Они приступили к трапезе. Отец был очень голоден и жадно набросился на еду. Елена терялась в догадках: зачем он пришел? Неужели из-за смерти деда? Нет. Это, возможно, одна из причин, но должно быть что-то еще.
Она стала расспрашивать о сестрах. После смерти их матери все четверо так или иначе порвали с отцом. Две дочери уехали в Америку, одна вышла замуж за сына того, кто был ненавистнейшим врагом отца, а младшая, Наоми, выбрала самый верный способ бегства — умерла. Елену вдруг осенило, что ее отец должен теперь находиться на грани отчаяния.
Он, в свою очередь, спросил ее, чем она занимается. Елена решила сказать правду.
— Англичане пытаются поймать одного человека. Они думают, он немецкий шпион. Моя задача — сойтись с ним, я вроде приманки в ловушке… Но думаю, что это долго не продлится…
Отец перестал жевать.
— Тебе страшно?
Она кивнула:
— Он очень опасен. Он зарезал офицера. Вчера вечером… я должна была встретиться с ним в ресторане. Предполагалось, что англичане схватят его там, но что-то пошло не так, и я провела с ним целый вечер наедине. Это было ужасно. А когда все кончилось, один англичанин… — Она глубоко вздохнула. — В общем, я, наверное, не стану им больше помогать.
Ее отец снова принялся за еду.
— Тебе нравится этот англичанин?
— Он не еврей, — с вызовом ответила она.
— Я вам больше не судья.
Елене было трудно к этому привыкнуть. Неужели ничего не осталось от ее прежнего бескомпромиссного отца? Она поднялась, чтобы налить отцу стакан чая.
— Немцы наступают, — сказал он спокойно. — Для евреев это катастрофа. Я не хочу здесь оставаться.
— Куда же ты собираешься? — нахмурилась Елена.
— В Иерусалим.
— Но как ты туда доберешься? Поезда забиты, для евреев существуют квоты…
— Я пойду пешком.
Она изумленно уставилась на него. Не может быть, чтобы он говорил серьезно, но ведь и шутить такими вещами он бы не стал.
— Пешком?
— Не я первый.
— Насколько я помню, Моисей туда так и не дошел.
— Может быть, я сумею добраться автостопом.
— Это безумие!
— Я всегда был немножко безумен.
— Да! — крикнула Елена и вдруг успокоилась. — Да, ты всегда был немного сумасшедшим. Глупо даже тратить силы и тебя отговаривать.
— Я буду молиться за тебя. Вполне вероятно, что ты спасешься. Ты молода и красива, и, может быть, они не узнают, что ты еврейка. Но я, бесполезный старик, бормочущий молитвы… Меня они точно отправят в лагерь, где я не выживу. А жить всегда лучше, чем умирать. Это твои слова.
Елена попробовала убедить его остаться у нее, хотя бы на одну ночь, но отец был непреклонен. Она отдала ему свитер и шарф, и всю наличность, которая имелась в доме. Если бы он согласился подождать один день, она бы взяла деньги в банке и купила бы ему хорошее пальто, но отец сказал, что спешит. Елена расплакалась, попыталась взять себя в руки, но снова зарыдала. Когда отец ушел, она выглянула из окна и увидела только спину старика, бредущего из Египта в пустыню по следам сынов Израиля. И все-таки в нем кое-что осталось от ее прежнего отца: железная воля. Он растворился в толпе, и Елена отошла от окна. Думая о мужестве своего старого, почти сломленного жизнью отца, Елена пришла к выводу, что не имеет права подвести Вандама.
— Она очень странная, — рассказывал Вульф, — я никак не могу ее раскусить.
Он сидел на кровати, наблюдая за тем, как Соня одевается.
— Она какая-то нервная. Когда я сообщил ей, что мы поедем на пикник, она вдруг страшно напугалась и заявила, что совсем меня не знает. Как будто для того, чтобы поехать с мужчиной на пикник, нужна компаньонка.
— С тобой нужна, — обронила Соня.
— И в то же время она ухитряется быть грубой и прямолинейной.
— Просто приведи ее сюда, ко мне. Уж я-то сумею ее раскусить.
— Понимаешь, меня что-то во всем этом смущает. — Вульф хмурился, размышляя вслух. — Кто-то пытался вскочить в наше такси.
— Нищий?
— Нет, европеец.
— Ну, значит, европейский нищий. — Соня перестала расчесывать свои волосы и посмотрела на Вульфа в зеркало. — В этом городе полно сумасшедших, ты же сам знаешь. Слушай, если у тебя есть какие-то сомнения, представь ее здесь, на этой кровати. Как она кувыркается вместе с нами…
Вульф ухмыльнулся. Картинка и впрямь привлекательная, но не настолько, чтобы перед ней нельзя было устоять: это же Сонина фантазия, а не его собственная. Интуиция подсказывала ему, что в сложившейся ситуации разумнее будет затаиться и не назначать никаких свиданий. Но Соня настаивала, а если он хочет продолжать использовать ее в своих целях, лучше не спорить.
— Когда мне связаться с Кемелем? — вдруг спросила Соня. — Ему ведь прекрасно известно, что ты живешь здесь.
Вульф вздохнул. Еще одна нежелательная встреча, еще один груз на его плечах, еще одна опасность и еще один человек, от которого теперь зависишь.
— Позвони ему сегодня из клуба. Я не в восторге от этой идеи и не тороплюсь назначать ему точное время и место, но нам не следует его раздражать.
— Хорошо. — Соня была готова, на берегу ее ждало такси. — А ты назначь Елене свидание.
Она ушла.
«Я не имею над этой женщиной прежней власти, — подумал Вульф. — Стены, которые ты возводишь вокруг себя, того и гляди начнут смыкаться и раздавят тебя…»
Может ли он сейчас отказать Соне? В случае непосредственной опасности — несомненно. Однако в данный момент Алекс ощущал только смутное беспокойство и интуитивное желание пригнуть голову. Если Соню разозлить, она не остановится перед предательством. Значит, нужно из двух зол выбирать меньшее…
Вульф встал с кровати, нашел бумагу и ручку и взялся за составление записки для Елены.
Записка от Вульфа попала в руки Елены на следующий день после того, как ее отец отправился в Иерусалим. Ее принес маленький мальчик. Елена дала ему монетку, вскрыла конверт и прочла записку, которая гласила: «Моя дорогая Елена, давайте встретимся в ресторане „Оазис“ в восемь часов в четверг. Буду с нетерпением ждать встречи с Вами. Обожающий Вас Алекс Вульф». В отличие от устной его письменная речь носила некоторые черты неуклюжей немецкой педантичности. По крайней мере так показалось Елене. Четверг — это послезавтра. Она толком не знала, радоваться ей или пугаться. Ее первым порывом было позвонить Вандаму, но она медлила…
Ей вдруг захотелось узнать об Уильяме как можно больше, он казался ей загадочной личностью. Чем он занимается в свободное от погони за шпионами время? Слушает музыку, собирает марки, охотится на уток? Интересуется ли он поэзией? Или архитектурой? Или старинными коврами? На что похож его дом? С кем он живет? Какого цвета у него пижама?
Елене хотелось загладить тот неприятный инцидент у нее дома, и в то же время она сгорала от желания увидеть своими глазами, как он живет. Раз уж у нее появился предлог, чтобы связаться с ним сейчас, можно прийти к нему в гости, не ограничиваясь телефонным звонком.
Сначала она собиралась всего лишь переодеться, но потом решила принять ванну и вымыть голову. Сидя в ванне, она размышляла, какое платье надеть. Перебрав в памяти свои встречи с Вандамом, она категорически отвергла все наряды, в которых уже появлялась перед его глазами. Зато он никогда не видел бледно-розового платья с короткими рукавами и пуговицами по всей длине — очень милое!
Елена надушилась и надела шелковое белье, которое подарил ей Джонни. В нем она чувствовала себя более женственной. Ее короткие волосы уже высохли, и она уселась перед зеркалом, чтобы уложить их. Глядя на свои красивые темные локоны, она подумала, что выглядит восхитительно, и соблазнительно улыбнулась собственному отражению в зеркале.
Елена вышла из дома, прихватив с собой записку Алекса. Уильям захочет прочитать ее сам: он ведь хватается за малейшую деталь, касающуюся Вульфа. Наверное, это потому, что они никогда не встречались лицом к лицу, если не считать драки в кромешной темноте. Кстати, почерк у Вульфа аккуратный, почти каллиграфический: Вандам наверняка сделает из этого какие-нибудь выводы.
Елена направилась в сторону Гарден-сити. Было семь часов, и, поскольку Вандам работал допоздна, она могла не торопиться. Солнце еще пригревало, и Елена с удовольствием ощущала прикосновение теплых лучей. Компания солдат проводила ее восхищенными взглядами. Пребывая в солнечном настроении, Елена ответила им улыбкой, и они чуть было не увязались ней, но их внимание отвлек бар.
Ей стало весело, она чувствовала себя свободной. Что за чудесная мысль — пойти в гости к Уильяму! Насколько же это лучше, чем сидеть дома одной! Она слишком долго была одна. Ведь для ее мужчин она существовала лишь тогда, когда у них появлялось время навестить ее. Да и сама она относилась к ним так же, поэтому в свободное от их присутствия время ей было нечем заняться — словно у нее отнимали роль, без которой она никто. Теперь с этим покончено. Именно сейчас, направляясь к Уильяму домой без приглашения, Елена чувствовала, что наконец-то стала собой. Головокружительное ощущение!
