Бонд улыбнулся.
— Дай знать, когда уляжешься, — сказал он, вошел в соседнее купе и закрылся.
Дверь в коридор была заперта. Купе ничем не отличалось от того, в котором ехали они. Бонд тщательно осмотрел его на предмет какого-нибудь подвоха. Ничего не было, кроме отдушины для кондиционирования воздуха в потолке. Но Бонд, обычно учитывавший любые возможности, отбросил мысль о том, что через это отверстие можно пустить газ. Ведь тогда задохнутся все пассажиры. Оставались еще трубы в туалете, и хотя их, конечно, можно было использовать, чтобы подложить снизу какое-нибудь смертоносное устройство, исполнитель должен быть отважным и искусным акробатом. Никакой вентиляционной решетки здесь не было.
Бонд пожал плечами. Нет, если кого-нибудь и надо ожидать, то только через двери. Что ж, придется пободрствовать.
Солитер позвала его. Купе пахло дорогими духами. Опершись на локоть, она смотрела на него с верхней полки.
Простыня была натянута до плеч. А под ней она, наверное, совершенно раздета. Темные волосы волнами ниспадали на грудь. Горела только ночная лампочка, так что лицо девушки оставалось в тени. Бонд поднялся по алюминиевой лесенке и наклонился к ней. Она потянулась к нему, и неожиданно простыня упала с плеч.
— Черт бы тебя побрал, — сказал Бонд. — Ты… Она прикрыла ему рот рукой.
— Allumeuse — вот точное слово, — сказала она. — Мне нравится, что я могу дразнить такого сильного неразговорчивого мужчину. Во мне горит яростное пламя. Это единственная игра, в которую я могу играть с тобой, и долго она не продлится. Когда заживет твоя рука?
Бонд укусил ее мягкую ладонь. Девушка вскрикнула.
— Скоро, — ответил он. — И когда тебе снова придет в голову поиграть в эту игру, ты увидишь, что тебя накололи, как бабочку.
Она обняла его, последовал новый долгий, страстный поцелуй.
Наконец девушка откинулась на подушку.
— Поскорей бы, — сказала она. — А то я уже устала от своей игры.
Бонд спустился и задернул полку шторами.
— Ну а теперь постарайся заснуть, — посоветовал он. — Завтра у нас будет длинный день.
Солитер что-то пробормотала, и он услышал, как она поворачивается на другой бок. Она выключила свет.
Бонд убедился, что клинья на месте. Затем снял пиджак, галстук и улегся. Он потушил свет у себя в изголовье, и лежал, думая о Солитер и прислушиваясь к ровному стуку колес где-то внизу и легкому поскрипыванию вагона, которое так убаюкивает ночью.
В одиннадцать часов поезд был на длинном перегоне между Колумбией и Саванной, штат Джорджия. До Джексонвилла оставалось шесть часов, еще шесть часов темноты, во время которых обязательно что-то должно было произойти: пассажиры спят и можно беспрепятственно передвигаться.
Поезд змеей скользил в ночи, отсчитывая милю за милей, через пустынную равнину «Персикового штата». В просторах саванны звучал яростный стон его двигателей, пронзительные гудки, а паровозная фара рассекала черное полотно ночи.
Бонд зажег свет и немного почитал, но мысли не покидали его, поэтому вскоре он отложил книгу и снова выключил лампочку. Он думал о Солитер, о будущем и о делах ближайших — о Джексонвилле, Сент-Питерсбурге, о Лейтере, с которым предстояло скоро увидеться.
Много позже, около часа. Бонд задремал и чуть было не заснул, и уже по-настоящему. Но тут почти у него над головой что-то негромко вякнуло, он сразу же стряхнул сон и потянулся к пистолету.
Кто-то очень осторожно пытался открыть дверь из коридора. Бонд моментально соскользнул на пол, неслышно шагая босиком. Он бесшумно вытащил клин из-под внутренней двери и так же бесшумно открыл ее. Войдя в соседнее купе, он осторожно потянул ручку двери, выходящей в коридор.
Раздался резкий щелчок. Он рванул дверь, выскочил в коридор, и увидел лишь стремительно удаляющуюся фигуру уже в самом конце вагона.
Если бы у него действовали обе руки, он мог бы убить этого типа, но чтобы открыть дверь, пришлось засунуть пистолет за пояс. Бонд знал, что преследование бессмысленно. В поезде слишком много пустых купе, укрыться можно в любом. Все это Бонд уже обдумал заранее. Он знал, единственный его шанс в том, чтобы либо убить противника, либо заставить его капитулировать.
Бонд двинулся в сторону купе X. На полу валялся небольшой клочок бумаги.
Войдя в свое купе, он тщательно запер дверь и зажег свет в изголовье. Солитер все еще спала. Он развернул бумагу и присел на край полки.
Бумага была вырвана из дешевой тетрадки. Почерк угловатый, написано большими буквами, красными чернилами. Бонд осторожно осмотрел листок, не особенно надеясь, впрочем, что там остались какие-нибудь следы. Это люди аккуратные. Он прочитал:
О, Фея, не убивай меня,
Пощади, убей другого.
Божественный трубач вещает, что с рассветом, он станет в честь тебя трубить.
Рано, очень рано, рано-рано.
О, Фея, ты, что убиваешь чад человеческих едва ли не в колыбели, божественный трубач вещает, что с рассветом он станет в честь тебя трубить.
Было около пяти утра, когда они незаметно выскользнули из поезда в Джексонвилле.
Еще не рассвело, на пустые платформы большой по местным масштабам станции падал свет редких фонарей.
Вход в тоннель был буквально в двух шагах от их вагона. Весь поезд еще спал, и их вроде никто не заметил. Бонд велел проводнику запереть за ними дверь и задернуть шторы. Он надеялся, что их отсутствие не будет замечено до самого Сент-Питерсбурга.
Тоннель привел их в вокзальное помещение. Просмотрев расписание, Бонд выяснил, что следующий поезд на Сент-Питерсбург будет в девять утра — «Серебряный метеор», близнец «Фантома». Бонд купил два билета в спальный вагон, взял Солитер под руку, и они вышли из вокзала на теплую темную улицу. Неподалеку были два или три ночных кафе. Они выбрали то, где неоном сияла надпись «Вкусная пища». На самом деле это была обыкновенная забегаловка. За железной стойкой, на которой валялись сигареты, конфетные обертки и комиксы, стояли две измученные официантки. На газовой конфорке подогревался большой кофейник. За дверью с надписью «Туалет» скрывалась, должно быть. всякая мерзость, а рядом была другая дверь — «Для персонала» — наверное, черный ход. Несколько человек в рабочей одежде, рассевшиеся за грязным столиком, подняли на мгновение головы, посмотрев на вновь прибывших, а затем вернулись к своей беседе. «Аварийная команда», — подумал Бонд.
Справа от входа было четыре маленьких кабины, и Бонд с Солитер выбрали одну из них. Они рассеянно принялись рассматривать грязное меню.
Через некоторое время одна из официанток лениво подошла к ним, облокотилась о перегородку, глазея на дорогой костюм Солитер.
— Апельсиновый сок, кофе, яичница — два раза, — заказал Бонд.
— Сию минуту, — откликнулась девушка и столь же лениво побрела на кухню.
— Яичница будет с молоком, — сказал Бонд. — Но в Америке нельзя есть вареные яйца. Их подают в чайных чашках и, очищенные, они выглядят просто отвратительно. Кто их этому научил? Немцы, что ли? А плохой американский кофе — худший в мире, даже хуже, чем в Англии. Может, хоть апельсиновый сок им не удастся испортить? В конце концов мы во Флориде. — При мысли о том, что предстоит провести четыре часа в этой вонючей дыре, ему стало противно.
— Сейчас в Америке все стараются быстро нажиться, — откликнулась Солитер, — а для клиента это всегда плохо. С вас хотят взять побольше долларов и как можно быстрее от вас избавиться. На побережье и того хуже. Там вас вообще обжуливают, как хотят, особенно в это время года. На Востоке «стригут» только миллионеров. А там, куда мы сейчас едем, всех подряд. Безобразие. Гиблые там места для маленького человека.
— Бог мой, — воскликнул Бонд, — что за поганое место!
— В Сент-Питерсбурге все скоро просто вымрут, — заметила Солитер. — Это Великое Американское Кладбище. Достигнув шестидесяти, банковский клерк, почтовый служащий или железнодорожный кондуктор получают пенсию или выходное пособие и отправляются в Сент-Питерсбург понежиться на солнце перед смертью. Его называют «Городом солнца». Климат здесь такой, что вечернюю газету «Индепендент» раздают бесплатно, если ко времени ее выхода не светит солнце. Случается это всего три — четыре раза в году, но реклама отличная. Спать ложатся в девять, а днем пожилые играют в бридж, это здесь прямо мания. Есть пара бейсбольных команд. — «Кидз» и «Кабз» — всем игрокам за семьдесят пять. Еще играют в кегли, но большую часть времени проводят на скамейках, расставленных на тротуарах вдоль всех центральных улиц. Просто сидят, греются на солнце, дремлют или болтают. Тот еще вид — старики и старушки в очках со слуховыми аппаратами и вставными челюстями.
