В эту ночь пятнадцать опытных бандитов прочесали город Марсель. Не было ни одного бара, куда бы они не заглянули, ни одной гостиницы, ни одной забегаловки, ни одного борделя. Они искали и искали, но не нашли никаких следов Пьера Юнебеля, своего друга и товарища. Забрезжил новый серый день. В восемь часов банда на время прекратила поиски пропавшего, Бастиан доставил Шанталь домой. Она безучастно позволила увести себя. Но, очутившись в своей квартире, она впала в страшную истерику. Даже такой крепкий мужчина, как Бастиан, не видел никакой иной возможности усмирить ее, кроме как тяжелым ударом кулака отправить в нокаут. Потом бросился к телефону и позвонил доктору Булю. Маленький стоматолог и специалист по изготовлению фальшивых золотых слитков прибыл незамедлительно. Когда он появился, Шанталь уже пришла в себя. Она лежала на кровати, ее зубы выбивали дробь, ноги тряслись. Доктор Буль сразу же распознал, что с ней. Он вколол ей снотворное. Когда он вытаскивал иглу, она сквозь слезы шепнула:
— Он был — он был единственным человеком в моей жизни, который ко мне хорошо относился, доктор…
Томас Ливен не находился. Не было обнаружено никаких его следов, хотя банда усилила свое ночное расследование. Здоровье Шанталь было настолько подорвано, что она оказалась надолго прикованной к постели.
28 октября положение изменилось. В «Сентре», одном из двух известных кафе в старой гавани, какой-то молодой парень напился уже к обеду, видимо, с тоски. Когда он набрался настолько, что перестал себя контролировать, то стал хвастать, что мог бы «много чего выложить об этом Юнебеле».
Случайно присутствовавший при этом член банды Шанталь поднял по тревоге Бастиана. Тот прихватил с собой хромого Франсуа. Вдвоем они поспешили в «Сентру», подсели к пьяному и, прикинувшись друзьями, поставили выпивку.
Парень проникся к ним лучшим чувством. Сказал, что зовут его Эмиль Малло и что он из Гренобля. Он бормотал:
— Надул он нас, этот скот, этот грязный… — ик — посулил нам двадцать тысяч…
— За что? — спросил Бастиан, подвигая Малло новую рюмку шнапса.
— За то, что мы затолкаем в «пежо» этого Юнебеля… А получили всего десять…
— Кто это вас так надул, приятель? — спросил Бастиан, дружески приобнимая пьяного.
Но тот вдруг сузил глаза:
— А вам-то что до этого?
Бастиан и Франсуа обменялись взглядами. Бастиан произнес:
— Я так просто спросил, Эмиль. Ничего такого. Давай лучше еще махнем…
Человека из Гренобля они накачали под завязку. Когда тот сполз под стол, они его подняли, положили его руки себе на плечи и потащили к Шанталь. Она все еще лежала в постели с температурой и выглядела неважно. Бастиан и Франсуа бросили пьяного на кушетку в гостиной и направились в спальню к Шанталь. Рассказали ей обо всем. Бастиан добавил:
— Как только он придет в себя, предоставь его мне. Через десять минут мальчик заговорит.
Шанталь покачала головой. И сказала то, что Томас однажды внушил ей:
— Кулак не всегда является истиной в последней инстанции. Наличные — вот истина в последней инстанции.
— Что?
— Парень обозлен, что ему недоплатили. Так что дадим ему денег. Вперед, тащи сюда доктора Буля. Пусть сделает парню укол, чтобы он очухался.
21
Явился стоматолог. Час спустя Эмиль Малло из Гренобля пришел в себя. Он сидел в кресле возле Шанталь. Рядом стояли Бастиан и Франсуа. Шанталь лежала в постели, обмахиваясь широким веером из ассигнаций. Малло из Гренобля рассказывал сиплым голосом:
— Они — они повезли его на север. Прямо ночью. В Шалосюрсон на демаркационной линии. А потом его гестапо… Не надо! — пронзительно вскричал он, так как Бастиан вздернул его на воздух и ударил в лицо.
— Бастиан! — крикнула Шанталь, мертвенная бледность покрывала ее лицо, на котором жили одни только глаза, лихорадочно блестевшие. — Оставь его… Я хочу знать, кто стоит за всем этим свинством.
И она крикнула Малло:
— Кто?
Малло заскулил:
— Лы… Лысина.
— Дант Вильфор?
— Да, он поручил нам… Этот Юнебель был для него чересчур опасен… Он хотел избавиться от него… — Малло набрал в грудь воздуха. — Вы ведь в последнее время здорово надули Лысину, верно? Так это его месть…
По лицу Шанталь потекли слезы. Она дважды сглотнула, прежде чем смогла снова заговорить. После этого в ее голосе снова зазвучали металл, угроза, привычка повелевать:
— Забирай деньги, Малло. Убирайся! Но передай Лысине: ему крышка. С этой минуты никакой пощады. За то, что он сделал, я убью его. Собственноручно. Как только снова смогу встать. Пускай заползает в любую нору, скрывается, где хочет. Клянусь, я его отыщу. И прикончу.
Шанталь не бросала слов на ветер. Однако обрушившиеся одно за другим события заставили ее организацию решать другие задачи.
8 ноября 1942 года военный департамент Соединенных Штатов объявил:
«Американские и британские сухопутные, военно-морские и военно-воздушные силы под покровом темноты приступили к операции по высадке в многочисленных районах побережья Французской Северной Африки. Главнокомандующим союзных сил назначен генерал-лейтенант Эйзенхауэр».
А 11 ноября последовало сообщение верховного командования вермахта:
«Сегодня утром немецкие войска перешли демаркационную линию на юге неоккупированной Франции для защиты французской территории от предстоящей англо-американской десантной операции. Передвижение немецких войск происходит планомерно»…
1
Центральная тюрьма «Фрэн» находилась в восемнадцати километрах от Парижа. Высокие стены окружали грязное средневековое строение, состоявшее из трех главных корпусов и множества флигелей. В первом корпусе содержались заключенные немцы — политические и дезертиры. Во втором сидели французские и немецкие борцы Сопротивления. В третьем — одни французы. Тюрьму возглавлял немецкий капитан запаса. Персонал был пестрым: охраняли и французы, и немцы — почти все старые унтер-офицеры из Баварии, Саксонии и Тюрингии.
Во флигеле С первого корпуса, зарезервированном для парижского отдела СД, охрану несли исключительно немцы. В камерах-одиночках денно и нощно горел электрический свет. Здешних заключенных никогда не выводили на прогулки во двор. Гестапо изобрело нехитрый метод, как сделать своих узников недосягаемыми для любой, самой высокой инстанции: они попросту не значились ни в каких списках. Мертвые души…
Утро 12 ноября. Молодой узколицый мужчина с умными темными глазами сидел на нарах в камере шестьдесят семь крыла С. Выглядел Томас Ливен отвратительно. Серая кожа, впалые щеки. Старая арестантская роба болталась на нем, как на вешалке. Томас страдал от холода: камеры не отапливались.
Более семи недель он провел в этой отвратительной вонючей дыре. В ночь с 17 на 18 сентября похитители передали его двум агентам гестапо, доставившим его во «Фрэн». И с тех пор он все ждал, что кто-то придет и отведет его на допрос. Тщетно. Он чувствовал, что выдержка покидает его.
Томас попробовал наладить контакт с немецкими охранниками — напрасный труд. Пустив в ход обаяние и подкуп, он попытался улучшить рацион — ничего не вышло. День за днем он получал жидкий суп с капустой. Он пытался втайне переслать весточку Шанталь. Пустой номер.
Почему они, наконец, не придут и не поставят его к стенке? Они являлись каждое утро в четыре часа и уводили мужчин из камер, слышались стук сапог, команды, отчаянные крики и плач жертв. И выстрелы, если узников расстреливали. И тишина, если их вешали. Чаще всего была тишина.
Внезапно Томас вскочил. Услышал раздавшийся топот сапог. Дверь распахнулась. Появился немецкий фельдфебель в сопровождении двух гигантов в форме СД.
— Юнебель?
— Так точно.
— На допрос!
«Дождался», — подумал Томас… Его заковали в наручники и вывели во двор, где стоял громадный арестантский автобус без окон. Охранник из СД втолкнул Томаса в узкий темный проход, тянувшийся вдоль крошечных камер, в которых можно было сидеть только скрючившись, и запихнул в одну из них. Остальные, судя по звукам, тоже не пустовали. Пахло потом и страхом. Автобус потащился по улице, ныряя в колдобины на каждом шагу. Переезд длился полчаса. Потом машина остановилась. Томас слышал голоса, шаги, ругань. Дверь его клетки раскрылась: «На выход!»
Пошатываясь, Томас последовал за человеком из СД, от слабости его мутило. Он тут же узнал место: фешенебельное авеню Фош в Париже. Томас знал, что множество здешних домов было конфисковано СД. Охранник провел Томаса через холл дома номер восемьдесят четыре в бывшую библиотеку, приспособленную под кабинет. Там находились двое мужчин, оба в форме. Один был коренастый, краснолицый, оживленный, другой — бледный и болезненный. Один — штурмбанфюрер Вальтер Айхер, другой — его адъютант Фриц Винтер. Томас молча стоял перед ними. Сопровождающий доложил и удалился. На скверном французском штурмбанфюрер пролаял:
