, отправляясь в дорогу, по рассеянности взял этот старый паспорт.
Ну что: пришло время "закрывать" дело и передавать его в суд говорит следователь.
Я: — Ка-а-ак?!
Он: Так. Читайте заключение экспертизы.
Приносит мне заключение кабинета криминалистики МВД Украинской ССР, где экспертизы шли на почерковедческом уровне, и там написано черным по белому, что те два билета, которые были при мне на Казанском вокзале, и те, что взяты у пассажиров, заполнены одним и тем же человеком. И человек этот, разумеется, я, Михалев Николай Александрович.
И я в это мгновение почувствовал, как у меня заломило затылок — такой был скачок давления. Я был близок к инсульту. Боль и непонимание: как же так? Ведь я действительно не заполнил своей рукой ни единого карт-бланша! И образцов почерка у меня не брали!
— Где же образцы почерка? — говорю. — С чем вы сравнивали? Образцы почерка берутся при понятых!
Следователь усмехнулся: — А нам не надо… Мы взяли ваши контрольные работы в институте и по ним провели экспертизу…
— Да вы что, не знаете как заочники пишут контрольные?! Все знают, что за них пишут старшекурсники или выпускники! Ваша экспертиза недостоверна! Вы за погоны испугались, потому что девять месяцев содержали меня в изоляции незаконно! И натянули результат экспертизы!
Не хочу утомлять читателя ситуационной однообразностью последующих за этим коллизий.
* * *
Дело было передано в Народный суд Радянского района г. Киева. Состав суда оказался на редкость принципиальным и ознакомившись с материалами дела, допросив свидетелей, отправил дело, по существу, на новое расследование. Суд задал столько вопросов следствию, что следователи не смогли бы на них ответить и за 10 лет, а не то что за месяц, который положен на дополнительное расследование.
Все, казалось бы. Дело ушло на новое дополнительное расследование с выводами, что вина моя не доказана следствием. Что можно сделать за месяц, который закон предоставляет в подобных случаях следствию, которое уже почти год не может ничего доказать суду? Дела-то как такового нет. И сначала его не начнешь, следовательно, нет оснований держать меня в камере. Санкция Руденко уже использована. Меня надо отпускать через месяц. И разгонять следствие как профнепригодное. Но то, что сделали они, мерзавцы, ни в какие ворота не лезет. А в тюремные полезло.
Городской прокурор ходатайствует перед республиканским о том, что суд безо всяких к тому оснований поверил дважды судимому за мошенничество имяреку, отверг все доводы следствия, особенно, заключение почерковедческой экспертизы, и, вместо того, чтобы судить по существу этих доводов, отправил дело на дополнительное расследование.
Республиканский прокурор вносит протест в Верховный суд, где слово в слово отображает знакомую уже нам картину: дважды судимому преступнику, чья позиция голословна, суд верит, а версии следствия не дают хода. За сим следует определение Верховного суда: рассмотреть дело по существу с новым составом суда. Каково! Но я еще был в полной уверенности, что и новый состав суда не может принять другого решения, чем то, которое принял предыдущий. Время идет и по-партнерски играет на меня.
