— Что ты глупости говоришь? — резко спросил Андрей. — Тебе что, с ребёнком в колонию хочется? Пусть живёт, пока сможет…
— Не разводят нас с ним, к сожалению. Мне ещё два с половиной года мучиться. Могла бы отъехать с Васильевского, так жить негде. На Тихорецком теперь живёт тётина семья. Нас с Райкой там только и не хватало. А чтобы делить его квартиру, нужен официальный развод…
— У тебя сейчас денег много, так что можно снять площадь, — посоветовал Андрей. — Я могу с этим помочь. А пока не реви — на нас уже все смотрят.
Его и самого шатало — от волнения, от слабости. Озирский купался в море звуков. Среди них был плеск Невы, шорох шин по асфальту, гудки буксиров, шелест ветра.
— Откуда ты узнала, что меня выпускают?
— Сева Грачёв позвонил и сказал. Я Райку оставила с тёткой Соней, ничего толком не объяснив. Сама прыгнула в машину — и сюда. Вон, Всеволод едет! — Инессу указала куда-то за спину Андрея. — Отвезёт тебя домой. А я побегу к ребёнку.
Андрей чмокнул Инессу в щёчку, с готовностью подхватил чемодан со своими вещами и шагнул навстречу сияющему Грачёву, и они крепко обнялись. Потом он узнал, что Севка радовался не только освобождению своего друга. Его молодая жена Евгения как раз в тот день сообщила, что будущей весной у них будет ребёнок…
Покончив с воспоминаниями и горой посуды в мойке, Андрей увидел, что солнце уже спряталось за тучу. Но улице шёл снег — несмотря на то, что уже десять дней правил апрель. Правда, стало очень чисто, нарядно. Весенняя грязь скрылась под сверкающим покровом. Соль, песок и ледяное крошево на порогах пропали — правда, ненадолго.
Андрей взял банку кофе «Нестле», поставил чайник. В квартире было тихо. Липка с ребёнком спали. Вот так бы подольше! Им торопиться некуда, а Андрею польза. Пока грелась вода, он нарезал лимон, покурил и подумал. Благо, мог сосредоточиться без помех. Та осенняя история завершилась благополучно для всех — кроме Ронина, разумеется. И Зубца всё-таки выдали в Россию.
Но лучше всего устроился Николаев. Сейчас он — лощёный господин средних лет с ухоженным, прямо-таки отполированным лицом. А те шрамы, которые не удалось ликвидировать, скрыты под каплевидными очками, как и стеклянный глаз.
Сашок заметно поправился, приобрёл важность, ранее ему не свойственную. Он носил пейджер у пояса, швейцарские часы в позолоченном корпусе, модную дорогую шляпу. При любой возможности он демонстрировал довольство и достаток, словно желая показать, что не одна Инесса в семье чего-то достигла.
Татьяне Величко, матери Руслана, Андрей слегка соврал. Он видел Николаева совсем недавно, будучи по делам в мэрии. И нашёл того ослепительным, будто вознаграждённым за страдания. Александр Керимович носил тёмно-синий костюм, обувь марки «Монарх», белый шарф и длинное кашемировое пальто цвета «мокрый асфальт».
Как удалось выяснить немного спустя, Николаев весьма преуспел. Он занялся нотариальной практикой на максимально выгодных условиях. Доходы он имеет как частный нотариус, и его имя уже замелькало в городских справочниках. С клиентурой — полный порядок. Но хлопот, неизбежных для частнопрактикующего нотариуса, он не знает.
Об аренде помещения под его контору думал кто-то другой. О найме персонала, выплатах и страховке у Сашка душенька тоже не болела. Озирский пока не знал, кто именно посодействовал его бывшему другу. Но тот на ногах стоял крепко. Даже в случае юридической ошибки ему не надо было отвечать материально, продавая свою квартиру, машины и прочее имущество.
Андрей лишь догадывался, что Сашок встретил одну из своих университетских пассий. Та, вроде, вышла замуж за будущего крупного чиновника мэрии. И теперь Сашок удовлетворяет её сексуальные потребности, пока пожилой рогоносец вкалывает в Смольном. Всем приятно — пассия обласкана, Сашок при деньгах и должности, «рогатый» чиновник ухожен и добр. Он, вероятно, и замолвил словечко за своего соперника. Очень уж просила молодая жена, тоже юрист по образованию…
Андрей услышал, как взвизгнул чайник, и выключил его. Растворил кофе, сделал глоток и зажмурился от удовольствия. Это как раз то, чего ему сейчас не хватало. Андрей раскрыл папку, доставленную Буссовым. Почему-то хотелось поработать именно здесь, пока квартира не огласилась рёвом Андрейки и топотом Липки.
В агентстве навалятся другие проблемы. И ещё неизвестно, удастся ли заняться делом Колчановых. Если Божок сегодня выйдет на связь и скажет, что добыл какие-то факты по делу, нужно встретиться и с ним. Надо сейчас Божка беречь. Конечно, маньяки наружного наблюдения не ведут — им бы самим под корягу забраться. Но осторожность на первое время не помешает.
Ксения и Родион могли оказаться свидетелями какого-то события, и поэтому погибли. Или услышали то, чего не должны были слышать? Конечно, при данном раскладе их вряд ли изнасиловали бы. Но ради сокрытия концов можно разыграть и нападение маньяка, чтобы пустить розыск по другой дорожке. Надо такой вариант тоже иметь в виду.
Озирский принялся изучать распечатки, время от времени попивая кофе и затягиваясь сигаретой. Почему-то казалось, что именно сегодня он должен если не найти разгадку, то хотя бы на один шажок приблизиться к цели.
Он водил по строчкам ножиком — близорукость давала о себе знать. За линейкой идти было неохота. Можно поднести листки ближе к глазам. Но Андрей не любил, когда другие так делали. Потому и сам избегал тыкаться лицом в текст. Очки бы надеть, но они остались в Питере.
Итак, изнасилований воз. Маньяков поменьше, но тоже хватает. Так и потонуть в сведениях можно, ничего не выловив. Божок заявляет, что в Тёплом Стане нет озабоченных педофилов. А, между тем, неподалёку — в Битцевском парке — извращенец надругался над десятилетним мальчишкой, гулявшим с собакой. Пудель хозяина не защитил, да и сам со страху разучился лаять. Но это — не тот ублюдок, не новогиреевский. Во-первых, в Битце пострадавший выжил. Его и не пытались убивать, только запугивали словесно. Точно так же можно было поступить и с Колчановыми.
Не тот почерк — графологом быть не нужно. Надо искать вторую точку среди других случаев, в главном схожих с этим. А после через эти две точки провести черту. В южном Орехове-Борисове, на Ясеневой улице, сразу двух десятилеток обесчестил кудрявый толстый дядя. Как водится, всё произошло в лифте.
Ко всем прочим радостям, мерзавец заставил девчонок сделать ему минет. Те запомнили внешность преступника, его татуировку, одежду. Но этот, дерьмо собачье, тоже не прикончил девчонок, хотя десять раз мог. Получается, опять мимо. Девки сами виноваты — не надо было с подозрительным типом заходить в лифт. Но хохотушки, как видно, переоценили свои возможности.
В обоих случаях детишки, скажем так, не очень береглись. А Родион Колчанов, по словам матери и бабушки, был крайне осторожен, особенно когда отвечал за сестрёнку. И ни за какие пряники не пошёл бы он в лифт или в лес с незнакомым дядькой искать приключений на свою голову.
Вот, ещё один инцидент. Март месяц, Новокосино. Лыжный сезон не закрыт. Опять мальчишка заехал дальше, чем нужно, оторвавшись от приятелей. И маньяк — тут как тут. Ударил ребёнка два раза, испугал ножом, по-всякому обругал, «опустил». Но жизни всё же не лишил, хоть и состоял на учёте в психдиспансере. Его уже много лет задерживали, направляли на принудительное лечение, но так и не вылечили. В Новогиреево орудовал не этот. Новокосинский «охотник» тоже никого не прикончил.
Знакомые Елены Владимировны Грантынь, две женщины с её этажа, вечером третьего апреля много времени провели на лестнице и во дворе. Одна из них перевозила мебель на квартиру сына и ждала машину. Но дети Колчановых в поле её зрения не попадали. А ведь они должны были пройти по асфальтовой дорожке к парадному, где эта гражданка как раз и находилась.
Теперь Озирский знал, что дети не могли встретиться с преступниками в лифте или на лестнице. То есть из павильона метро они вышли, но до двора бабушки не добрались. А нужно было пройти совсем немного — до пересечения Федеративного и Свободного проспектов.
Андрей прошёл тот отрезок пути, тщетно пытаясь вообразить, как там всё произошло. Ведь в четыре-пять часов вечера сейчас светло, народу кругом много. Насильно двоих детей не уведёшь, тем более что Родион занимался борьбой и плаванием. По крайней мере, шум мог поднять не слабый. Сам мальчишка с незнакомцами тоже никуда не пойдёт. И нет там таких кустов, куда можно было затащить детей и спрятать.
Некуда там деться, некуда! Андрей, стиснув зубы, вновь воображал тротуар Свободного проспекта. Всё, как обычно. «Коробки» новостроек, ларьки, оттаявшие газоны, кустики, автобусные остановки. Родион с чужими никуда не пошёл бы… Не пошёл… Так, может быть, он пошёл со своими? Со знакомыми? Это надо проверить. Кто из тех, с кем дети общались, жил в Новогирееве? Или мог там бывать?
