– Я вчера говорил с Варганом, – тихо промолвил Норман Кент. – По-моему, он сумасшедший. У него мания величия, да еще идея фикс, что изобретение должно принести ему всемирную славу. Он обижен на нас за то, что мы срываем его переговоры с правительством и, следовательно, оттягиваем момент появления его фото на первых полосах газет. Помнится, он сказал, что одним из условий передачи открытия правительству он поставил возведение его в пэры.
Святой вспомнил ленч с Барни Мэлоуном из «Клариона», их разговор, пробудивший в нем интерес к Варгану, и пришел к выводу: выводы Нормана верны.
– Я сам поговорю с ним, – решил он.
И вскоре разговор состоялся.
День выдался теплый и солнечный, и большого труда не составило уговорить Патрицию посидеть на лужайке с книгой.
– Ты должна наилучшим образом изобразить невинную молодую английскую девушку, старушка, – сказал Святой. – А то те, кто станут искать в Мейденхеде подозрительный дом и увидят, что на лужайке нашего нет молодой девушки с книгой, они заподозрят неладное. Ты у нас сейчас единственная, кто подходит на эту роль, не считая Ореста. Тебе придется одной создавать местный колорит. И смотри в оба, не появится ли толстяк, жующий резинку. Мы перестреляем всех жующих резинку толстяков, но не упустим Клода Юстаса Тила...
Когда она вышла, он отослал Роджера и Нормана: их присутствие сделало бы все похожим на судебное заседание. Остался только Орест – бесстрастный и флегматичный страж, неподвижно стоявший рядом с пленным, как старшина, приведший солдата-нарушителя к командиру.
– Хотите сигарету? – предложил Святой.
Он знал цену своего обаяния и был намерен им воспользоваться, цепляясь как за соломинку за надежду добиться успеха там, где Нормана постигла неудача.
Но Варган от сигареты отказался.
– Могу я узнать, как долго вы намереваетесь продолжать этот фарс? – спросил он. – Уже три дня вы держите меня здесь. На каком основании?
– Я думал, мой товарищ объяснил вам это.
– Он наговорил много всякой чепухи...
Саймон резким взмахом руки оборвал его речь.
Он стоял – высокий, стройный, прямой – вытянувшись во весь рост, и профессор рядом с ним выглядел хилым и маленьким.
– Хочу серьезно поговорить, – сказал он. – Мой товарищ уже обращался к вам. Теперь обращаюсь я. Й, боюсь, в последний раз. Взываю к вам, во имя гуманности. Во имя мира на планете.
– Это наглость. – Варган близоруко уставился на него. – Я уже слышал ваше предложение, в жизни мне не приходилось слышать ничего смешнее. Вот мой ответ.
– В таком случае я могу сказать, что в жизни не слыхал ничего более отвратительного. Вероятно; вы просто глупец – неповзрослевший ребенок, играющий с огнем?
– Сэр...
Святой, казалось, стал еще выше. Мгновенно в его осанке появилась властность, которую нельзя было не заметить. Он стоял с видом повелителя, но когда он продолжил, голос его зазвучал даже мягче и убедительнее, чем прежде:
– Профессор Варган, вы доставлены сюда не для того, чтобы насмехаться над вами. Прошу отвлечься от обстоятельств и выслушать меня просто как человек человека. Вы сделали ужасное изобретение, с помощью которого можно терзать мир, и без того измученный всякими зверствами. Вы намерены передать это изобретение в руки, которые не поколеблются его использовать. Есть ли этому оправдание?
– Наука не нуждается в оправданиях.
– Сегодня в земле Франции лежат миллионы людей, которые могли быть живы. Их убили на войне. Если бы наука не предложила свои услуги в совершенствовании орудий убийства, вместо миллионов на войне погибли бы только тысячи. Разве наука не несет ответственности за эти жертвы?
– Вы думаете, что сумеете предотвратить войну?
– Нет. Я знаю, что не могу. Это бесспорно. Но послушайте. В Англии сейчас тысячи слепых, безногих, искалеченных на всю жизнь. Множество им подобных есть и во Франции, Бельгии, Германии, Австрии. Тела их, данные Господом, удивительные, неповторимые и красивые, искалечены. Нельзя смотреть на них, не содрогаясь... За это наука тоже не несет ответственности?
– Это не мое дело.
– Нет, вы сделали это своим делом.
Святой секунду помедлил, а потом продолжил таким голосом, что никто не рискнул бы его прервать, голосом проповедника, взывающего к дикарям:
– Есть наука добра и наука зла. И ваша наука – наука зла, и все блага, которые дает человечеству наука добра, не могут оправдать вашу науку. Миру необходима наука добра, при которой человек остается человеком. Если уж суждено быть битве, пусть это будет «чистая» битва. Пусть люди сражаются оружием людей, а не оружием дьявола. Пусть люди сражаются и умирают как бойцы и герои, как подобает умирать людям, а не дохнут как скотина.
– Вы смешной идеалист...
– Да, смешной идеалист. Но я верю в то, что это возможно. Если же этого не случится, человечество самоуничтожится. Я верю, милостью Господней люди пробудятся и опять станут людьми, и тогда к нашей унылой цивилизации возвратятся смех, яркие краски, жизнь снова будет прекрасна. Это станет возможным, потому что есть люди, которые в это верят, готовы за это сражаться против тех, кто рычит на этот идеал, глумится над ним. И вы один из них.
– И вы – последний герой – боретесь против меня?
– Я не последний герой. – Саймон покачал головой. – Скорее вообще не герой. Я называю себя солдатом жизни. Я не меньше других грешил, может, даже и больше. Но все, что я делал, делалось во славу невидимого идеала. До сих пор я этого четко не понимал, а теперь понимаю. А вы... Почему вы даже не заикнулись о том, что сделали изобретение во славу собственного идеала, если хотите, во славу Англии?
В глазах Варгана загорелось фанатичное упрямство.
– Потому что это было бы неправдой, – ответил он. – Наука не знает границ. Слава ученого – интернациональна. Просто Англии первой я предложил свое изобретение – вот и все. Если они будут настолько глупы, что откажутся вознаградить меня за это, я найду другую страну, которая не откажется.
Он приблизился к Святому, склонив голову набок, губы его кривились. И Святой понял, что продолжать этот разговор бессмысленно.
– Годами я работал как раб, – бормотал Варган. – Годами! А что я получил за это? Несколько жалких букв, которые могу писать после своего имени[6]. Я беден! Я голодал, как нищий, чтобы сберечь деньги и продолжать работу. А теперь вы хотите, чтобы я все бросил, забыл, чтобы пожертвовал лучшими годами жизни в угоду вашим сантиментам, вашим желаниям? Вы дурак, сэр, говорю вам я, вы слабоумны!
Костлявыми руками Варган размахивал перед лицом совершенно невозмутимого Святого. Его невозмутимость привела профессора в ярость.
– Вы с ними заодно! – кричал Варган. – Я знаю. Вы заодно с теми, кто хочет, чтобы я оставался на дне! Но мне плевать! Я вас не боюсь. Делайте что хотите. Мне наплевать, если погибнут миллионы людей. Тогда и вы погибнете! Если бы я мог вас убить...
Внезапно он бросился, как взбесившееся животное, на Святого, неразборчиво что-то выкрикивая, неистово колотя руками и ногами...
Орест схватил его поперек туловища и поднял в воздух, а Святой наклонился над столом, потирая голень, которую недостаточно быстро убрал при нападении маньяка.
– Запри его снова, – негромко приказал Святой, и Орест удалился со своей извивающейся ношей. Когда, через некоторое время, он вернулся, Святой положил телефонную трубку и распорядился: – Собери все вещи. И свои в том числе. Я заказал по телефону грузовик, чтобы отправить их на станцию. Они пойдут багажом в Париж, мистеру Тремейну. Квитанции я сейчас заполню. Грузовик будет здесь в четыре, так что пошевеливайся.
– Да, сэр.
– Мы были неплохими партнерами, так? – грустно улыбнулся Саймон. – А теперь я убираюсь из Англии, за мою голову обещана награда. Жаль, но я вынужден... расторгнуть наш союз...
Орест фыркнул.
– Разве я об этом просил? – угрюмо спросил он. – Разве я вам не говорил сто раз?.. Куда вы едете?
– Бог знает!
– Никогда там не бывал. Всегда хотел, но меня не приглашали. Я буду готов к отъезду вместе с вами, сэр.
Орест четко повернулся на каблуках и зашагал к двери.
– Пожми мне руку, Орест, старый дурак, – окликнул Саймон, – значит, ты думаешь, что стоит...
– Я так не думаю. Но ведь должен кто-то присматривать за вами.
Когда Орест ушел, Святой закурил сигарету и уселся у открытого окна, мечтательно глядя на лужайку и залитую солнцем реку.
И ему вдруг показалось, что над лужайкой, рекой, белыми домиками и дальними полями появилось облако фиолетового тумана, гигантское облако, которое, словно живое существо, распростерлось над окрестностями; облако, блиставшее вихрями миллионов фиолетовых молний. И трава съеживалась под опаляющим дыханием облака, и деревья обугливались, скрючивались и рассыпались пеплом по мере того, как их настигало облако. Перед облаком бежали люди, задыхающиеся, бледные, с остановившимися глазами на перепуганных лицах... Но облако двигалось быстрее, чем мог бежать самый быстрый человек...
