Мисс Хэллоран стиснула зубы, взгляд ее стал колючим.
– Если у вас, мистер Мак-Клири, есть намерение выступить с обвинением, сделайте это в суде. Нам нечего скрывать.
– Ну что вы, мисс Хэллоран, не мое это дело – сообщать подобные вещи суду. Обо всем, что становится мне известно, я докладываю мистеру Огастину. А уж он решает, что доводить до сведения судьи, а что нет.
– Уверена, вы немедленно помчитесь к мистеру Огастину, чтобы сообщить ему о том, что, как вам кажется, вы здесь увидели.
– Да, мисс Хэллоран, я действительно работаю на прокуратуру США. И я бы пренебрег своими обязанностями, если бы не упомянул об этом случае. – В его ирландских глазах было какое-то непонятное выражение.
– Тогда, пожалуйста, передавайте мои наилучшие пожелания мистеру Огастину. Скажите ему, что, если он захочет обсудить с судьей Моргенротом список гостей, приглашенных мною на обед, я буду счастлива помочь ему. – Она произнесла это с такой язвительностью, что даже начала нравиться Гиббонсу.
– Непременно дам ему знать об этом, мисс Хэллоран. Приятного аппетита, джентльмены. Всего доброго, Лоррейн.
Мак-Клири поклонился и стал спиной пятиться к выходу, не сводя глаз с Лоррейн. Прежде чем уйти, он слегка поклонился Гиббонсу.
Чтоб ты сдох, Мак-Клири.
Лоррейн открыла меню.
– В его словах есть смысл. Это выглядит несколько подозрительно.
Три пары глаз уставились на нее. Лоррейн откровенно напрашивалась на неприятности.
Гиббонс оперся локтями о стол.
– Кем ты себя возомнила? Сандрой Дэй О'Коннор? Откуда тебе известно, что подозрительно, а что нет?
Лоррейн захлопнула меню.
– Думаю, замечание Джимми правильно. И я имею полное право согласиться с ним, если хочу.
– В самом деле? Ну, если у вас с ним такое взаимопонимание, иди и покрась его ванную в золотисто-медовый цвет с малиновым рисунком.
– Уверена, ему бы понравилось.
– Разумеется, особенно если в ней будешь ты.
Взгляд мисс Хэллоран скользил по залу. Люди, сидевшие за другими столиками, стали обращать на них внимание. Официанты делали вид, что их нет.
Тоцци взял Гиббонса за руку.
– Гиб, это же публичное место, успокойся.
– Скажи своей кузине, – фыркнул тот, – она первая начала.
Лоррейн с высокомерно-застывшим выражением лица произнесла:
– Я иду в дамскую комнату.
– Почему бы тебе не покрасить и ее, раз уж ты будешь там?
Ее величество проигнорировало замечание и торжественно удалилось. Мисс Хэллоран громко вздохнула и последовала за ней. Обычное явление. Ну что можно сказать о женщинах и дамских комнатах? Они обожают проводить там время. Вот теперь и эти две удалились, считай, на час – устроят в уборной маленькое дурацкое заседание. О Боже!
Подошел официант и поинтересовался, останутся ли они на ленч. Вид у него был такой, словно он только что похоронил кого-то из родственников.
Тоцци ответил, что все в порядке, и попросил принести карту вин. Не то этот молодчик пытался соблюсти приличия, не то надеялся подыграть мисс Хэллоран бокалом «кьянти» в середине дня. Бог его знает.
Гиббонс сидел, подперев кулаком подбородок и глядя в окно на снующие по Гранд-стрит машины. Он думал о том, что теперь они вряд ли будут обедать, а если даже и будут, он уже не получит от еды никакого удовольствия. И во всем виноват Мак-Клири.
Пристрелить бы его до того, как он сюда вошел. Лоррейн находит его чертовски поэтичным. Так пусть же умрет молодым.
Он принялся разглядывать ресторан «Прекрасный остров» на другой стороне улицы и вдруг заметил, что дверь, ведущая на верхние этажи, где были расположены жилые апартаменты, открылась. Появился толстый человек в длинном пальто из верблюжьей шерсти с собакой на поводке. Это был щенок немецкой овчарки, с большими для его тела голенастыми лапами. Пес, как сумасшедший, тыкался туда-сюда носом и натягивал поводок, пытаясь дотянуться до обочины. Гиббонс прищурился, чтобы получше рассмотреть толстяка. Он не ошибся – это был сам Уго Саламандра.
Отлично, нечего ему здесь рассиживаться. Ничего, кроме изжоги, тут не получишь. Гиббонс встал и принялся натягивать пальто.
– Ты куда? – удивился Тоцци.
– Я забыл, мне нужно кое-что сделать. Перехвачу кусок пиццы где-нибудь по дороге в суд. Извинись за меня. – Гиббонс осторожно, бочком протиснулся к выходу.
– Но, Гиб...
– Разыщу тебя позднее, в управлении.
Он открыл дверь и вышел на мороз прежде, чем Тоцци успел что-либо сказать. Он ничего не хотел слышать.
Идя по тротуару, он застегнулся и нахлобучил шляпу. Толстяк со щенком как раз заворачивал за угол на другой стороне улицы. Гиббонс засунул руки в карманы и рысью пустился через Гранд-стрит, чтобы догнать его.
Щенок вынюхивал что-то вдоль края тротуара, то громко фыркая, прыгал в канавку, то выскакивал из нее, продолжая обнюхивать дорогу. Саламандра, державший поводок, говорил ему что-то по-итальянски. Похоже, подбадривал его. Гиббонс догнал толстяка на Малберри-стрит.
– Твой щенок гадит на улице, а ты не убираешь, – указал он на собаку.
Саламандра через плечо посмотрел на Гиббонса, затем перевел взгляд на кого-то за его спиной. Два амбала неожиданно возникли по обе стороны от Гиббонса. Чертовы сицилийцы, они всегда возникают из ниоткуда.
Казалось, неожиданное появление Гиббонса ничуть не удивило и не встревожило Саламандру – глаза сонные, на лице, как всегда, насмешливая улыбка.
– Ты не можешь меня арестовать. Закон об уборке дерьма – городской, не федеральный. У Фэ-Бэ-Эр нет прав наказывать за собачьи какашки. – Он был похож на большого, толстого, улыбающегося Будду.
Гиббонс посмотрел на амбалов. У обоих короткие ноги и гигантские плечи. Без пальто, в одних пиджаках, а под ними – свитера. Будда продолжал улыбаться дурацкой улыбкой. Еще бы – при такой защите можно чувствовать себя спокойно.
– Значит, ты меня помнишь, – констатировал Гиббонс.
– Конечно, помню. Не помню, как звать, но лицо мне знакомо. А как же? Я всегда вижу его в суде. Ты один из этих, из Фэ-Бэ-Эр. Вы арестовали меня в Бру-ка-лине давно-давно. Так? Тогда вы ошиблись, думали, я кто-то другой.
Широко улыбаясь. Саламандра смотрел ему прямо в глаза. Крепкий орешек.
– Ты все еще думаешь, что мы ошиблись и взяли не того, кого нужно?
– Конечно! Я – не торговец наркотиками. Я – бизнесмен. Мой бизнес – импорт итальянской еды: сыр, оливковое масло, помидоры, перец...
– Правильно. А я – Папа Римский.
Щенок скулил, дергал поводок.
– Ми-и-стер Фэ-Бэ-Эр, пошли погуляем со мной. Моя собачка – она хочет гулять.
Они пошли, щенок бежал впереди, увлекая их вниз по Малберри в сторону Кэнел-стрит.
Гиббонс засунул руки в карманы.
– Для человека, которого обвиняют в торговле наркотиками, слишком уж ты веселый, Уго.
– Всегда надо быть веселым. – Будда плавно повел рукой. – Нехорошо быть грустным. Будешь грустить – заболеешь и тогда – пиши пропало – помрешь. Надо всегда смеяться. Это лучше, чем лекарство.
– Так ты теперь выступаешь в роли доктора?
Саламандра рассмеялся.
– Давай-давай, ми-и-стер Фэ-Бэ-Эр, сейчас Рождество.
Он показал на гирлянды огней, развешенные на телефонных столбах вдоль Малберри-стрит.
– В Рождество все должны быть веселые. Ты не любишь Рождество?
Гиббонс пожал плечами.
– В детстве любил.
Саламандра покачал головой.
– Не-е-ет, ми-и-стер Фэ-Бэ-Эр, нехорошо так думать. Будешь так думать – умрешь молодым.
Гиббонс посмотрел ему в глаза.
– Угрожаешь?
Будда рассмеялся, его толстые щеки покрылись складками.
– Ты очень подозрительный. Может, ты итальянец?
– Нет. Упаси Бог.
Они прошли мимо какого-то увеселительного заведения, в окне которого стояли трое плотных мужчин среднего возраста и пристально смотрели на них. Один из телохранителей поприветствовал их. Саламандра перехватил взгляд Гиббонса, брошенный им на окно, и опять расхохотался. Смеялся он смачно, от души.
– Ты думаешь, эти люди – мафия, да? Очень плохие люди?
– А что ты думаешь?
Саламандра надул губы и пожал плечами.
– Я никогда не встречал ни одного из мафиози. Я не знаю, как они выглядят.
– А твои дружки по процессу? Ты не знаешь, как они выглядят?
Саламандра поджал губы и покачал головой, как бы говоря: «Ничего-то ты не понимаешь».
– Те люди в суде – они не мои друзья. Я их не знаю. Правда. Но я знаю одно – это не мафия. Может быть, преступники, да. Но не мафия. Я так думаю.
– Почему?
– Мафия – это... как Санта-Клаус. – Он кивнул на бумажного Клауса, наклеенного на окно пиццерии. – Каждый знает о Санта-Клаусе, но он не живой человек.
– Ты говоришь, что мафия не существует?
– Нет, мафия, конечно, есть. Но не в Америке. Все привыкли, что мафия в Америке была. Может, двадцать – двадцать пять лет назад. Наверно, и сегодня кто-то называет себя мафией. Но они не мафия, просто шпана. – Он почесал промежность. – Понимаешь, что я говорю? Они делают глупости и говорят – они мафия. Но это неправда, они – дерьмо.
