А веко не дергается, подумала Норма. Хотя он наверняка очень нервничает.
— Оставь моего брата в покое, слышишь? — сказал Такахито Сасаки. — Несколько часов назад мы говорили с ним по телефону. И он сумел во многом меня убедить.
— Ах вот как? — изумилась Гордон. — Какое трогательное совпадение взглядов. Да это и понятно. Братья, они братья и есть.
— Как понять твои слова, Александра? — поднялся с места Такахито.
— Сядь и не ломай комедию! — сказал Барски.
Но тот не сел.
— Я хочу знать, что она имеет в виду, черт побери!
— Почему-то ты не слишком торопился поделиться с нами этой идеей о предательстве! — не сдержалась Гордон.
— Вот-вот! — поддакнул Барски.
— Почему же? Сразу после разговора с братом и поделился.
— Весной в институте твоего брата вскрыли сейф и похитили результаты его последних исследований. Как нам теперь известно со слов Яна и господина Сондерсена, взломщик был из той же фирмы «Генезис два», что и человек, который стрелял во фрау Десмонд, — гнула свою линию Гордон.
— Ну и что? Ну и что?! — грохнул кулаком по столу Такахито. — Откуда мне было знать, из какой они оба фирмы? Ведь все это только сейчас выяснилось!
Но Гордон не унималась:
— А сам ты к мысли о возможной связи событий в институте твоего брата и у нас не додумался?
— Нет, черт побери! Здесь у нас перестреляли кучу людей. У моего брата украли несколько дискеток. Какая тут связь? У нас украли что-нибудь? Нет!.. Знаете, с меня хватит! У меня до сих пор комом в горле стоит наш разговор с Яном. Он, видите ли, считает, будто мы с братом замешаны в каком-то колоссальном свинстве. По-моему, Ян пришел к выводу — как и вы все сейчас, — что мой брат упомянул о предателях для того, чтобы напустить туману. И более того — предатели, дескать, сами часто трубят о возможном предательстве! Старая, дескать, история…
— Мысль вовсе не дурна, — сказал Каплан, вынимая трубку изо рта.
— И ты решил на меня наброситься, Эли? А ведь я тебя считал своим верным другом. Ничего не скажешь, очень мило с твоей стороны. — Вдруг он перешел на крик: — Ну тогда давайте, давайте, давайте! Перед вами человек, повинный в смерти многих людей! — Он вытянул руки и повернулся к Сондерсену. — Почему вы медлите, господин криминальоберрат? Где же наручники? — Он закашлялся, на глазах появились слезы.
— Так, — тихо произнес Барски. — Не ломай комедию. Замолчи и сядь наконец!
— И не подумаю! — Сасаки обращался теперь прямо к Сондерсену. — Я хочу вам кое-что объяснить, господин криминальоберрат. Когда американцы — да благословит Господь этот достойнейший народ! — шестого августа сорок пятого года сбросили первую атомную бомбу на Хиросиму, двести шестьдесят тысяч погибло, а сто шестьдесят тысяч пропали без вести или получили ожоги и ранения. Тогда мои родители еще не были знакомы. Я родился в пятьдесят пятом. К этому времени большинство раненых уже умерло — из-за этого проклятого радиоактивного облучения. Но и по сей день в больницах множество пациентов с лучевой болезнью. Почему, спрашивается, я здесь, в Гамбурге? Потому что, когда подрос, решил непременно выучиться на врача. И заниматься наукой, которая ищет средства против лейкемии, против рака вообще, против болезней, вызываемых радиацией. Тогда я и представить себе не мог, что мне когда-нибудь придется заниматься рекомбинированной ДНК. И брат мой ни о чем таком не помышлял. Радиация разрушает наследственную субстанцию. Мой брат готовился бороться с этим. Вот каким путем он пришел к ДНК. Будь оно все проклято — мы оба хотели и хотим помочь людям! Помочь, поймите! А вы осмеливаетесь подозревать нас в желании навредить людям, если не убить. Не знаю даже, в каких мерзостях вы нас подозреваете! Зато вы отлично знаете!..
— Ну вот что, — сказал Сондерсен. — Поговорили, и хватит. Сядьте на свое место, доктор Сасаки. — Такахито колебался. — Сядьте немедленно! — повысил голос Сондерсен, и маленький японец опустился в кресло. — Не сомневаюсь, все собравшиеся руководствуются только желанием помочь людям — как и ваш брат в Ницце. У каждого есть помимо всего прочего свои личные побудительные мотивы, пусть и другого характера, чем у вас с братом. Однако в данной ситуации подозреваются все. В равной степени, никто не больше и никто не меньше остальных. Это плохо. Но погибшие люди — это куда хуже…
— Прошу извинить меня за неуместную нервозность, — совсем тихо проговорил Такахито Сасаки, по его щекам катились слезы.
Каплан похлопал его по плечу.
— Нам нужно держаться друг друга, — сказал он. — Не то мы все свихнемся. Давайте рассуждать с точки зрения элементарной логики. Что делал каждый из нас после смерти Тома?
— А вдруг предателем был как раз Том? — предположила Гордон.
— Не исключено. Тогда он дорого заплатил за свое предательство, — сказал Каплан.
— По-моему, это исключено, — сказал Хольстен. — Гельхорна застрелили после того, как Том заболел.
— Чисто теоретически Том мог предать до того, как подцепил эту болезнь, — сказал Каплан. — Вернемся все-таки к тому, что делал каждый из нас после его кончины. Кто был у него? У него были мы с Харальдом. Кто незадолго до этого звонил в Ниццу Яну и просил его немедленно вернуться в Гамбург? Харальд. Во время телефонного разговора я стоял рядом с ним. Кто занимался выпиской свидетельства о смерти и разрешением на вскрытие?
— Я, — сказал Хольстен.
Теперь веко опять дергается, отметила Норма.
— Я же написал его фамилию на бирке и привязал ее к большому пальцу на ноге Тома.
Норма встала и подошла к окну. Ясная и теплая сентябрьская ночь, звездное высокое небо. Какая благодать, подумалось ей. Вот они сидят за моей спиной, солидные и достойные люди. Все хотят делать добро. И все же один из них скорее всего повинен в стольких смертях и муках! И все же один из них — пусть и невольно — убийца моего сына…
Высокий светловолосый израильтянин сказав:
— All right. [25] Снова моя очередь. Как только Харальд оформил документы, он передал их мне. А после того, как привязали бирку, я сказал, чтобы он позаботился о Петре. В операционной находились еще несколько человек. Это я на тот случай, если потребуются свидетели, господин Сондерсен.
Тот кивнул.
— Потом появились два санитара со специальной жестяной ванной и завернули тело Тома в пленку. Им я сказал, чтобы тело немедленно перенесли в отделение патологии. Они прошли через шлюз, где тело подверглось стерилизации, и покинули инфекционное отделение через подвальное помещение.
— Ты сам видел? — спросила Гордон.
— Только до шлюза. Дальнейшее нет.
— Фамилии санитаров знаешь?
— Нет. — Каплан выбил пепел из трубки. — Но при встрече я их непременно узнаю.
— Это Карл Альберс и Чарли Кронен, — сказал Сондерсен. — Мои люди их и допросили.
— Ну и?.. — спросил Каплан.
— Их показания полностью совпадают с вашим рассказом, доктор, — Сондерсен безучастно посмотрел на него. — Они утверждают, что пронесли ванну через подвальное помещение прямо в отделение патологии.
— Вот видите.
— Погодите-ка… Оба они показали, что передали ванну с телом покойного патологоанатому доктору Клуге. И получили от него соответствующую справку, которую отнесли в главный секретариат. Там она и находится. Мои люди убедились в этом. На справке подпись Клуге. Что он и подтвердил.
— А я о чем толкую. — Каплан принялся снова набивать трубку.
— Не торопитесь с выводами, — сказал Сондерсен. — Человек, который лежал в ванне, когда ее выносили из инфекционного отделения — не из шлюза, этого мы не знаем, — был доктором Томасом Штайнбахом. А человек, которого вынул из ванны доктор Клуге со своим ассистентом в подвале патологического отделения, им не был. Вместо Томаса Штайнбаха в ней лежал Эрнст Тубольд, умерший в кардиологическом отделении.
— Значит, тело Тома подменили в четко ограниченный промежуток времени: после того, как его доставили в шлюз, и перед тем, как оно оказалось у доктора Клуге, — сказала Гордон.
