– Простите, а правда ли, что Кенсингтонский дворец был куплен королевской семьей всего за восемнадцать тысяч гиней?
Колчину широко распахнул плащ, чтобы Уильямс увидела карточку аккредитации, пришпиленную на лацкан пиджака, и поняла, что вопрос задает русский журналист. На карточке имелась фотография Колчина, был указано имя из его легенды, Валерий Авдеев. Экскурсовод должна запомнить его, чтобы при следующей встрече не шарахалась в сторону, решив, что стала объектом сексуального домогательства какого-то маньяка. Уильямс задержала взгляд на карточке. Ее лицо сделалось напряженным, почти испуганным. Пауза затягивалась.
– Это не совсем так, – ответила Джейн ровным голосом. – За эту сумму в конце семнадцатого был куплен старый особняк, который впоследствии снесли, а на его месте воздвигли Кенсингтонский дворец. Именно в этом дворце в начале восемнадцатого века родилась королева Виктория. Теперешнюю цену дворца трудно назвать даже приблизительно. Одна лишь реконструкция дворцового музея, завершившаяся несколько лет назад, обошлась в два с половиной миллиона фунтов стерлингов.
Американцы навострили уши. Когда дело касалось больших денег, становилось интересно.
Получив ответ, Колчин отступил назад, за спины стариков. Он побродил за экскурсоводом ещё четверть часа, делая вид, что слушает гида. Уильямс почему-то старалась не замечать журналиста, обращаясь исключительно к пожилым американцам. Ладно, как бы то ни было цель достигнута. Экскурсовод запомнила Колчина, значит, позже можно сделать шаг к взаимному сближению. Пробормотав «извините, я спешу», Колчин отделился от группы, зашагал обратной дорогой к выходу из Гайд-парка. Мужчина в сером плаще двинулся следом.
Рабочий день Уильямс заканчивался в пять вечера. После последней экскурсии, она отмечалась в конторе «Смарт и Смарт», что неподалеку от Музея естествознания, и возвращалась домой на метро. Колчин решил не трогать приметный «ягуар», взял напрокат серебристый «ниссан». Когда Уильямс вышла из дверей туристической фирмы и спустилась с крыльца, он ждал её внизу на тротуаре.
– Это вы? – Уильямс узнала утреннего туриста. – Что вы здесь делаете?
Не дожидаясь ответа, она сделала пару шагов вперед, но Колчин схватил её за руку. Узенький ручеек служащих тек к ближней станции метро, никто не обращал внимания на мужчину и женщину, стоявших у кромки тротуара.
– Подождите. Я друг Дмитрия Ходакова. Нам надо поговорить.
Уильямс остановилась, дернув локтем, освободила рукав пальто. Подняла взгляд, прищурившись, внимательно посмотрела в лицо собеседника. Видимо, это была её привычка, в минуты волнения прищуривать глаза.
– Откуда мне знать, что вы друг Димы?
– Я русский, разве этого не достаточно, чтобы…
– Раньше было бы достаточно. Но Дима умер не в домашней постели от болезни. Его, насколько я знаю из газет, похитили, а затем застрелили. Я не верю никому, кто скажет, что он друг Димы.
– Ну, а кто же я по-вашему? Моя фамилия Авдеев, я корреспондент русского телеграфного агентства.
– Вашу фамилию и имя я прочитала и запомнила ещё утром. Что с того?
Колчин полез в карман, показал Уильямс её фотографию с дарственной надписью на обратной стороне.
– Это опять ничего не доказывает. Отдайте немедленно.
Джейн протянула руку, чтобы забрать снимок. Колчин после секундного колебания уступил. Теперь, когда Донцов, ходивший за Уильямс весь вчерашний день, сделал добрых четыре десятка её снимков, эта карточка уже не нужна. Женщина раскрыла сумочку, убрала в неё фотографию, застегнула «молнию» и замочек, словно боялась, что этот русский пожалеет о своем широком жесте.
– Так что вы хотите от меня?
– Нужно поговорить. Но только не здесь, не на улице и не в машине. И не в ресторане. Может, пригласите меня в гости? Поверьте, это важно.
– Наш разговор ничего не изменит. Потому что обратной дороги из мертвых нет.
– И все-таки я попросил бы вас уделить мне…
– Моя квартирная хозяйка не позволяет приводить домой мужчин. Особенно незнакомых иностранцев. Она настоящая мегера. И запросто выцарапает глаза и вам и мне.
– Господи… Тогда выберете сами любое место.
– Хорошо, черт побери. Поехали ко мне.
Лондон, район Шордитч. 19 октября.
Уильямс открыла подъезд своим ключом, пропустила гостя вперед. Лифта в этом старом трехэтажном доме, разумеется, не было. Как только Колчин поднялся на пару ступенек, откуда-то из-под лестницы появилась высокая пожилая женщина в синем стеганом халате. Колчин замер.
– Здравствуйте, – сказала старуха, кивнула гостю и тут же забыла о его существовании. – Джейн, вам почта. Ваша мама пишет каждый месяц. Как это трогательно не забывать взрослых детей. Мой сын навещает меня один раз в году. И за всю жизнь не прислал даже открытки на день рождения.
Она протянула Уильямс запечатанный конверт и пару рекламных буклетиков.
– Спасибо Марта.
Старуха исчезла под лестницей. Колин понял, что кровожадная хозяйка мегера, готовая выцарапать глаза любому, кто переступит порог её владений, оказалась плодом фантазии Джейн. Марта не натаскана на живых людей.
Колчин, скинув ботинки и плащ в крошечной прихожей, прошел в комнату и, устроившись в кресле, спросил разрешения закурить. Квартирка на последнем этаже, которую снимала Уильямс, оказалась хоть и тесным, но вполне уютным гнездышком, где можно скоротать вечерок. Интерьер в мягких пастельных тонах: кирпичные стены выкрашены бледно желтой краской, ручная вышивка в рамочках, мягкая мебель песочного цвета, старая, но ещё вполне приличная на вид, оранжевый плафон в форме колпака от керосиновой лампы, старинный торшер в углу. Фотографий Ходакова в квартире не было.
На кофе или чай со сливками Колчин не рассчитывал. Да и Уильямс, мрачная и неразговорчивая, по дороге проронившая лишь несколько слов, кажется, была не готова к дружеским посиделкам за чайником. Она, усевшись на краешек дивана, заметно нервничала: теребила манжеты серого свитера и покусывала губу.
– Это вы сами вышивали гобелены? – Колчин достал сигареты.
– Нет, это фабричная работа.
– Все равно очень мило.
– Если вы интересуетесь вышивкой или хотите попрактиковаться в этом ремесле, советую вам посетить один музей. Я запишу адрес. Там вы расширите свой кругозор. Там, а не здесь, не у меня.
– Понял. Перехожу к делу.
Колчин подумал, что с мужчинами эта дамочка трудно находит общий язык. И как только она, состоящая, кажется, из одних иголок, ухитрилась выскочить замуж, прожить в браке целых полтора года. А потом ещё завести роман с русским дипломатом. Уму непостижимо. И то правда: чтобы познать одну единственную женщину, нужна целая жизнь. Колчин вздохнул. Наверное, он без сожаления отдал бы свою жизнь, чтобы разгадать эту женщину, но предстояли иные дела.
– Так что вы хотели спросить?
– Я хотел рассказать…
И он рассказал Джейн историю, сочиненную заранее. Не слишком занимательную, но в целом правдоподобную. По Колчину выходило, что с покойным Ходаковым они не были самыми близкими друзьями, но состояли в приятельских отношениях. В последний раз виделись около года назад, когда Ходаков вернулся в Москву в отпуск. Как сейчас видится тот ясный летний день, когда Ходаков и Колчин, оставив жен в городе, рванули на машине за город, на дачу к одному сослуживцу.
Уильямс не позволила Колчину договорить.
– Ваша фамилия Авдеев? – Уильямс прищурилась. – И вы утверждаете, что дружили с Димой? Тогда почему же я ничего не слышала о вас? Ни слова. Он ни разу не упоминал вашего имени.
Колчин полез в карман, достал четыре фотографии, и протянул их хозяйке. Джейн долго разглядывала снимки. Ходаков и её сегодняшний гость сидели за одним столом где-то на природе. Солнце припекает. На мужчинах майки без рукавов и шорты. На столе тарелки и пара пустых бутылок. На заднем плане можно было разглядеть летний домик с застекленной верандой, увитой диким виноградом. Фотомонтаж был выполнен в одной из лабораторий Службы внешней разведки качественно, даже эксперт не смог бы визуально, на глаз, отличить подделку от настоящей фотографии. Стараниями специалистов, два человек, никогда не встречавшиеся в жизни, стали добрыми приятелями. Карточки Колчину вчера передал дипломат, прилетевший из Москвы.
– М-да, и все-таки это странно, – Джейн вернула фотографии. – Что я ничего о вас не слышала.
– Что ж тут странного? И вы наверняка рассказывали Диме не о каждом из своих приятелей.
Колчин продолжил рассказ. Во время той загородной поездки Ходаков, выпив лишнего, рассказал, что боится за свою жизнь, его гложат недобрые предчувствия, которые могут сбыться. Разговор был путаным, и время выбрано неудачное, потому что всем весело и на загробные темы как-то не очень тянуло. Тогда никто не придал значения этой болтовне. Но вот случилось худшее. Теперь Колчин в Лондоне, и он, раз уж представился случай, хочет разобраться в том, что произошло на самом деле. Это, если хотите, его долг перед погибшим товарищем. В версии, рожденные в недрах Скотланд-Ярда и напечатанные в газетах, он не верит. Пока история гибели Ходакова – сплошное темное пятно. И нет света в конце тоннеля.
