— Скоро вы прочтете в газетах о себе. Вы не только купили скрипку, зная, что она краденая. Вы купили ее у несовершеннолетнего!
Вновь старичок взглянул на него.
— Вы сами сказали, что эту скрипку вам продал подросток.
— Возможно.
— Пожалуйста, опишите мне этого подростка. Волосы рыжие?
Хозяин ломбарда мигнул.
— Разумеется, нет, — покивал Флинн. — Такого быть не могло. Рыжеволосые познают законы жизни в самом юном возрасте и никогда не совершают преступления в присутствии свидетелей. Так как выглядел подросток?
— Обычный парень.
— Черный или белый?
— Белый. Волосы черные.
— Сколько лет?
— Восемнадцать.
— Значит, пятнадцать?
— Возможно.
— Крепкий или хилый?
— Крепкий. Невысокий. Но кость широкая.
— Особые приметы?
— Обычный подросток, инспектор. Очень чистенький. С аккуратной прической.
— Чудо из чудес. Цвет глаз?
— Не знаю.
— Шрамы на лице?
— Нет. Сколотый зуб. Передний, — хозяин магазина показал на свои вставные, какой именно.
— Передний, — Флинн смотрел на вставные зубы старичка. — Один или два?
— Два. Кажется.
— А теперь вопрос исключительно из любопытства. По какому случаю вы все это запомнили?
— Очень чистенький парень, инспектор. Такое ощущение, что о нем хорошо заботятся. И тут сколотые зубы, да еще передние.
— Понятно, — кивнул Флинн. — Раз уж вы достаточно хорошо разглядели его, вернемся к возрасту подростка. Вы бы дали ему скорее пятнадцать лет, чем восемнадцать?
— Возможно.
Флинн снял футляр с прилавка.
— Благодарю вас за содействие.
Хозяин ломбарда пожал плечами.
Гроувер не сдвинул машину с середину мостовой.
Флинн положил скрипку на заднее сиденье.
Уселся на переднее.
— Тебя не затруднит подбросить меня до дома?
Гроувер так сильно нажал на педаль газа, что задние колеса провернулись на мокрой мостовой.
— Дерьмо! — вырвалось у него. — Еще одна скрипка!
Умывшись, Флинн сел во главе обеденного стола.
— Мальчики отзвонили?
Элсбет разливала суп.
— Тодд позвонил без пяти четыре. Рэнди — в четверть пятого.
Флинн положил салфетку на колени.
— Что-нибудь сообщили?
— С ними все в порядке, ничего больше.
— Хорошо.
Флинн попробовал только что сваренный Элсбет суп. Каждый день она готовила новый.
— Я нашел скрипку Рэнди. В ломбарде. Но забыл ее в машине.
Он намазал крекер сливочным сыром.
— Поверишь ли, министр иностранных дел Ифада, Рашин-аль-Хатид, под чужим паспортом улетел в Лондон рейсом восемьдесят авиакомпании «Зефир эйруэйз». Сидел он в семнадцатом ряду, кресло А, В или С.
— Это невозможно.
Сев напротив мужа, Элсбет пригубила суп.
— И ты так считаешь?
— Мало соли, — вынесла вердикт Элсбет. — Дженни, передай отцу соль.
— Михсон Таха? — осведомился Флинн.
Мужчина, открывший дверь «люкса», настороженно оглядывал Флинна.
В белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, без галстука, крепкий, широкоплечий мужчина с толстой, мускулистой шеей.
Такой в секретари не годился.
— Нет, конечно. Вы — Назим Салем Зияд.
Мужчина начал закрывать дверь.
Флинн сильно пнул ее, дверь выскользнула из рук Зияда, отбросила его в гостиную.
Флинн переступил порог.
— Прошу меня извинить, но мне надо поговорить с министром. Моя фамилия Флинн.
Все утро он объезжал службы безопасности различных первоклассных отелей Бостона, всюду показывая паспортные фотографии Михсона Тахи, Назима Салема Зияда и Рашин-аль-Хатида, задавая один и тот же простой вопрос: «Не вселялись ли в ваш отель трое мужчин, путешествующих вместе, под любыми фамилиями, в ночь с понедельника на вторник или чуть позже?»
Просматривались регистрационные книги, опрашивались портье и коридорные.
В одном отеле Флинн познакомился с президентом одного из канадских банков, которого сопровождали секретарь и шофер.
Наконец в одном из самых новых и дорогих отелей Бостона, «Королевском», портье сообщил Флинну, что трое мужчин прибыли во вторник утром, между половиной четвертого и четырьмя утра, и сняли «люкс». По фотографиям Флинна опознать их никто не смог. Завтракали, обедали и ужинали мужчины исключительно в «люксе».
В регистрационной книге они значились под фамилиями Десмонд, Эдуардс и Франчини.[16]
— О-ля-ля, — промурлыкал Флинн. — Мы их нашли.
Флинну потребовалось несколько минут, чтобы убедить босса службы безопасности отеля «Королевский» не сопровождать его к «люксу», который занимали мужчины.
Причины своего интереса к этой троице Флинн объяснять не стал.
«Люкс» состоял из гостиной, двух спален и ванны. Через открытую дверь одной спальни Флинн видел две разобранные, сбитые постели.
Дверь второй спальни была закрыта.
Мужчина, сложением пожиже Назима Салема Зияда, в пиджаке и при галстуке, поднялся с дивана. Он проглядывал свежий номер «Плейбоя».
— Вы — Михсон Таха, — в голосе Флинна не слышалось вопросительных интонаций.
— А кто, позвольте спросить, вы?
— Раз я сюда пришел, значит, так надо.
Когда Флинн открывал дверь второй спальни, Михсон Таха схватил его за плечо.
Каблуком правого ботинка Флинн врезал ему по голени.
Михсон тут же убрал руки с плеча Флинна.
Рашин-аль-Хатид, министр иностранных дел Ифада, сидел на кровати, подложив под спину подушки, и читал старую, в кожаном переплете книгу.
— Добрый день, ваше превосходительство. — Флинн плотно закрыл за собой дверь. — Рад видеть вас в полном здравии.
Его превосходительство смотрел на Флетча поверх книги. Молча.
На нем тоже была белая рубашка, застегнутая на все пуговицы.
Никаких вещей в спальне Флинн не обнаружил.
Вещи остались в самолете.
Когда Флинн двинулся к изножию кровати, дверь в спальню вновь открылась.
Вошли Назим Салем Зияд и Михсон Таха.
Встали по обе стороны двери. Михсон Таха потирал ушибленную голень.
— Мне вменена печальная обязанность расследовать взрыв самолета, вылетевшего в Лондон рейсом восемьдесят авиакомпании «Зефир эйруэйз» в ночь с понедельника на вторник.
— Ужасный инцидент в долгой и ранее безупречной истории пассажирских перевозок, — отметил министр.
— Пятно, — согласился Флинн. — Пятно на репутации.
Министр положил книгу на живот.
— Мне хватило мудрости не лететь этим рейсом.
— Я знаю, — кивнул Флинн.
— Мы поднялись на борт самолета в твердом намерении улететь в Лондон, — устало продолжил министр, — в полной уверенности, что к нам отнесутся с должным почтением, но были жестоко разочарованы в своих надеждах.
— Вас хотели посадить на семнадцатый ряд, — уточнил Флинн.
— Да. Эти молодые дамы, которые рассаживали нас, сказали, что ничем не могут нам помочь, поскольку нас трое и мы путешествуем вместе. Одна из них сказала, что, возможно, ей удастся посадить нас на другие места, но только после взлета, но я, разумеется, не мог на это согласиться. Да и вообще эти молодые дамы едва замечали нас, потому что во все глаза смотрели на молодого человека, вошедшего в салон сразу за нами. С заклеенным пластырем лицом, машущего кулаками и назойливо повторяющего одно слово — «пеппеминт».
— Поэтому вы покинули самолет, — подытожил Флинн.
— У меня не было иного выбора, кроме как принять такое решение. В моих краях семнадцать считается самым несчастливым числом.
— Как у нас тринадцать, — кивнул Флинн.
— Ваше отношение к числу тринадцать основано на заблуждениях.
— И я всегда придерживался того же мнения, — согласился Флинн с его превосходительством.
— Я вообще не полетел бы на самолете, в салоне которого есть семнадцатый ряд. И то, что «Зефир эйруэйз» предложила мне лететь на таком самолете, можно истолковать однозначно: эта авиакомпания продемонстрировала полное пренебрежение к мудрости моего народа. Оскорбила нас до глубины души. — Его превосходительство улыбнулся своему помощнику: — И я крайне признателен моему секретарю, который указал на номер того ряда, в который нас хотели усадить. Иначе я бы ничего не заметил. Я просто не ожидал подобного безобразия.
— Что ж, — Флинн смотрел на министра, — именно таким я вас и представлял.
— Разве вы можете сказать, что я поступил неправильно? — спросил министр. — Останься я в в том кресле, я бы давно умер.
— Конечно, самолет же взорвался.
— Но без меня.
— И семнадцатый ряд на самом деле седьмой, если отсчет вести с единицы, или шестнадцатый, если считать от десяти и опустить тринадцать, как и сделали в «Зефир эйруэйз». Сто пятнадцать человек отправились в мир иной, но вы, ваше превосходительство, благодаря своей мудрости, наблюдательности и поддержке высших сил избежали этой участи.
