Дешевая сигарета переместилась из одного угла рта полицейского в другой.
— Больше ничего?
— Больше ничего. Поэтому-то я и попросил тебя о срочной встрече. Я хочу знать, что мне делать. Я просто болею из-за этого ложного положения.
— Член партии не должен болеть, — сухо отозвался Иржи Давид.
— Я не член партии.
— Уже нет, — уточнил полицейский. — Партбилет у тебя отобрали за уклонизм. Но ты же честный чех, раз пришел сообщить мне о том, что затевается.
— Я не мог участвовать в грабеже, — вздохнул Иво Буриан. — Об этом и речи не было. Но я все-таки сомневался два дня, потому что, придя к тебе, я предал своего друга.
Кресло под комиссаром заскрипело.
— Два лишних дня. Но я постараюсь забыть о твоих сомнениях.
Иво вдохнул дым и закашлялся. Перестав кашлять, он с беспокойством заметил:
— Нельзя закончить эту комедию? Я хочу сказать, не мог бы ты арестовать этих женщин и положить конец безумному плану?
— А твой друг Тубек? Его отпустить? Убийцу? Гангстера, которого разыскивает Интерпол?
Иво развел руками и покачал головой, волосы на которой были такими же светлыми, как и усы его собеседника.
— Он мой друг, мой старый боевой товарищ. Мое присутствие здесь выглядит бестактным, по крайней мере по отношению к нему.
— Мы здесь занимаемся делом, в котором нет места сантиментам, — остановил его полицейский.
— Я знаю, — согласился Иво Буриан, — но за сообщенные мною сведения вы могли бы оказать мне услугу: не выдавать Рихарда Тубека на Запад.
— Ты забываешь, что иногда нам приходится выдавать виновных в корыстных убийствах.
— Откажи. Это будет благодарность за мою услугу.
Толстый полицейский посмотрел на свою сигару, обжеванную с одного конца.
— Я говорил об этом с начальством. Принимая во внимание, что он — чех, они готовы согласиться не выдавать его.
Иво Буриан удовлетворенно кивнул, но комиссар остановил его резким движением.
— Не строй слишком больших иллюзий. Я даже спросил себя, не проиграет ли он при такой замене. В наших тюрьмах суровый режим.
— Может быть, — согласился Иво. — Но, по крайней мере, он останется в живых, а в Англии специально для него могут восстановить смертную казнь через повешение.
— И правильно сделают. Он убил полицейского, так ты мне говорил?
— Вернемся к англичанке, — предложил Иво. — Что ты решил, товарищ комиссар?
Тот посмотрел на него, на заваленный делами и уставленный телефонами стол, потом сказал:
— Наверху решили не останавливать операцию, а наоборот, довести ее до конца.
Иво Буриан подскочил, сигарета в его руках сломалась.
— Это невозможно! Это может стать опасным! Могут погибнуть невинные!
— Почему? — удивился его собеседник. — Англичанка ведь просила тебя достать оружие? Так вот, оно будет заряжено холостыми.
Иво открыл рот, но полицейский остановил его жестом.
— Мы хотим довести операцию до конца, с политической точки зрения это будет великолепно. Мы позволим им успешно осуществить их планы. А потом вмешаемся и предадим этот факт огласке, пресса разоблачит продажные нравы капиталистических стран. Чем больше бандитов мы арестуем на нашей территории, тем больше шума наделает дело, тем лучше для нашей пропаганды.
Сигара несколько раз вонзилась в пустоту с каким-то тщеславием.
— Это гигантское дело позволит нам продемонстрировать силу наших спецслужб, эффективность нашей полиции и гражданское мужество простого чешского гражданина. Это относится к тебе.
Сигара вернулась в угол рта комиссара и продолжила свой танец.
— Ты будешь вести себя как ни в чем не бывало и следить, чтобы тебя не раскрыли.
— Это подло! Я думал, что вы сразу же вмешаетесь! Но продолжать — значит предавать друга… друга, с которым я когда-то сотни раз рисковал жизнью… мне это противно.
— Но…
— Ты не можешь заставить меня продолжать! — возмутился Иво Буриан. — Улыбаться другу, которого предашь. Еще час назад я пытался разубедить их.
— Хватит!
Толстая рука Иржи Давида хлопнула по столу, подпрыгнула ручка. Голос его, напротив, смягчился, стал вкрадчивым.
— Давай оставим эту тему. Мы выполняем приказы руководства. Я прекрасно понимаю твое душевное состояние. Но придя ко мне, ты выполнил свой долг и оказал важную услугу родине. И прошу тебя…
В его глазах зажегся огонек, который он не пытался скрыть.
— …Не пытайся отговаривать друга. Иди до конца. Это приказ.
Его интонация опять стала суровой, мягкость исчезла из голоса.
— Мне поручено поздравить тебя. В очень высокой инстанции считают, что ты заслуживаешь награды.
Он поднялся, раскурил погасшую сигару и продолжил:
— В случае успеха операции ты получил бы целое состояние в конце концов. Может, сотни миллионов. А если выиграем мы… Ты получишь как специалист…
Давид склонился над листком бумаги.
— …две с половиной тысячи крон.
Не ожидая ответа, он сказал:
— А я — тысячу четыреста. Ты ведь мог и согласиться бежать. Думаю, они тщательно подготовили бегство.
— На вертолете, — ответил Буриан.
Толстяк-полицейский сделал жест одобрения.
— Неплохо задумано. С тобой у них могло бы получиться. Прими поздравления.
Он протянул Иво руку, которую тот пожал, привстав.
— А королевские сокровища? — вздохнул он.
— Пускай. Мы будем предупреждены об их «дне икс». Надеюсь, они начнут не сейчас?
— Нет. Англичанка возвращается в Лондон, чтобы все подготовить.
Комиссар проводил гостя до пропахшего табаком холодного коридора.
— Не пытался ее соблазнить? — спросил он. Глаза его сверкнули.
— Она слишком важная дама. Она замораживает, а не разжигает.
— Нет, правда? — хохотнул полицейский. — А молодая? Красотка Тубека?
Иво слегка покраснел и отвернулся.
— Согрешил.
Затем, пытаясь взглянуть в глаза начальнику уголовной полиции, добавил:
— Она сводит мужчин с ума. Я не мог устоять.
— Значит, ты дважды предал своего друга, — засмеялся толстый полицейский, подталкивая Иво Буриана к двери. — Иди, иди, уже поздно. Жду от тебя новостей.
С улыбкой на толстых губах, сжимавших сигару, он следил за длинной фигурой Буриана, пока тот не скрылся за поворотом.
Заместитель министра торговли США, сопровождаемый супругой, расписывался в Золотой книге. Хотя он прибыл как частное лицо, без сопровождения официальных лиц, хранительница была предупреждена о его визите. Эта приятная полная женщина, полиглот, эрудит, буквально влюбленная в знаменитый замок Карлштейн, за который она отвечала, проводила государственного мужа до свода, ведущего к выходу, потом возвратилась к дюжине ожидавших своей очереди туристов. Эти — немцы, датчане, итальянцы — сидели на пронумерованных скамейках во дворе замка, в котором теперь проходили спектакли и концерты классической музыки. В глубине двора, у самой стены, находилась эстрада, обрамлявшая стрельчатую дверь, ведшую в собственно замок. На одной из скамеек сидели Ирэн и Рихард Тубек; казалось, между ними установился мир. Черты его лица были натянуты, под глазами — круги. Она сидела с хитрой улыбкой, одетая так откровенно, что обращала на себя внимание всех туристов мужского пола. Вдали от них, слева, Дюк в светло-коричневом костюме восхищалась пейзажем, открывавшимся между двумя зубцами стены, на которую она поднялась по железной лестнице. Стоявший рядом с ней Иво Буриан показывал реку Берунку, синевшую среди зелени в сотне метров внизу. Построенный в 1348 году среди лесов, на головокружительной высоте, замок позволял наблюдать за округой на десятки километров. Основанный по приказу Карла IV, короля Богемии и императора Германии, чтобы служить надежным хранилищем драгоценностей короны и реликвий, одержимым собирателем которых тот был, замок благополучно пережил столетия, устремляя в небо свои разной высоты башни и крыши аспидного цвета с трубами огромных средневековых каминов.
Когда прошло первое восхищение, Дюк стала осматривать прямоугольные башни, ища слабые места, мысленно отмечая все.
— Вы купите все буклеты, которые здесь продаются, и почтовые открытки тоже, — сказала она. — Значит, вы уверены, что именно в большой башне будут выставлены сокровища?
— Уверен, — ответил Иво. — Сокровища выставят в часовне Святого Креста, которая находится в большой башне.
— Вы никогда не были в ней?
— Публику туда не пускают уже несколько веков. Только в этом году правительство решило…
— Как тут высоко! — перебила его Дюк. Закинув голову, она рассматривала камни старой башни с прорезанными в стене бойницами. Ее взгляд задержался на деревянной раме последнего этажа. — Высоко и великолепно, — добавила она. — Но проникнуть туда нелегко.
