В тот вечер они долго вспоминали совместную жизнь, которая насчитывала только три года. Но они стоили тридцати, а то и пятидесяти обычных лет. Шёпотом, переходя с французского на русский, супруги говорили о том, как впервые встретились на ступенях у входа в питерский телецентр. Это было жарким, трагическим летом девяносто второго.
Франсуаза много раз отводила от него беду. А вот Андрей прозевал, проворонил, прошляпил в тот пасмурный, совсем ещё зимний день. В центре Петербурга лежал глубокий снег, не говоря уже об окраинах. Если бы Андрею позволили, он принял бы на себя удар каменной глыбы с осыпающегося балкона — чудовищный, слепой.
Но чужую судьбу на себя не примеришь. Тяжкая доля внезапно погибнуть во цвете сил и красоты выпала Фрэнс. Андрей же должен был брести по жизни уже без неё. Остаётся утешать себя тем, что жена ничего не успела понять…
Как часто люди бывают невольно жестокими, чёрствыми! Если бы знать, что будет хотя бы завтра… Тогда, вечером одиннадцатого октября прошлого года, Андрей и не подозревал, что ночью генерала Горбовского увезут из квартиры на Морской набережной в госпиталь УВД на проспект Культуры. И лишь чудом спасут после обширного инфаркта.
Тогда не стал бы Озирский давить Сысоичу на психику. Сам ведь был не в лучшей форме, иначе сообразил бы, каково пришлось генералу. Ведь нужно было принять меры к задержанию вероятного инициатора или даже заказчика взрыва на Приморском проспекте. И в то же время не изменить крепкой проверенной дружбе, не допустить произвола.
Никто на месте Захара не мог пренебречь мнением начальства о своей персоне. В министерстве каждый день обсуждали ход расследования обстоятельств взрыва «мерседеса». И в то же время Озирский заметил, как мучительно генералу видеть под конвоем своего лучшего сотрудника…
Тридцатого октября Андрей с Франсуазой поехали в госпиталь. Леокадия Леонидовна Горбовская, в распахнутом белом халате, из-под которого виднелось строгое, почти траурное платье из чёрного трикотажа, кинулась на шею Андрею прямо при его жене.
— Выпустили?! Неужели, выпустили?… — повторяла она, заливаясь слезами. — Андрей, Зарик так переживал, что раньше не смог этого сделать! Даже, видишь, заболел. И всё спрашивает, как там твои дела…
Пышная причёска Лики рассыпалась на отдельные локоны. Андрею показалось, что в волосах генеральши отчётливо проступила седина. Воспалённые её глаза жадно вглядывались в лицо Андрея.
— Недели три назад, перед тем, как у Зарика ночью сердце схватило, он допоздна задержался в Управлении. Даже не позвонил нам с Лёнькой, хотя мы договорились…
Лика тащила Озирского и Франсуазу за руки по длинному коридору. Супруги тоже были в белых халатах. Горбовская не могла успокоиться — она то и дело вытирала набегающие слёзы.
— Мы хотели купить Зарику ноутбук, домой. Лёня обещал помочь выбрать — он в этом понимает. Ждали отца, потом стали ему звонить. Он всё время бросал трубку. Значит, был очень занят. Явился только в одиннадцатом часу. Водитель его проводил до дверей. Я знала, что ты арестован, Андрюша. И чувствовала, что заботы Зарика связаны с тобой. Но всё равно, нельзя же так задерживаться — до ночи! Муж не объяснил ничего, отказался от ужина. Только форму снял, и сразу лёг. Я думала — просто устал. Утром отойдёт и объяснит, что случилось. Бледный был, весь в поту. Но до того на сердце никогда не жаловался, и я ничего не поняла. Кофе предложила — не пьёт. Давление у Зарика всегда пониженное, и потому я привыкла его так взбадривать. Извините меня, Франсуаза! — опомнилась Горбовская.
Но супруга Андрея не сердилась. Наоборот, она заботливо вела безутешную женщину под руку. А навстречу им двигались больные эмведешники в серых халатах, их родственники и врачи с сёстрами. Медики были в бледно-зелёной форме. В окна глядело низкое хмурое небо, которое почему-то не туманилось, а светлело. Озирский видел, что скоро сильно похолодает. Может, даже выпадет снег.
— Что вы, что вы, мадам, я вам так сочувствую! — то и дело восклицала Фрэнс.
— Зарик, несмотря на такое своё состояние, был чем-то обрадован. Он уверял, что освободит тебя, Андрюша. Открылись новые обстоятельства, и Сашенька обещал помочь… Он помог, да?
Леокадия так же, как и её муж, обожала Николаева. Генеральше очень хотелось, чтобы справедливость восторжествовала именно благодаря Сашеньке. Андрей не хотел расстраивать Лику ещё больше, и потому правду не сказал, прикинувшись несведущим.
— Я не знаю, что там случилось. Меня вызвал следователь, а перед этим не трогал десять дней. Я уже беспокоиться стал, между прочим. Но про Захара ничего не знал, клянусь. «Следак» объявил, что пока изменяет мне меру пресечения, а после разберётся. Важно попасть на волю, а дальше уже гораздо проще…
Огромные Ликины глазищи заплыли от слёз. Из её груди вырывалось жалобное, собачье поскуливание. Едва не потеряв любимого, обожающего её мужа-згенерала, Горбовская испытала сильнейшее нервное потрясение. А потом, как узнал Андрей, сама угодила в нервную клинику.
И уж совсем не хотелось делиться с ней впечатлениями от разговора с супругой Александра Инессой Шейхтдиновой. Лика сначала не поверила бы, а потом могла сойти с ума, не выдержав нового удара.
— Следователь добавил, что из-за границы поступили материалы, проливающие свет на дело Ронина, — продолжал Андрей. — Причём свет оказался такой яркий, что озарил все тёмные углы. «Следаки» поняли, как всё было в действительности. Я вернулся в камеру, собрал вещи, попрощался с соседями. Мы очень мило посидели вместе. Ни одного конфликта за три недели. Потом вернулся к следователю, ещё под конвоем. Дал подписку о невыезде. Мне не впервой, как ты знаешь. При подобных статьях просто так меру пресечения не меняют. Фактически тогда я уже понял, что обвинения будут сняты.
— Андрюшенька, но всё-таки Саша посодействовал? — упрямо повторяла Лика, бессознательно чувствуя неладное. — Ведь он всегда имел дело с заграницей…
— Я пока не в курсе, — уклончиво ответил Андрей, всем своим видом показывая, что хочет пройти к Захару. — Завтра опять встречусь со следователем и узнаю. Это всё, что я могу сказать.
— Ты не представляешь, как я счастлива! — Лика потащила Озирского к палате мужа. — Зарику станет значительно лучше, как только вы встретитесь! Сразу же пойдёт на поправку. Мы с ним ночами не спали, Андрюшенька. Не только из-за тебя, но и из-за Ронина. Как он там, не знаешь? Я звонила. Сказали — по-прежнему.
— Я ведь только что вышел, — напомнил Андрей.
Он закусил губу и толкнул дверь в палату. О Ронине Озирский не мог говорить спокойно.
Потом только он узнал от генерала, какой разговор был с Николаевым поздним осенним вечером. Но новых показаний Александр Керимович следователю не дал. Посчитал, что Захара на службе теперь уже долго не будет. Пусть генерал пока полежит в госпитале и попьёт кефиру. А усложнять себе жизнь нечего — и так тошно. Убийство сестёр Селедковых, собственное тяжёлое ранение, разлад с Инессой и многое другое.
Андрей вспоминал, как над стрелкой Васильевского острова опускался ярко-красный, будто воспалённый диск солнца. Инесса, в кожаной куртке, леггинсах и рыжих французских ботинках, стояла перед ним с букетом лиловых хризантем и кусала губы, не зная, как теперь говорить с Андреем.
— Я услышала, что говорил Сашка по телефону. Кому — не знаю, трубку брал он. Оказывается. Алексей Зубец, сын того самого психиатра, попал в Штатах в автомобильную аварию. Перед тем, как сесть за руль, он принял дозу. Полиция арестовала его сначала за это. И неожиданно выяснилось, что мистер числится в банке данных Интерпола.
— Ого! — Озирский растерянно улыбнулся и взял у Инессы цветы. — А дальше?
— Теперь его должны выдать в Россию, так как преступления он совершил здесь. И вообще, наш гражданин. Не знаю, сколько на это уйдёт времени. Андрей, он признался, что хотел прикончить вас обоих. Это было пятнадцатого октября. А два дня назад Саймон прилетел сюда с кассетами, где было записано признание. Итак, настоящий убийца найден. Ты на свободе. Всё закончилось благополучно, не сглазить бы…
Инесса не могла сделать мало-мальски оптимистичного прогноза, не сплюнув тут же через левое плечо.
— Но, самое главное, Сашка в том же разговоре заявил, что к данным Саймона относиться нужно критически. Потому что он — отец Даниила. С помощью неточного перевода и прочих ухищрений он может добиться изменения смысла показания Зубца. И выпускать тебя рано. Нужно тщательнейшим образом всё проверить… Ты простишь меня? — вдруг спросила Инесса.
— За что? — оторопел Озирский.
— За то, что я живу с этим… — Она не договорила. — За то, что не убила его ещё!
— Что ты глупости говоришь? — резко спросил Андрей. — Тебе что, с ребёнком в колонию хочется? Пусть живёт, пока сможет…
