– Вы бессовестный человек, – процедила Лиззи. – Вам не стыдно?
– Мне? – Председатель вперился в Лиззи взглядом из-под полуопущенных век. – Почему мне должно быть стыдно? Ведь это не я раскорячился здесь, как на унитазе, со спущенными штанами. Не я стану верещать, когда меня будут подсмаливать заживо.
– Что значит подсмаливать?
Любопытство подвело Лиззи. Она прикусила язык слишком поздно. Когда вопрос уже прозвучал, вызвав неподдельное изумление Председателя.
– Ты спрашиваешь, что такое подсмаливать? – переспросил он. – Любопытно, любопытно. Давно живешь в России?
– Нет, – ответила Лиззи после некоторого колебания. Ей казалось, что она поступила правильно, поскольку только таким образом можно было оправдать незнание местных обычаев. Она ошиблась.
– Может быть, ты никогда не пробовала русского сала? – оживился Председатель.
– Пробовала, – осторожно произнесла Лиззи. – Оно мне не понравилось.
– А как насчет эстонской кухни? Какое блюдо самое вкусное?
– Их так много…
– И все-таки. – Председатель плотоядно улыбнулся. – Я слышал, у вас необычайно популярен рижский пудинг с черноплодной рябиной…
Это был тупик. Ловушка. Неуверенно, как если бы она чувствовала под ногами готовую разверзнуться трясину, Лиззи пробормотала:
– Терпеть не могу национальную кухню.
– Так я и думал, – кивнул Председатель. Его глаза приняли сосредоточенное выражение. Он вплотную приблизил свою физиономию к лицу пленницы, так что их носы едва не соприкасались друг с другом, и вкрадчиво поинтересовался: – Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом. Не хлебом единым живет человек, верно? – Каждое слово, срывающееся с губ Председателя, было окутано смрадным дыханием. – Итак, Эстония. Маленькая страна на берегу Балтийского моря. Или я ошибаюсь? Ну да, Эстонию омывает Северный Ледовитый океан. Моржи, белые медведи. И маленькая девочка Лиза, бродящая среди сугробов. Она не любит эстонскую кухню, но знает родной язык. Я угадал?.. Как будет по-эстонски «медведь»?..
– В моей семье разговаривали на русском языке, – заявила отвернувшаяся Лиззи.
– Что может быть естественней! – воскликнул Председатель. – Великий русский язык! Язык Пушкина и Тараса Шевченко. Ты учила в школе стихи Шевченко?
– Я была плохой ученицей. У меня плохая память.
– Но название своего родного города ты знаешь?
– Знаю, но не скажу.
– Почему? – спросил распрямившийся Председатель.
– Не хочу, – отрезала Лиззи.
– И правильно. Что за удовольствие сразу получить ответы на все свои вопросы? – Председатель направился к выходу. – Сначала поиграем в допрос отважной эстонской партизанки, попавшей в лапы НКВД. Вспомним свой родной язык и город. Выясним, в конце концов, чем отличается обычное сало от подсмоленного. – Председатель открыл дверь. – Я скоро. Вот только заправлю лампу и вернусь.
И снова Лиззи брякнула, не удержав язык за зубами:
– Куда вы собираетесь заправлять лампу?
– Узнаешь, – зловеще пообещал Председатель. – Скоро все узнаешь, эстонка по имени Лиза. На собственной шкуре.
Вряд ли что-то могло обнадежить американку сильнее, чем открывшиеся глаза Бондаря. Едва закрылась дверь за Председателем, как он вскинул голову и быстро произнес:
– Запираться бессмысленно. Расскажи этому ублюдку правду. Вали все на меня. Пусть разбирается со мной.
– Женя, – обрадованно прошептала Лиззи, – Женечка! Я так счастлива, что с тобой все в порядке.
– Прибереги телячьи нежности на потом, – грубо оборвал ее Бондарь.
– Оно будет – потом?
– Прекрати! Скажи мне, ты поняла свою задачу?
– Да, но…
– Отлично, – кивнул Бондарь, не удержавшись от болезненной гримасы.
– Повторяю: вали все на меня. Не скрывай, что я из ФСБ.
– Ни за что! – с жаром воскликнула Лиззи. – Ты ранен, у тебя до сих пор течет кровь из ушей, а я в полном порядке. Пусть допрашивают меня. Пусть даже изнасилуют, пусть! Ты ведь не бросишь меня за это?
– Изнасилуют, – мрачно повторил Бондарь. – Не надейся отделаться так легко. Тут сейчас такое начнется.
– Что?
– Пытки, Лиза, настоящие азиатские пытки. Правда, при помощи современных средств, что дела не меняет.
– О какой лампе говорил этот ужасный человек?
– О паяльной, – просто ответил Бондарь. – Вот почему не смей отпираться или врать. Говори все, как есть.
– Но тебя убьют! – вскричала Лиззи. Ответ был преисполнен горечи:
– Конечно, но не сразу. Хотел бы я умереть прямо сейчас.
– Ты не имеешь права пасировать перед трудностями, Женя!
– Пасовать, Лиза, – поправил американку Бондарь, – па-со-вать.
– Все равно не имеешь права, – упрямо сказала Лиззи.
– Ну-ка, посмотри мне в глаза.
– Смотрю.
– Ты видишь в них страх?.. Растерянность?.. Отчаяние? – продолжал Бондарь.
– Нет, – выдохнула Лиззи.
– Тогда положись на меня. Делай, как я тебе говорю. Никакой самодеятельности. Никаких самопожертвований.
– Я постараюсь.
– Нет, Лиза, – отрезал Бондарь. – Ты не постараешься. Ты в точности выполнишь все, о чем я тебя попросил.
– Ладно, – не слишком решительно пообещала Лиззи.
– Не слышу уверенности в голосе!
– Ладно, ладно.
– Еще раз, – потребовал поднявший брови Бондарь.
– It’s O.K.
– Вот так-то лучше.
– Но за это ты должен честно ответить мне на один вопрос, – заявила Лиззи. – Честно и прямо.
– Я готов, – наклонил голову Бондарь. Он поторопился. Потому что услышанное озадачило его до глубины души.
– Я действительно толстая? – спросила Лиззи с таким видом, будто вошла в ледяную воду.
– Тебя волнует это? Сейчас?
Бондарю показалось, что он ослышался. Если бы не привязанные к подлокотникам руки, он бы непременно вытер кровь, скопившуюся в ушных раковинах. Лиззи шумно сглотнула слюну и подтвердила:
– Да, Женя. Меня очень волнует, действительно ли я такая толстая, как намекал этот мерзавец. Конечно, – призналась она, опустив глаза, – почти всякая девушка старше двадцати пяти лет не обходится без пары унций лишнего жира, но сравнивать меня со свиной тушей – это уж слишком.
Приступ гомерического хохота чуть не опрокинул Бондаря вместе с креслом. Сказалось нервное напряжение последних часов. Он смеялся так весело, так заразительно, что вскоре и Лиззи присоединилась к нему, сначала опасливо, потом все смелее и смелее. Походили они при этом на парочку безумцев. А как еще они могли вести себя в столь безумной ситуации?
– Веселитесь? – спросил Председатель, вернувшийся в кают-компанию с механической паяльной лампой. – Завидую вам. – Поставив уродливый агрегатик на пьяно шатающийся стол, Председатель быстрыми нажатиями плунжера подкачал воздух и добавил: – Хотя не очень. Почему-то мне кажется, что сейчас вам станет не до смеха. – Председатель чиркнул спичкой и поднес к горелке. Из нее вырвался десятисантиметровый язык голубоватого пламени. – Работает, – восхитился он. – Такая старая, а работает. Умели же раньше делать вещи. Со знаком качества.
– Сделано в СССР, – произнес Бондарь.
Председатель никак не отреагировал на реплику. Взял пышущую огнем лампу за ручку, обогнул стол и приблизился к Лиззи. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как стучат ее зубы да зловеще шипит пламя.
– Беседовать станем, – пояснил Председатель. – Говорить. По душам.
– Вы за это ответите, – пригрозила дрожащая Лиззи.
– М-м? Перед кем?
– Перед Соединенными Штатами Америки.
– Возможно, – равнодушно сказал Председатель. – А возможно, Америка сама заплатит по долгам. К ней накопилось много, очень много претензий.
Председатель поставил лампу подальше от края стола, приподнял, кряхтя, кресло с пленницей и развернул к себе.
– Вот что, – мрачно проговорил Бондарь. – Давайте обойдемся без цирковых аттракционов. Я готов говорить правду. – Председатель снова вооружился лампой и окинул Лиззи взглядом художника, оценивающего натурщицу. – Волос на теле практически нет, – сказал он, но настоящему совершенству нет предела. Пожалуй, начнем отсюда.
Председатель наклонился, но тут же отпрянул, ошеломленный воплем Лиззи. У Бондаря даже зазвенело в ушах, настолько пронзительным и громким голосом обладала его избранница.
– Нет! Не смейте! Вы не имеете права обращаться с пленниками таким образом. О ваших варварских пытках узнает сам американский президент!
– Прекрати молоть ерунду, – рявкнул Бондарь, по вискам которого ползли капли пота. – Давай по существу, Лиза. Про электронное письмо, про слежку за яхтой, про то, что я являюсь капитаном ФСБ.
– Всего лишь капитан? – огорчился Председатель. – Досадно, но ладно. – Он погасил горелку и присел на корточки перед американкой, держась за ее расставленные колени. – А какой чин у тебя, перекрашенная блондинка?
Зажмурившись, чтобы не видеть маячащую перед ней физиономию, Лиззи Браво заговорила. Вначале она останавливалась, как бы спрашивая себя, стоит ли быть с корейцем абсолютно откровенной, но Бондарь подгонял ее, понимая, что секретные сведения уже не имеют значения. Яхту раскачивало все сильнее, волны гулко ударялись в борт, паяльная лампа скользила по столу, как живая. Каким бы ни был конец драмы, а наступит он задолго до рассвета. Либо смертью Бондаря и Лиззи, либо крушением «Летучей рыбы»: либо одновременной гибелью яхты и всех, кто на ней находился. Запираться и юлить не было смысла. Все было просто, предельно просто.
