— Пойду договорюсь с летчиками, — сказал Варнер, кивнул Норме и вышел из машины.
— На сей раз я сделал все, что было в моих силах, не сомневайтесь. Я послал на Гернси моих лучших людей. И из спецгруппы самых крепких ребят. Ничего плохого случиться не может. Ни с кем. Если Генри Милленд нашел выход, мы узнаем какой.
— Хорошо, господин Сондерсен. Наша договоренность действует.
— Разумеется, благодарю. С вами еще хотят поговорить…
— До свидания, господин Сондерсен. Привет, Ян!
— Норма, я далеко не в восторге от вашей идеи лететь на Гернси.
— Не могу же я оставить Алвина одного. И не забывайте, пожалуйста, о моей профессии.
— Я не забываю о вас. Черт! Сам я никак вырваться отсюда не могу. Выясняются все обстоятельства случая в реанимации… А тут еще Так. Еще жена Хольстена. Еще мне в который раз приходится заниматься похоронами… Да, у господина Гесса, этого образцового служителя смерти. Скажите мне по возможности поточнее, где этот самый Милленд живет.
— У меня записано, сейчас посмотрю. Его особняк называется «Энжелс Винг», это неподалеку от маленькой рыбацкой гавани Бон-Репо на южном побережье Гернси. Набираете код Гернси, а потом тридцать восемь четыреста тридцать два. Как только мы с Алвином будем там, я вам сообщу. Пожалуйста, позвоните моему главному редактору. Ну Ханске. Передайте ему, где я нахожусь.
— Непременно. Норма, берегите себя…
16
Турбовинтовой лайнер Люфтганзы рассчитан на сорок четыре пассажира. Но больше половины мест в салоне оказались незанятыми. Норма сидела рядом с Вестеном, за ними устроились четыре охранника. Сейчас самолет летел над Нормандией. Широкая равнина была залита светом заходящего осеннего солнца. Воздух чистый, прозрачный. Вылет рейсового самолета из Франкфурта задержался, так что им неожиданно крупно повезло.
— Как ты себя чувствуешь, Алвин?
— Преотлично, дорогая моя. — Пожилой господин улыбнулся.
А она подумала: эта улыбка, этот шарм присущи ему одному.
— Жизнь идет кругами, — сказал он. — Когда ты стареешь, когда совсем состаришься… ты все равно что ходишь и ходишь по кругу. И возвращаешься к самому началу. Возьми Гернси! Мальчишкой я прочел один роман, который меня буквально потряс. Если бы меня спросили о моих пяти любимых книгах, я обязательно назвал один из романов Хемингуэя и эту книгу.
— Какую?
— «Труженики моря» Виктора Гюго. — Вестен по-прежнему улыбался. — Ты ее не читала?
— Нет. Вообще-то я думала, что знаю всего Виктора Гюго. Непростительное заблуждение, правда?
— Нет тебе прощения! Хотя подучиться никогда не поздно… Да, когда я ее читал мальчишкой, у меня уши горели. А сейчас мы летим туда, где она была написана. Ты ведь знаешь, что Гюго, будучи депутатом парламента, выступал как левый реформатор. И после провозглашения Второй империи вынужден был бежать.
— Это я помню, — сказала Норма. — В изгнании ему пришлось прожить, по-моему, лет двадцать. С тысяча восемьсот пятьдесят первого по тысяча восемьсот семидесятый. И большую часть этого долгого времени — Господи помилуй, ну, конечно, — на Гернси.
— У тебя прекрасная память, — похвалил он.
А она подумала: как же я люблю его. Он один из самых утонченных людей в мире.
— Годы на Гернси были временем расцвета его творчества — здесь, в эмиграции, он написал немало книг, в том числе и «Тружеников моря». Герой романа — сын француженки, который после поражения революции эмигрировал на Гернси. Его зовут Жильят. Одинокий человек, он трогательно любит дочь судовладельца Дерюшетту. Гюго показывает, как человек борется против всесилия моря. Как он стремится подчинить себе воду, огонь и воздух в своей отчаянной попытке спасти машину с выброшенного на берег парохода. Эту его попытку Гюго назвал Илиадой одиночки. Борьба одинокого человека против стихии… Упрямцы — это сильные духом, — писал Гюго. — И только те, кто способен сражаться до конца, — только они и живут полной жизнью.
Она взяла его за руку. Со смертью этого человека умрет целая эпоха, подумала она. Он и есть сам Жильят. Он всегда боролся не зная устали. И будет бороться не зная устали до самой смерти. И ее охватило острое чувство тоски и глубочайшего уважения.
— Жильят спасает машину, — продолжал бывший министр, — но в любви ему не повезло. Пока он борется с природой, его Дерюшетта влюбляется в молодого пастора из рыбацкого селения, в Эбенезера Кодре. «Море отдаст, но женщина не отдаст, — написал Гюго в письме одному другу. — Во имя любви Жильят идет на все. Эбенезер красив душой и телом. И ему достаточно появиться во всем блеске этих качеств, чтобы победить. Жильят тоже обладает этими качествами, но все это у него скрыто под маской вечного труженика. И величие становится причиной поражения…»
Турбины напевали свою тихую песню. Сейчас самолет летел над золотистыми и темно-зелеными полями, над густыми лесами, небольшими городами.
— Да, причиной его поражения, — повторил Вестен. — Перед восходом солнца недалеко от рифа, куда выбросило пароход, Дерюшетта поклялась Жильяту в любви. И теперь Жильят опасается, что, если он напомнит ей об этом, она будет несчастлива вдали от Эбенезера. Он помогает им тайно обручиться и покинуть Гернси, хотя после потери Дерюшетты жизнь его становится пустой и бесцельной… — Вестен понизил голос. — Вблизи острова есть утес, — продолжал он, глядя вниз на цветущие долины. — Но добраться туда можно только во время отлива…
Как далеки отсюда его мысли, подумала Норма. Он словно перенесся в давно прошедшие времена.
— …и там в скале пещера… В ней часто подолгу сиживал Жильят… И вот сейчас он снова сидит в пещере — это уже перед самым концом — и смотрит вслед судну, на котором уплывают Дерюшетта и Эбенезер. Начинается прилив, вода все прибывает, а он сидит, словно окаменев, и смотрит вслед судну, а вода все поднимается и поднимается, и вот уже не видно ничего, кроме накатывающих на берег острова волн и ровной поверхности моря…
Вестен умолк.
Чуть погодя послышался голос из динамика:
— Уважаемые дамы и господа! Через несколько минут мы пролетим Сен-Мало и достигнем Ла-Манша. Вы увидите острова Гернси, Олдерни и Сарк, а также несколько островов-утесов. В пятнадцать двадцать мы точно по расписанию приземлимся на аэродроме Гернси. Благодарю вас за внимание.
— Знаешь, что особенно порадовало Гюго, когда книга вышла в свет и имела огромный успех? — спросил Вестен. — Поздравления английских моряков. Они благодарили его за то, что он так точно и подробно описал их жизнь. Гюго ответил пространным письмом. — Вестен снова понизил голос. — Я точно не помню, но смысл был вот какой: я один из вас. Я тоже моряк, сражающийся с пучиной. Мое чело тоже освежает морской ветер. Меня знобит, я весь продрог, но я улыбаюсь и иногда, как и вы, пою песню — песню, исполненную горечи… Я — потерпевший крушение лоцман, который не ошибался, доверяя компасу, но которого перехитрил океан…
Да, подумала Норма, это ты, Алвин.
— Но я сохраняю выдержку, я не сдаюсь…
Да, да, да, Алвин.
— …я не знаю страха перед деспотами, не страшусь бурь. Пусть вокруг меня воют все волки тьмы — я выполню свой долг…
Да, в этом ты весь, весь, всю свою долгую, трудную жизнь, подумала Норма. Сейчас она опять держала его за руку. Когда они пролетели Сен-Мало, Норма посмотрела вниз и увидела, что они уже над Ла-Маншем — вода слепила с такой силой, что она невольно зажмурилась.
17
Пройдя по небольшому летному полю, они вошли в холл маленького аэровокзала. Проверка документов отняла много времени. Стоя перед застекленной стеной, Норма видела старые пальмы в большом парке, лимонные деревья и пинии, здесь росло множество фуксий, камелий, гортензий и других цветов. Ей вспомнилась Ницца, цветы и деревья под изумительным небом Лазурного берега, и снова ее охватило это удивительное чувство уединенности и сладкого головокружения. Чему ты удивляешься, дуреха, все это растет и цветет здесь потому, что рядом протекает Гольфстрим. А все-таки странно, подумала она, та же пышная красота, то же неистовство красок.
