Томас поторопился. Он знал: все, что конфискует СД, всегда попадает в руки немногим избранным и никогда не идет на общее благо. Бравый майор Бреннер был знаком с одним морским капитан-лейтенантом. С ним у Томаса сразу же возникло взаимопонимание. Во время дела о картинах он подружился со швейцарским дипломатом Эгоном Троймером. Благодаря этому Томас мог не сходя с места рекомендовать капитан-лейтенанту человека в Базеле, пожелавшего купить американскую шифонную бумагу. За 760 тысяч швейцарских франков.
Перед такой суммой капитулировал даже германский военный флот. Во времена, когда люди висели на каждом вагоне подобно виноградным гроздьям, поскольку поездов не доставало даже для военных перевозок, 420 тонн американской папиросной бумаги, упакованной в ящики, с охранными грамотами вермахта катили через всю Францию в Швейцарию. Конечный пункт — Базель, немецкий вокзал.
Томас Ливен позаботился и о том, чтобы ночью вагоны перегнали с немецкого на швейцарский вокзал. 760 тысяч франков! Тут даже самый слабый человек станет сильным!
Больше всех заработал на этом деле немецкий ВМФ: на швейцарские франки в Испании были закуплены лимоны для страдающих от цинги экипажей, в особенности подводных лодок. В знак благодарности Томас Ливен получил комиссионные в размере 30 тысяч рейхсмарок.
4. 19 марта 1944 года русские войска подошли к румынской границе. В тот же день Томас Ливен в сопровождении полковника Верте и майора Бреннера появился в городе Пуатье. Тревогу подняла некая Шарлотта Ренье, новый агент парижского абвера.
Сорокалетняя Шарлотта Ренье, блондинка с пышным бюстом, не очень красивая и весьма нервная особа, с некоторого времени считалась суперприобретением абвера в этом районе. Завербовать эту одинокую французскую писательницу на службу немцам удалось маленькому майору Бреннеру. Не проходило дня, чтобы ее сенсационные донесения не будоражили отель «Лютеция». В последнем сообщении Шарлотты Ренье говорилось о создании новой громадной группировки маки неподалеку от Пуатье. Так она добилась того, что парижский абвер организовал крупную операцию в указанном районе.
Были арестованы свыше двухсот французов, которых допрашивали целыми днями. Затем внезапно все эти люди были отпущены на свободу…
Тем временем зондерфюреру Ливену удалось добыть сведения, что майор Бреннер в лице белокурой Шарлотты обрел отнюдь не суперагента. Зондерфюрер Ливен установил, что белокурая Шарлотта была отпущена из психиатрической клиники всего полгода назад. Врачи посчитали ее неопасной. Но она по-прежнему оставалась лицом недееспособным. И, конечно, ее поведение было неадекватным…
12
23 марта 1944 года Томас был приглашен на большой прием, который устраивал его французский деловой приятель. В этом обществе наш друг смертельно скучал до того момента, пока не появилась дама в зеленом вечернем платье. В один миг вечеринка стала для него чертовски интересной.
Даме в зеленом было около двадцати восьми лет. Ее светлые волосы были зачесаны наверх. Глаза каштанового цвета. Она выглядела, как киноактриса Грейс Келли.
— Кто такая? — немедленно поинтересовался Томас у хозяина вечеринки. Тот сказал, кто. Вера, княгиня фон Ц., — так будем называть эту даму. Она и сегодня живет среди нас и пользуется всеобщей симпатией. Поэтому не будем выдавать ее фамилию.
— Древнегерманский аристократический род, — просветил Томаса Ливена его деловой приятель. — Состоит в родстве с княжескими домами по всему миру, со старым Вильгельмом, с Виндзорами, с графом фон Пари — да с кем только не состоит!
— Не будете ли вы так любезны представить меня? — спросил Томас. Хозяин был столь любезен.
В отличие от княгини. Такой неприступности, холодности и надменности Томас еще не встречал! Он обрушил на нее фейерверк шарма. Княгиня глядела сквозь него, механически улыбалась, а после одного его наиболее удачного каламбура переспросила:
— Что вы имеете в виду, господин… э-э… Ливен?
Такое поведение раззадорило нашего друга. Она ему нравилась. Ее аристократическое происхождение было ему абсолютно безразлично. Снобистских амбиций он не имел. Ему не нужно было пополнять свою коллекцию княгинь. Нет, эта личность… она ему просто понравилась.
И он продолжил атаку. Не могли бы они снова увидеться, спрашивал он. Сходить в оперу… поужинать…
— Я сам готовлю. Утверждают, что у меня талант. Могу ли я что-нибудь приготовить для вас? Может быть, завтра?
— К сожалению, это исключено. На этой неделе я каждый вечер буду у господина Лакулайта. Вы с ним знакомы?
— Лакулайт? — Это имя Томас где-то слышал. Но где? — Нет, я не знаком с этим счастливцем, которому вы уделяете столько времени.
Под конец наш друг капитулировал. Все бессмысленно. Попросту бесполезно. Рассерженный, он покинул вечеринку одним из первых.
Два дня спустя совершенно неожиданно ему домой позвонила сама неприступная княгиня. Она попросила Томаса извинить ее за холодное обращение с ним. После его ухода она узнала у хозяина, что он из Берлина, а в Париже имеет свой небольшой частный банк. Хозяин знал Томаса Ливена исключительно как банкира. Никто, кроме непосредственно посвященных, не догадывался об агентурной деятельности Томаса Ливена в Париже.
— …я ведь вам рассказывала о господине Лакулайте, — журчал в трубке голос княгини, — представьте, он тоже из Берлина! То есть родился он в Кенигсберге… Вы же мне говорили, что хорошо готовите, и тогда у него родилась занятная идея: он любит битки по-кенигсбергски… Здесь их никто не умеет готовить… Приходите завтра к нам, я имею в виду к господину Лакулайту…
Наш друг дал согласие. И после этого начал рыться в памяти. Лакулайт… Лакулайт… Откуда ему известно это имя? Томас поинтересовался у полковника Верте. Полученные сведения его не удовлетворили.
Оскар Лакулайт был единственным владельцем фирмы «Интеркоммерсиаль СА» в Париже. Она получала заказ от уполномоченного по транспортным средствам верховного командования вермахта — скупать по всей Франции подержанные автомобили для нужд армии. Заказчик был весьма доволен деятельностью Лакулайта. Прилежен. В Берлине владел гаражом. Теперь у него завелись деньги. Много денег… Лакулайт… Лакулайт… Откуда же Томасу знакомо это имя?
Этот господин проживал в одном из дворцов на бульваре Перер. Слуга в ливрее открыл дверь и проводил Томаса в холл, больше похожий на переполненную антикварную лавку. Плотные ряды картин на стене. Ковер наезжал на ковер. Томасу стало не хватать воздуха.
Слуга провел Томаса в библиотеку. Хозяин дома находился здесь и разговаривал по телефону. С первого взгляда он у Томаса симпатий не вызвал. Очень высок и очень толст. Около сорока лет. Круглый череп. Низкий лоб. Коротко остриженные набриолиненные белесые волосы. Колючие водянистые глаза. Белесые усы над женоподобным ртом…
При появлении Томаса он и не подумал прекращать телефонный разговор. Он лишь сделал ему знак садиться. С сильно покрасневшим лицом он орал в трубку:
— А теперь я вам хочу кое-что сказать, Нойнер, плевать я хотел на то, что ваша жена больна! Что это еще за несправедливость! Вы украли! Да, да, я называю это воровством! Я вас предупреждаю, Нойнер, не доводите меня до белого каления, иначе я ликвидирую вашу должность вместе с броней от призыва! Что? Не подлежите призыву? Не смешите меня! Все, хватит! С этого момента вы уволены!
Лакулайт швырнул трубку на рычаг и, похрюкивая и улыбаясь, поднялся.
— Привет, господин Ливен. Рад. Это был один из моих бухгалтеров. Пришлось его вышвырнуть. Обнаглел парень. Нельзя же терпеть подобное, верно? — нарочито приветливо он хлопнул Томаса по плечу. — Ну что, старый берлинец, опрокинем сперва по маленькой, а затем я отведу вас на кухню. Княгиня сейчас придет. Моя жена, как всегда, копается со своими туалетами.
Томас заметил, что пальцы Лакулайта, толстые, как сосиски, украшали три кольца с крупными бриллиантами. Этот господин становился ему все более неприятным…
Своими размерами кухня напоминала аналогичное помещение в отеле среднего масштаба. В помощь Томасу были выделены повариха с поваром и две девушки. Лакулайт наблюдал и хлопал «Хеннесси» рюмка за рюмкой.
Потом на кухне появилась Вера, княгиня фон Ц. На ней было красное вечернее платье с глубоким декольте. И если при первой встрече она держалась высокомерно, то при второй — преувеличенно любезно. С нехорошим предчувствием Томас укладывал битки в нежный соус.
По-настоящему не по себе ему стало тогда, когда в столовой он познакомился с женой Лакулайта. У Ольги Лакулайт вид был какой-то ущербный. Исхудалое лицо. Волосы, выкрашенные в цвет яичного желтка, потухшие глаза. И при этом ей явно не было еще и сорока…
«Боже, — думал Томас, — бедное существо. Неужто княгиня — любовница этого жиртреста? Похоже на то. Зачем я сюда пришел? Мерзко».
