Нет ничего радостнее для человека, завербованного на компрометирующих материалах, «компрах», как выражаются профессионалы, чем сообщение: его отпускают на свободу, он вырвался из железных объятий специальной службы. И тогда агент вдруг расслабляется, утрачивает бдительность, перестает быть настороженным — и вот и бери его голыми руками.
И потом, считал гауптштурмфюрер, весьма человечно дать обреченному агенту, который все-таки работал на тебя, приносил некую пользу твоему делу, дать ему возможность испытать последний всплеск радости, почувствовать себя счастливым от иллюзорного представления, будто он освободился, хотя давно и каждому известно: от обязательств перед разведкой освобождает только смерть… Но об этом в такие минуты забывают и настоящие специалисты, куда ему до них этому жалкому Аполлону Свирьину, продавшему родину за иностранные портки и кассеты, на которых потерявшие совесть самцы и самки в человеческом обличье участвуют в свальном грехе, демонстрируют древние пороки и извращения.
Возликовал подшкипер Свирьин, а Гельмут Вальдорф, тем временем, примеривался, как удобнее зарезать Аполлона Борисовича. «Я сделаю его, как цыпленка», — решил гауптштурмфюрер, когда получил приказ Биг Джона.
Он мог использовать для убийства более современные средства, одолжив их у сообщников, но бывшему начальнику Легоньковского СД захотелось показать, как тверда еще его рука, которая сжимала сейчас в кармане нож с лезвием на пружине.
— Смотрите! — воскликнул Гельмут Вальдорф, протягивая руку в сторону моря. — Огонь…
Свирьин повернулся в указанном направлении, и тогда гауптштурмфюрер ударил его ножом под левую лопатку.
Удар был точным, но вот силы ему недостало. По всем расчетам лезвие должно было пробить сердце подшкипера, но дошло только до него и укололо сердечную мышцу.
И Свирьин закричал. В этом страшном и безнадежном крике были и страх, и боль, и призыв о помощи.
Подшкипер нашел в себе силы повернуться к убийце. Он обхватил «Кэптэна» за плечи и повис на нем, мешая тому нанести еще один удар, теперь уже спереди.
Гауптштурмфюрер испугался.
Собрав силы, он сбросил подшкипера с себя, тот упал на палубу, тихонько подвывая. Затем Вальдорф швырнул нож в море и перебежал на другой борт, поднялся на променад-дек, через тамбучину влетел во внутренние помещения и, едва переведя дух, стал пробираться в свою каюту.
Там он обнаружил, что руки и рубашка у него выпачканы кровью. Гауптштурмфюрер сорвал рубаху, выбросил ее в иллюминатор и тщательно вымылся.
Потом снял трубку и позвонил Биг Джону:
— Прошу вас, месье Картье… Зайдите ко мне, пожалуйста.
О попытке убить подшкипера Свирьина майор Ткаченко узнал от Алисы, прибежавшей к нему в пятый полулюкс в крайнем волнении.
Едва она успела рассказать о случившемся, зазвонил телефон. Капитан Устинов просил Владимира Николаевича срочно прибыть в лазарет.
— Вашего помощника ударили ножом, — встревоженно сказал капитан, когда Владимир прибежал в кабинет судового врача, расположенный рядом с медицинским изолятором, в котором поместили подшкипера. — Его обнаружил на палубе пожарный матрос Павел Гуков, который делал в это время обход.
— Рана не опасна? — спросил Ткаченко.
— Сейчас придет врач… Как вы думаете: это не связано с вашей миссией?
— Трудно пока судить. Надо поговорить с потерпевшим.
— Ага, — сказал капитан, — вот и доктор… Ну, как он, Валерий Николаевич?
Доктор Далекий, высокий рыжеватый мужчина лет тридцати пяти, устало вздохнул.
— Точный, но к счастью, недостаточно сильный удар в сердце, — сообщил он. — Били подшкипера вполне профессионально. Потеря крови… Нож — длинное узкое лезвие, обоюдоострое — до сердца не достал, но рана глубокая.
— Он в сознании? — спросил Валентин Васильевич. — С ним можно говорить?
— Состояние Свирьина тяжелое, — ответил доктор Далекий. — Он сейчас в своеобразном шоке — воспринимает действительность, но говорить… Будто бы онемел. Тут и болевые ощущения, и факторы психологического характера. У меня возникло впечатление, будто подшкипер чего-то смертельно боится.
— Доктор, — обратился к Далекому майор Ткаченко, — надо сделать так, чтобы никто на судне не узнал о случившемся. Понимаете, никто…
— Врачи умеют молчать, — улыбнулся Валерий Николаевич. — Значит, вы…
— Вот именно, — не дал договорить Далекому майор. — И об этом, само собой разумеется, тоже никому ни слова.
Он повернулся к капитану.
— Матрос Гуков?
— Я направил его к себе в каюту, предупредив о том же… Вы можете допросить его у меня.
— Хорошо, — кивнул Ткаченко. — Спасибо, Валентин Васильевич. Могу ли я задать потерпевшему только один вопрос? Он услышит меня?
Доктор с сомнением поджал губы, потом пошевелил ими, будто готовил ответ, сказал:
— Вообще-то, он слышит… А вот отвечать… Попробуйте. Но только один вопрос… И какой-нибудь поневиннее. Боюсь углубления шока.
— Самый невинный вопрос, доктор, — согласился Владимир.
В палату, где лежал Свирьин с уже прилаженной капельницей, по которой поступали в его вену новая кровь и физиологический раствор, майор Ткаченко вошел в сопровождении доктора Далекого.
— Свирьин, — обратился к подшкиперу Валерий Николаевич, — товарищ задаст вам один вопрос. Постарайтесь ответить на него. Это в ваших и общих интересах.
Аполлон Борисович увидел Ткаченко, и в глазах его плеснулись страх и беспокойство.
— Я оставлю вас, — сказал доктор, — но только на одну-две минуты.
— Хорошо, — ответил майор и повернулся к подшкиперу.
— Вы меня слышите, Аполлон Борисович? — спросил он. — Я задам вам вопросы… Только два… Если захотите ответить утвердительно, закройте глаза, если нет — не закрывайте. Вы поняли меня?
Подшкипер опустил веки.
— На самом деле я не пожарный инспектор, — сказал Владимир Ткаченко, — а представитель Комитета государственной безопасности. Вы знали об этом?
«Знал», — безмолвно ответил Свирьин.
— Тогда второй вопрос, он весьма важен для дальнейшей вашей судьбы, Аполлон Борисович… Вы Шорник?
Подшкипер быстро моргнул, потом дернулся, замычал.
— Доктор! — крикнул Ткаченко. — Быстрее сюда.
Гауптштурмфюрер Гельмут Вальдорф был явно напуган, привычная выдержка на этот раз изменила ему.
— Что делать? — растерянно повторил он, хватая Биг Джона за рукав. — Что делать? Ведь я старался… Не в первый раз… Изменила рука… Он так кричал! Его крик сбил меня с толку, я растерялся, впал в панику.
— Это уж точно, — заметил насмешливо Рауль. — Не суметь зарезать поросенка…
— Прекрати, Рауль! — повысил голос Биг Джон и незаметно подмигнул ирландцу.
— А вы успокойтесь, херр Краузе… Ничего страшного не произошло. Мы сейчас отправимся с Раулем на разведку и, если надо, доведем начатое дело до конца. А вы прилягте здесь, у себя в каюте, постарайтесь внушить себе, будто ничего не произошло. Рауль, налейте нашему другу виски.
— Виски — лучшее лекарство, херр Краузе, — непривычным для него добродушным тоном сказал Рауль.
Он повернулся спиной к Вальдорфу и Биг Джону, вытащил из шкафа бутылку виски «баллантайн», прошел в гальюн, принес оттуда стакан, который стоял в специальном гнезде подле умывальника, плеснул туда на четверть виски, успев при этом незаметно растворить в нем таблетку.
— Выпейте, херр Краузе, — ласково сказал Биг Джон, принимая из рук Рауля стакан, — и вам станет спокойнее…
Гельмут Вальдорф залпом выпил предложенное виски и, с облегчением вздохнув, откинулся на диване. Рауль заботливо подложил ему под голову снятую с койки подушку.
— Вот и хорошо, — проговорил, улыбаясь, Биг Джон, — вот и славно… Постарайтесь уснуть. А мы с Раулем отправимся на работу…
Биг Джон кивнул ирландцу, и оба они осторожно вышли из каюты гауптштурмфюрера.
Гельмут Вальдорф умер от инфаркта миокарда через пять минут.
По словам доктора Далекого состояние подшкипера Свирьина было нелегким, но Аполлон Борисович имел шансы выкарабкаться.
— Ему нужен покой, — сказал судовой врач капитану и Владимиру Ткаченко. — Абсолютный покой. Пострадавший перенес сильное нервное потрясение. Я ввел ему успокоительное… Пусть поспит.
— А потом я смогу с ним поговорить? — спросил Ткаченко. — Необходимо узнать, кто покушался на него.
— А разве вы?.. — начал было Валерий Николаевич и тут же оборвал фразу, не закончив вопрос. — Да, он был возбужден… Поймите, я был вынужден.
— Ну, что вы, доктор, — возразил Владимир — Разве я не понимаю! Кто будет присматривать за Свирьиным?
— Фельдшер Варвара Кравцова, — ответил Далекий. — Человек весьма надежный, опытный медик.
