Яшка едет, вгрызается в родную конотопскую землю тупой лопатой, потому что сам тупой. Он выхватывает с добрый — недоброй памяти! — десяток "корочек" и в интимной тишине благоухающего ароматом цветущих каштанов Киева ставит на два из них печати Львовского политехнического института. Потом через того же "вольняшку" передает их мне в зону. Далее события развивались, как течение музыки в "Хорошо темперированном клавире Баха".
Я заполняю корочки нужной информацией и шрифтом "полугост". Этот шрифт стандартен, он практическине подлежит экспертизе. До сих пор помню две фамилии будущих владельцев дипломов: Райтер и Яблонский. Осталось получить по пятьсот рублей за штуку на подставного вольнонаемного, опять же, человека. Прошло не так много времени — с полмесяца, может быть. Я звоню на почту и спрашиваю, не пришли ли деньги. Мне отвечают, что пришли. Все. Уже можно жить. И через две-три недели я оторвусь на поселение, где хоть голод мне не грозит.
Я отдал этому львовскому авторитету дипломы.
И вот отзаседала административная комиссия, отзаседал местный народный суд, и я еду на поселение в душном боксе милицейского воронка. Но какие это пустяки — я очень доволен, я почти счастлив, видя из зарешеченного оконца город Ровно.
Какой же город-то красивый! — в приливе чувств говорю я менту по кличке Ганс?… Он старшина по надзору, он десятки раз брал у меня сувенирные пистолеты-зажигалки, ножи и пр., и у нас были плотные деловые отношения. — Сходи за выпивкой! — продолжаю я, ломаю супинатор в башмаке и достаю оттуда червонец.
Но Ганс упирается: — Туда доедем — там и выпьем!
Я говорю: — Так ты открой хоть дверь бокса! Тут же не сауна, а душегубка!
Ганс, гестаповец, говорит: — Туда доедем — там и открою!..
"Да пропади ты!" — думаю. Но пропал то не он, а я.
3
Останавливаемся в городе.
Я еще закрыт от мрачных предчувствий светлым сиянием утра за решеткой. Я уже и самое решетку не замечаю — кто она такая? Коля Шмайс снова на коне и все, что позади, расточается, как дурной сон. И все же я спрашиваю поганца Ганса:
— Куда это мы приехали?
— Та зайду тут бумаги передам, — отвечает он.
Я читаю через окошко золотые по черному буквицы. Они складываются в страшные слова: "ПРОКУРАТУРА РОВЕНСКОЙ ОБЛАСТИ". Тут же этот иуда Ганс исчезает, а вместо него появляются трое "цветных" со словами: "Выходи!" — и ведут меня в застенок.
Все мое существо, как писали некогда в душещипательных романах благодушные сочинители, отказывается верить в случившееся и что-либо понимать.
— Это что: шутка такая? — говорю я, не найдя вопроса поумней. Только кровь шумит в ушах и ощущение, что закладывает уши, как ватой.
— Раздевайся…
— А где барышни? — пытаюсь я шутить, но меня раздевают догола: шмотки в одну сторону, котомка — в другую. Зовут понятых. Ганс тут же сопит и щурится, как сытый кастрат-котяра. Рвут на моих глазах брюки, выдирают супинаторы из обувки. Находят червонец, "находяи".
— Ганс, — говорю я, еще в шоке, — это что такое? — Нашел у кого консультироваться.
Ганс потупил взор и говорит, как второгодник: — А чё? Я ничё… Все нормально…
И ведут меня к прокурору в рваных штанах и раскуроченных ботинках.
Прокурор мне сразу говорит:
— Николай Александрович, рассказывайте все, как на духу. Расскажете все, как есть, — получите срок меньше, будете запираться — отмотаем по самый максимум. Выбирайте, вы ведь неглупый человек…
— Да я, гражданин прокурор, не знаю, о чем речь! Честно становлюсь на путь исправления, еду на поселение и вдруг — бац!..
— Бац… Ганс… — со скукой, разлитой по всему своему облику и кабинету, перебивает меня гражданин начальник, открывает папку, и я вижу в ней два диплома на фамилии неких недоучек Райтера и Яблонского. А к ним приложены показания этого львовского жульмана.
— Тэц… Бэц… — продолжает прокурор, берет показания и зачитывает:
— "…Попав в зону… твердо решив встать на путь исправления… я узнал, что есть человек, который имеет на продажу корочки дипломов и, выйдя на поселение, станет продавать их, нанося урон… системе высшего образования страны и вследствие этого — всему народному хозяйству…" и так далее, etc.
Оказалось, что этот львовский — агентурный осведомитель, завербованный на тюрьме и подброшенный, как кукушонок, в нашу "семью" специально под меня.
И не то, чтобы мне стало легче, когда прояснилась неопределенность возникшей коллизии, а вернулось привычное чувство протестного сопротивления — стихия. Еще раз повторяю, что когда тебя гонят вниз, то единственный выход — уходить наверх, используя все зримые и незримые свои силы.
А в зоне — шмон. После моего отъезда, якобы, на поселение мой барак перевернули вверх дном — искали "канцелярию" и "учебную часть". Поскольку экспертиза не подтвердила факт наличия моего почерка на дипломах, нужны были сами "корки" и печати. Несколько человек знали, где я кое-что припрятал. Например, Н. Хоминец, по кличке Коля Кинг, серьезный жулик из моего Конотопа, но он меня не сдал.
Снова рыли землю и осушали болота в Конотопе. Снова мама терпела позор. Опросили всех моих старых знакомцев — тишина. Один Яшка Богатырев, издохший недавно в Америке от рака легкого — сигар, видите ли, ему захотелось — стукнул, что через незнакомых людей поступало к нему предложение из зоны от Михалёва. Но он, иуда, якобы, при всем желании не мог выполнить эту просьбу, поскольку никаких дипломов и в глаза не видел отродясь.
И что в итоге имело следствие? Два диплома, которые оказались в оперчасти неизвестно как, и показания их агента, стукача, наседки, да дипломы на вымышленные имена. Даже по закону подлежали наказанию лишь те "деяния, которые влекли за собой незаконное освобождение…от каких-то обязанностей или незаконно дающие дополнительные права". Кому и какие права я дал? Несуществующим в природе людям? Именно это позже и отметит адвокат.
А меня везут в СИЗО Ровенской области, когда до конца отбытия трехлетнего срока остается девять месяцев.
И этого львовского "вора в законе" тоже привозят.
А мне перестукивают из камеры: "Колюня, менты его сами опустили, башку разбили и хлоркой посыпали, руку или ногу выломали". Не скрою, это слабое, но утешение. Потому, что раскрутка идет; в Конотопе, в Киеве, в Москве следствие собирает все старые приговоры, они ищут ниточки, которыми шьются дела. Я сижу в СИЗО еще в пределах старой санкции, срок нового следствия кончается, а дело не вытанцовывается.
И тогда меня до суда возвращают в зону ИТК-46.
Я прихожу туда в третий раз…
4
До суда я старался занять себя работой под завязку, а поскольку на руководящую должность меня поставить хозяин уже не мог, я пошел в бригаду Бори Стариченко, уже знакомого читателю. Ему еще, как медному котелку, было тянуть восемь лет, и он был грамотным специалистом по электрохозяйству. Человек свой, он научил меня разбираться в наладке и устройстве пускателей, в электроизоляционных работах, а я тем же временем готовлю из нашей братвы девятнадцать лжесвидетелей, которые на будущем суду должны показывать, что не я, а этот львовский кент продавал дипломы на зоне.
Православные богословы говорят, что "из клевет самая тяжелая — ложное показание на кого-либо в суде". Но не бывает ли так, что отказ от самозащиты граничит с грехом самоубийства? И так ли уж праведны сами мои обвинители? Так, если бы Мелхола не скрыла Давида, то тот был бы убит. Так Ревекка подвела к Исааку для благословения вместо старшего сына Исава младшего, Иакова. Так Авраам, прийдя в Египет, назвал Сарру вместо жены своею сестрою… А что же мне, глупому, оставалось делать, как не цепляться за соломинку в этом море обыденных лжи и предательства?
Я подготовил информацию от людей в Киеве о том, что когда мы грешили этим делом, то за дипломами приезжал именно этот человек, а значит, у него вполне могли остаться какие-то из них. Эти люди скажут, что он мне и многим другим еще должен деньги по зоне. А значит, у него есть мотивы, по которым легче отделаться от меня, чем выплачивать долг. И он, таким образом, решил от меня избавиться.
На день суда версия выглядела так, что я дипломов уже лет шесть и в руках не держал. Все мои лжесвидетели в один голос заявляют, что этот львовский торговал дипломами и говорил, что может сделать документ любого советского вуза. "И такие?" — показывают им дипломы несуществующих господ Райтера и Яблонского: других-то в деле нет. "Вот именно такие!" А мой адвокат сказал примерно следующее:
— Я не вижу в деле состава преступления. Разве может быть квалифицировано как преступление наличие в деле документов, неизвестно кому доселе принадлежащих и заполненных на фамилии лиц, которых в природе не существует? Это больше похоже на первоапрельскую шутку. Если даже мой подзащитный Михалев и развлекся подобным образом, то это никоим образом не подпадает под какую-либо из существующих статей уголовного кодекса! Представьте себе, что некто изготавливает диплом на имя президента Никсона — и что: давать ему за это срок?! Юридически это никакая не подделка документов. И этот суд — профанация права и законности!
