– Черт возьми, Бюрма! – восклицает Дорвиль, открывая мне дверь.– Вы выглядите очень усталым.
– Я такой и есть. Последние часы расследования всегда самые утомительные. Все это дерьмо, которое всплывает наверх…
– Последние часы? Вы хотите сказать…
– Да, дело в шляпе.
– Черт возьми, Бюрма!
Он выглядит совершенно ошалевшим. У него подкашиваются ноги, и он падает на стул.
– Черт возьми, Бюрма! Черт возьми! Мне надо выпить чего-нибудь. Вы тоже, конечно? А можно мне узнать?…
– Потом. Выпьем тоже потом. Поедемте со мной.
Он как сомнамбула идет за мной. Усаживаясь в мой «дофин», взятый напрокат, он в двадцатый раз повторяет: «Черт возьми, Бюрма!»
Остановившись на улице Дарано, бывшей Бурсье, я велю Дорвилю, все еще находящемуся в состоянии глубокого изумления, подождать меня в машине, а сам иду к магазину безделушек «Мирей». Продавщица – надушенная брюнетка в выходном костюме – собирается закрывать магазин. Узнает она меня или нет, но автоматически улыбается мне. Я спрашиваю, на месте ли хозяйка или г-н Кастеле. Кастеле отсутствует, но госпожа наверху, в своей квартире.
– Спасибо,– говорю я, забирая из ее хорошеньких ручек ключи.– Я поднимусь к ней. Вы можете идти. Я сам закрою.
Она пытается возразить, что это невозможно, что госпожа больна, что закрывать магазин должна она и т. п. Я ей нежно отвечаю, что если сейчас ей и надо что закрыть, так это ее пухленький ротик, иначе мне придется открыть свой, и ей, скорее всего, вряд ли понравится, если люди узнают, что она шлюха. Я говорю это наугад. Но меня не удивило бы, если бы девица была замешана в этом деле. Я попадаю в самую точку.
– Ах,– говорит она, побледнев,– вам известно?
– Да. Но меня это не шокирует. Я антиаболиционист.
Я не знаю, знакомо ли ей это слово. Во всяком случае, она отбывает углубить свои познания по этому вопросу в другом месте. Я засовываю ключи в карман и поднимаюсь наверх. В маленьком скромном особнячке тихо, как в могиле.
Прекрасную Мирей я обнаруживаю в гостиной, где она меня принимала в прошлый раз. Неподвижная и бледная под слоем макияжа, она полулежит в кресле, вытянув свои все еще аппетитные ножки – она похожа на сломанную марионетку. «Черт возьми, Бюрма!» – как любит говорить Дорвиль. Волосы у меня встают дыбом. Я не испытывал до сих пор потребности торопиться. Мне незачем было спешить. Он уже совершил слишком много убийств, думал я, он больше не станет убивать, в этом больше нет необходимости. Но я не учел того, как он ненавидел эту женщину.
Я наклоняюсь к Мирей и почти плачу от облегчения. Она всего лишь мертвецки пьяна – бутылка лежит, зажатая между ее ногой и ручкой кресла.
Я оставляю ее проспаться и отправляюсь осматривать дом. На третьем этаже я обнаруживаю в углу одной очень большой комнаты проектор и переносной экран. Пленок нет, но это неважно. Соседние комнаты – спальни, «спальни для друзей». В платяном шкафу спальни, которую занимает парочка, заправляющая судьбами дома, я нахожу мужские ботинки с невысоким ортопедическим каблуком. Предатель, которого видел Шамбор, действительно хромал. Благодаря тому, что один каблук выше другого, хромота теперь незаметна. В этом же шкафу, в папке для бумаг, лежит несколько фотографий девушек в вечерних платьях, среди которых копия той, что нашли в «Дубках». Это, конечно же, комплект, который предлагался членам клуба, чтобы они могли сделать выбор… Я спускаюсь на второй этаж, в кабинет, расположенный рядом с гостиной. На массивном столе лежит обычный для такого места набор вещей: бювар, несколько записных книжек, бумага, конверты с клейкими краями и все необходимые письменные принадлежности. Но телефона не видно. Тем не менее около самого пола я замечаю розетку. Аппарат спрятан в ящике. Его вынимают и подключают, когда возникает необходимость. Им может воспользоваться только хозяин. У Аньес не было такой возможности. Мне кажется, я вижу ее…
В ту ночь она нечаянно узнала секрет бывшего легионера, секрет, который снимал вину с ее отца. Из разговора между предателем и шпиком. И она была свидетелем убийства второго первым. Она в свою очередь была застигнута убийцей. Он оставил ее на короткое время одну в этой комнате. Единственной мыслью Аньес было предупредить своего отца. Но так как телефона не было, она схватила конверт, в спешке написала адрес… Если он не убьет ее сразу, если он увезет ее отсюда, она бросит его где-нибудь на землю… и будь что будет! У нее не было времени на длинное письмо. Ей нужно было только назвать имя виновного. Почему бы не воспользоваться для этого одной из банкнот, которыми расплачивались с ней в этом доме за проституцию. Возможно, она обратила внимание на дату ее выпуска… июнь 1962 года… трагическое время, с которого начались несчастья ее отца. Своей красной губной помадой – неосознанный кровавый символ – она начинает писать на банкноте имя негодяя. Звук шагов возвращающегося убийцы, видимо, заставляет ее прерваться. Быстро! Купюра кладется в конверт, конверт под платье… То, что все потом будут принимать за OAS, было на самом деле CAS[32]. Букву «т» она начала, но не успела написать.
Я возвращаюсь к Мирей. Она пришла в себя и изменила позу. Наклонившись вперед, опершись локтями на колени, она поднимает ко мне осунувшееся лицо. Сейчас ей можно дать на двадцать лет больше, чем на самом деле.
– А, здравствуй, Нестор,– говорит она.
Меня переполняет острое чувство жалости. Она для меня кое-что значила, эта женщина, когда я был подростком. И еще больше – в период моих первых сексуальных переживаний. Из-за этого я даже забываю, что мне еще надо кое-что сделать.
– Здравствуй,– говорю я.
Ты рад, что вернулся в свой родной город?
– Не особенно. Но чему быть, того не миновать. Кастеле уехал?
– А почему он должен был уехать?
– Потому что он виновен в смерти пяти человек. Вместе с вами – шести.
– Я не мертва.
– Близки к этому. Он наверняка собирается прикончить вас. Он вас ненавидит. Вы его когда-то разорили. И все, что он сделал с тех пор, хорошего или плохого, героические подвиги в легионе или подлое предательство, идет оттуда.
– Не говори глупостей. Послушай…– Она приподнимает одно бедро, достает бутылку водки, на которой она сидела, и начинает ею размахивать.– Сходи за стаканом, выпьем по рюмочке.
– Заткнитесь!…
Я вырываю у нее из рук бутылку и ставлю ее вне досягаемости.
– Вы уже достаточно выпили.
– Настоящим пьяницам всегда мало.
– Вы не настоящая пьяница. Если бы вы давно так зашибали, вы в вашем возрасте не выглядели бы так, как вы выглядите. Я имею в виду не в данный момент, а вообще. Вы стали пить недавно… с третьего числа этого месяца, скорее всего… чтобы избавиться от страха, но безуспешно. Ну, г-жа Кастеле…– Я беру ее руку, она не сопротивляется.– Как вы могли снова связаться с этим мерзавцем? Да вы что, Мирей! Вы все еще сомневаетесь? Вы что ж, его так плохо знаете? Он заработал пятьдесят миллионов, выдав людей, которые, что бы вы о них ни думали, ему доверяли. Здесь он вас втянул в эту грязную аферу с «бале роз» в надежде скомпрометировать со временем какого-нибудь простака, чтобы тот помог ему потом обменять его грязные деньги, которые лежали на нем тяжким бременем. Это делается не так быстро. Мне кажется, что ему удалось поймать на удочку директора (а может, кассира) банка «Бонфис» только совсем недавно. И в этот-то момент и появляется Сигари, поставщик литературных и художественных штучек, предназначенных для оживления ваших светских вечеров. Кастеле его убивает, так же как и Аньес. Но ту не сразу. Может быть, при виде ее молодости его охватывают сомнения. Может быть, если он не знает, что именно ей известно, он думает, что она знает только об убийстве шпика, и надеется ее в конце концов обезвредить. Как бы то ни было, но он везет ее в Селльнев, где сбрасывает в колодец труп Сигари, слегка присыпав его негашеной известью, и запирает ее в уединенном доме, связав и засунув в рот кляп. Ей удается сбежать, но он ее снова ловит. Однако остается еще ваша поставщица, парикмахерша Кристин Крузэ, которая слишком много знает…
– И ты тоже, ты слишком много знаешь,– раздается за моей спиной голос убийцы.– Не двигайся, малыш. Стой на месте.
Я застываю на месте, проклиная себя in peto[33]. У меня-то были совсем другие планы!… Убийца обходит нас и останавливается передо мной. Пистолет, который он держит в руке, выглядит не особенно привлекательно. Так же, как и он сам, что, впрочем, гораздо хуже. Он облокачивается на комод, слегка склонив голову на одно плечо. Одно плечо выше другого, как и говорил Шамбор.
– Встань,– говорит он медленно.– Забери у него пушку, Мирей, и дай ее мне. А потом закрой окно. Побудем в тесном домашнем кругу.
– Я не знаю, на что ты надеешься,– говорю я.– За мной следят мои люди, которые начнут волноваться, если я не выйду отсюда.
