Седовласый и седобородый физик Келлер сказал:
— Я вот чего боюсь: следующая война разразится, хотя никто ее не хочет. А почему? Да потому что все вооружаются. И мы можем хоть сто раз повторять: «Мы живем в демократической стране, где президент и канцлер делают лишь то, что всем нам на пользу». Но откуда нам известно, как действует система, в руках которой они находятся, и все ли об этой системе они знают? Вот чего я страшно боюсь. И вы совершенно правы: необходимо покончить с гонкой вооружений. Если остановить эту гонку, мы все равно не окажемся безоружными.
Господин из Бонна перестал на какое-то время улыбаться и смотрел на него ненавидящими глазами.
— Нам постоянно твердят о нашей уязвимости. А ведь Запад накопил двадцать пять тысяч атомных боеголовок. О какой уязвимости речь? Наоборот, для нашей обороны этого довольно, необходимо заняться поисками путей для сокращения этой цифры!
Дети захлопали в ладоши. Кто-то крикнул: «Браво!»
Дама из сената раздраженно и злобно воскликнула:
— Я хочу подсказать вам, как вы сможете этого добиться! Скоро вы вырастете. И тогда, если вы вступите в одну из политических партий, боритесь за свои убеждения сколько угодно! Изменяйте общественное мнение! Это будет очень-очень важно!
Ее слова привели, можно сказать, в смятение физика и психоаналитика, пастор удовлетворенно кивнул, господин Ханзен из Бонна улыбнулся… И вдруг стоящий рядом с Вестеном мужчина молниеносно сбил его на пол, а сам прикрыл сверху своим телом, Барски секунду спустя проделал то же с Нормой — и тут же прогремела автоматная очередь. Пули попали в церковную стену как раз в том месте, где несколько мгновений назад стояли Вестен, Норма и Барски. Посыпалась штукатурка.
— Ложитесь! — заорал мужчина, поваливший на пол Вестена. — Всем лечь! Не шевелиться!..
Второй мужчина, стоявший за колонной, принялся палить из автомата в высокую стройную монахиню, которая, тоже стреляя из автомата, быстро сбегала по ступенькам одной из двух лестниц, ведущих на хоры. Монахиня прятала, наверное, свой автомат под длинной черной накидкой. Она была в монашеском белом чепце, нижнюю часть лица скрывали белые ленты под подбородком. На груди блестел золотой крест.
Дети визжали во все горло. Все бросились навзничь на кафельный пол. С полдюжины мужчин, державшихся все время в тени, с автоматами в руках бежали короткими перебежками по направлению к монахине. Они натыкались на лежащих, спотыкались, и их пули не достигали цели. Вдребезги разлетелась стеклянная пластина с изречением — золотыми буквами, конечно: Бог есть любовь. А дети и взрослые кричали, кричали, кричали. Операторы телевидения тоже лежали на полу, кроме одного, который снимал как ни в чем не бывало. Норма выхватила из сумки маленький фотоаппарат и сделала несколько снимков.
— Ян! — не своим голосом закричала Еля. — Ян! Ян!
— Не поднимай голову! Лежи, не шевелись!
Он сумел заметить, что монахиню, успевшую уже добраться до двери, ранило в правое бедро. Ее отбросило к колонне, она упала, но смогла все же подняться на ноги и открыла отчаянный огонь по центральному нефу. Ее преследователи бросились на пол, на уже лежавших там. А монахиня, пятясь спиной к двери, оказалась все же за пределами церкви. На улице взревел автомобильный мотор и заскрипели шины — машина рванула с места.
И вдруг наступила мертвая тишина.
29
— Как же я испугалась! — проговорила Еля хриплым изменившимся голосом. — Ужас какой-то… А теперь я больше не боюсь… правда — потому что вы со мной… Вы ведь не уйдете, да?
— Да, — сказал Барски.
— А Норма?
— Я тоже, — ответила та.
После перестрелки в церкви прошел примерно час. Монахине удалось скрыться — на том самом «порше», который стоял перед церковью. На нем была антенна радиотелефона. Позднее полицейские признались, что приняли этот «порше» за машину криминальной полиции, а водителя — за одного из сотрудников Сондерсена. При проверке документов на стоянке он предъявил удостоверение и жетон висбаденского федерального криминального ведомства. Номер у машины тоже был висбаденский. Проверявшие документы смогли описать внешность подставного сотрудника ФКВ и даже вспомнили фамилию на удостоверении: Вильбранд.
Как только монахиня оказалась в «порше», Вильбранд рванул вверх по Курфюрстендамму в сторону Холензе. Две машины уголовной полиции и две патрульные гнались за «порше», но в районе Нойкельна окончательно потеряли его из виду.
Спустя несколько минут после стрельбы к церкви подъехали санитарные машины, технички и патрульные «опели» со множеством полицейских. Слава Богу, ни раненых, ни убитых не было. Много детей и несколько взрослых были в состоянии сильнейшего шока. Четверых мужчин, двух женщин и двенадцать детей доставили в больницу, остальным врачи оказали первую помощь прямо в церкви. Еле тоже сделали успокоительный угол. Она плакала, а Барски ласково обнимал ее.
Криминалисты из группы обер-комиссара Олафа Томкина начали опрос свидетелей, а также фиксацию следов, оставленных в церкви монахиней. Маловразумительные как будто меры? Отнюдь. Обер-комиссар Томкин, конечно, прав: если у монахини были пособники, они — за исключением водителя «порше» — и сейчас в церкви. Что и следовало доказать.
Полицейские, выделенные для охраны Вестена, Нормы и Барски, старались добиться, чтобы тех поскорее отпустили. Дошли до Томкина. Объяснили, что именно их заботит: в любой момент покушение может повториться. Церковь переполнена людьми, и откуда ждать новых выстрелов — неизвестно…
— Где вы остановились? — спросил обер-комиссар у Вестена.
Он, разумеется, знал, с кем имеет дело и почему к этим троим приставлена охрана.
— В «Кемпински», — сказал Вестен.
Он отряхнул пиджак и брюки и выглядел сейчас элегантным и представительным, как всегда.
— Я только что говорил по телефону с Сондерсеном, — сказал Томкин. — Он немедленно вылетает в Берлин. Но на ближайший самолет уже не успевает, придется ждать следующего рейса. А спецрейсы над территорией ГДР запрещены. Даже в случаях, подобных нашему. О’кей, наши люди проводят вас до «Кемпински». Но без разрешения Сондерсена ни в коем случае не покидайте отель.
В тесном кольце охранников и других полицейских Норма, Вестен и Барски с Елей вышли вместе с Томкином из церкви, от которой то отъезжали санитарные машины, то подъезжали новые патрульные: им приходилось пробиваться сквозь толпу любопытствующих. Вдруг вспыхнула перепалка — офицеры полиции из двойного кордона вокруг церкви не давали пройти в нее двум господам.
— Господин министр! — крикнул один из них, очень высокий и крепкого сложения. Рядом с ним стоял стройный человек с медицинским кейсом в руках.
— Да ведь это администратор из «Кемпински»! — удивился Томкин.
— Верно, это господин Руоф, — подтвердил Вестен.
— А другой — доктор Тума, — сказала Норма. — Мы с ним знакомы.
— Что вы хотите? — громко спросил Томкин.
— Забрать отсюда господина министра и его друзей! — так же громко ответил Руоф. — Я привез с собой врача. Заехал за ним сразу, как только узнал о случившемся.
— Этот доктор Тума пользовал меня однажды в «Кемпински», когда у меня были почечные колики, — сказала Норма. — Превосходный врач!
— Так что будем делать? — грубовато спросил один из сотрудников ФКВ, недобро взглянув на Томкина. — Торчать здесь у всех на виду, пока не начнут стрелять из дома напротив?
Томкин сдался, и старший портье с доктором прошли кордон. Сейчас Барски держал Елю на руках. Доктор Тума осмотрел ее и успокоил их:
— У нее все в порядке. Но надо поскорее уезжать отсюда!
— При известном вам условии: никто не должен покидать «Кемпински» без разрешения…
— Да, да, да! — начал нервничать сотрудник ФКВ. — Поехали, живо! У нас есть бронированные машины. А господа Руоф и Тума поедут с одним из моих коллег.
И вскоре маленькая группа машин, включив сирены, помчалась по Курфюрстендамму в сторону «Кемпински». У отеля первыми из машин выпрыгнули вооруженные автоматами полицейские. Другие бросились ко входу в отель. Теперь девочку нес на руках старший портье: через холл к лифту, потом по коридору до самого номера, где и уложил Елю на постель. Сюда же зашли и все остальные, кроме Вестена, которого телохранители проводили в его номер. У дверей встали два полицейских.
