Томас начал готовить напитки. Симеон продолжал:
— Особенно с предателями вроде вас.
— Вам с содовой или с чистой водой?
— С содовой. С троекратным или даже четырехкратным предателем вроде вас, господин Ливен!
— Многовато воды, да? Не плеснуть ли еще виски? Вот так.
Симеон рассерженно отвернулся. Томас смотрел на него с сочувствием. В принципе этот попрыгунчик и геройствующий придурок не был ему неприятен. Он произнес:
— Мне жаль, полковник.
— Чего?
— Что я испортил ваш театральный выход. Скажите, как дела у милейшей Мими?
— Мне почем знать?
— Вы же отбили ее у меня. Вы же собирались на ней жениться, рожать детей, маленьких французских патриотов… А теперь не знаете, что с ней?
— Мими меня бросила, — глухо сказал полковник. — Еще год назад. Можете представить?
— Несмотря ни на что, выпьем за здоровье Мими. Разве для вас не утешение знать, что малышка бросила и меня?
— Нет.
— Очень мило. А теперь объясните-ка мне, почему это моей игре конец?
— Вы не дали мне перед этим договорить. Я не хотел сказать — конец вашей игре, я хотел сказать — вашей игре конец, если вы не оставите в покое княгиню.
— Какую еще княгиню?
— Вы прекрасно знаете, какую! Сегодня вечером вы были с ней.
— Поверьте, я именно оставил ее в покое!
— Бросьте свои фривольности! В этом деле речь идет о жизни и смерти! Предупреждаю вас, Ливен. У нас на вас громадное досье…
— Бог мой, а какая секретная служба его не имеет?
— В последний раз предупреждаю вас, Ливен. Не ищите для себя спасения в бездушном цинизме. Вам известно, как за это время окрепло Сопротивление во Франции. Любого из вас мы можем прикончить в любой день, если захотим. И вас тоже! Но как только речь заходит о вас, я немножко смягчаюсь…
— Свежо предание…
— Да, представьте себе… Воспоминания… Наше совместное бегство из Парижа… Мими… Тулуза… Полковник Дебра… Жозефина Беккер… Но я не смогу вас больше защищать, если вы и впредь будете увиваться вокруг княгини и вокруг этого господина Лакулайта…
Томас несказанно удивился:
— Хотите меня убедить, что французская секретная служба обеспокоена благополучием жирного нацистского спекулянта?
— Да, хочу убедить.
— Но почему?
— Этого я вам рассказывать не буду, нет, — в этот момент полковник стал ужасно мужественным и решительным. — Я передал вам наше последнее предупреждение, Ливен. Другого не будет. А будет снайперская пуля!
— Прямо сейчас? Или мы можем еще выпить вместе последнюю мировую?
1
— Этот господин Лакулайт, по моему убеждению, одна из самых гнусных свиней, рыскающих по всей Франции, — говорил Томас Ливен, сидя в отеле «Лютеция» в Париже. Его слушателями были полковник Верте и маленький честолюбивый майор Бреннер. Они обменялись значительными взглядами. — Почему вы обмениваетесь значительными взглядами, господа?
— Ах, Ливен, — вздохнул Верте, — Бреннер и я посмотрели друг на друга потому, что уверены: нам знакома движущая сила вашего возмущения. Я скажу только одно слово: очаровательная Вера.
— Княгиня Вера, — подхватил маленький Бреннер и захихикал. — Только не испепеляйте меня взглядом, господин Ливен! С тех пор как СД идет по вашему следу, мы тоже слегка за вами присматриваем…
Томас разозлился:
— Княгиня мне безразлична! Совершенно безразлична!
Бреннер вновь захихикал.
— Перестаньте хихикать! Говорю вам: этот Лакулайт смердит до небес! А княгиня участвует в его спекуляциях! И за обеими следит французская секретная служба!
— Было бы чрезмерно с нашей стороны требовать от вас, чтобы вы назвали, кто именно из французской секретной службы? — спросил Верте. Томас кивнул.
— Вы утверждаете, что господин Лакулайт хочет нелегально переправить в Швейцарию ценности Бормана, Гиммлера и Розенберга. Не пора ли притормозить с разоблачениями, дорогой друг? Или вам не терпится схлестнуться персонально с Адольфом Гитлером?
— Господин Ливен, предлагаю подумать… — начал маленький майор Бреннер, однако Томас в бешенстве прервал его:
— Уж вам-то стоило бы особенно остерегаться противоречить мне, Бреннер. В истории с маки вы возражали мне, а в результате — звание майора. К началу истории с кредитными обязательствами рейха вы поумнели, и мы действовали заодно. Теперь, когда вам светят погоны подполковника, вы хотите подставить мне ножку, глупец?
Это подействовало. Красный, как помидор, маленький Бреннер заверил:
— Об этом не может быть и речи, господин Ливен. Я нахожу… нахожу… я поддерживаю ваш план. Гм.
— Только этого мне и не хватало, — простонал полковник Верте, — коррупция в наших рядах, а все вы, Ливен!
Парижский абвер бросил все силы, чтобы прощупать господина Оскара Лакулайта, некогда владельца гаража в Берлине, ныне миллионера, единственного владельца «Интеркоммерсиаль СА» и скупщика транспортных средств для вермахта. Что при этом выяснилось?
Оскар Лакулайт дурно обращался со своей несчастной женой. Не скрываясь, он изменял ей с княгиней Верой фон Ц. Его методы ведения дел были грубыми, манеры поведения в обществе — хамскими, высокомерными, как у типичного нувориша.
— Ну и что из того? — сказал Верте. — За все это нельзя сажать человека за решетку. Иначе пришлось бы арестовать три четверти всех мужчин на свете.
— И все равно в этом типе есть что-то подозрительное, — ожесточенно упорствовал Томас. — В высшей мере подозрительное! Вот только что?
По заказу уполномоченного по транспортным средствам Оскар Лакулайт в течение ряда лет скупал автомобили по всей Франции. Его предприятие платило налоги с миллионных сумм. За его заслуги и для покрытия издержек и всех накладных расходов вермахт выделил ему десять процентов от общей суммы закупок. Бизнес развивался к всеобщему удовольствию. Уполномоченный по транспортным средствам, которого проинтервьюировал Томас, возмущался:
— Добром прошу, оставьте Лакулайта в покое, зондерфюрер! Это наш лучший кадр!
— И все же… — ворчал Томас, сидя вечером 7 апреля 1944 года с майором Бреннером в библиотеке своей небольшой виллы за бутылкой коньяка, — и все же этот Лакулайт преступник… Я еще ни разу не ошибся в людях… — и тут зазвонил телефон. Томас снял трубку:
— Алло?
— Ну, Томми, — произнес знакомый голос, — как поживает злой мальчик?
«Что за дичь, — подумал Томас, — с чего это я покраснел?» Он хрипло ответил:
— Великолепно, уважаемая княгиня. А вы?
— Горю желанием увидеть вас! Не хотите ли прийти ко мне завтра вечером?
— Нет.
— У служанки выходной. Скажем, после ужина?
— Боюсь, действительно не получится.
— У меня есть несколько новых чудесных пластинок. Контрабанда из Португалии. Гершвин и Гленн Миллер. Бенни Гудман и Стен Кентон. Я вам их поставлю… Итак, в девять?
Он услышал ее смех, потом она повесила трубку, не дожидаясь ответа.
— Ну, это уж ни в какие ворота не лезет, — сказал Томас Ливен.
2
Он появился без десяти девять. И принес с собой три орхидеи, упакованные в целлофан, в поиске которых ему пришлось изрядно порыскать. В 1944 году даже в Париже орхидеи постепенно становились редкостью. На княгине были дорогие украшения и короткое черное вечернее платье с глубоким вырезом спереди, сзади и под мышками.
Она поставила Томасу новые пластинки. Потом они немного потанцевали. Потом пили розовое шампанское. Томас нашел, что княгиня потрясающе красива. И сказал ей об этом. Она ответила, что ни один мужчина в мире не волновал ее так. Продолжая в том же духе, они без церемоний около 23 часов очутились на кушетке. Таких поцелуев Томас не получал никогда в жизни. Княгиня мурлыкала:
— Никто еще так не нравился мне…
— Ты мне тоже нравишься, Вера, и очень.
— Если бы ты смог кое-что для меня сделать, ты бы это сделал?
— Смотря что…
— Ты можешь расстегнуть мне молнию?
— С удовольствием…
— Сделаешь для меня еще кое-что?
— От всей души!
— Тогда оставь Лакулайта в покое.
Он взвился. Моментально стал трезвым как стеклышко.
— Что ты сказала?
— Ты должен оставить Лакулайта в покое, — она продолжала лежать на кушетке, настороженно глядя на него. — Ты шпионишь за ним уже несколько недель, мой малыш Томми. Или это не так?
Он не ответил.
— Может, тебе не нравится, что я зову тебя Томми? — спросила принцесса. — Может, тебя больше устроит Жан? Жан Леблан? Или Пьер? Пьер Юнебель?
Он поднялся. У него возникло странное ощущение.
— Так и Юнебель тебе не подходит? Что ж, прекрасно, тогда, возможно, Арман Деекен? Ты еще не забыл, какую крупную спекуляцию с франком ты тогда провернул, Арман? Или как ты водил за нос французских партизан, капитан Роберт Эверетт? — Он судорожно вдохнул. — Или как ты разыгрывал из себя американского дипломата Роберта С. Мерфи перед немецким генералом? Ну стоит ли продолжать, мелкий, милый немецкий агент абвера? Или с тех пор ты уже успел переметнуться к другим?
